1912: казнь водой

«В ”Русском инвалиде” тоже помещен гороскоп на 1912 г., сулящий события»

Дневник Александра Блока, 05.01.1912 (старый стиль)

«Однообразие. История»

Дневник Франца Кафки, 05.01.1912 (новый стиль)

«Не то, что мните вы, природа»

Федор Тютчев

5 апреля (по старому стилю) 1912 года Александр Блок записал в своем дневнике: «Гибель ”Titanica”, вчера обрадовавшая меня несказанно (есть еще океан)». Фраза странная и страшная, если не держать в уме два обстоятельства: блоковскую концепцию противоборства двух начал, «стихии» и «культуры», и его тяжкую, скучную, душную ненависть ко всему мещанскому, обывательскому, «человеческому», на самом деле – ненависть к буржуазному «прогрессу». Утонувший суперлайнер, результат технического прорыва, промышленного скачка, плод труда тысяч рабочих на огромной верфи, перевозчик более двух тысяч богатых и бедных людей с семьями, прислугой, домашними животными – «Титаник» воплощал в себе все, чем мог гордиться завершившийся девятнадцатый век, изменивший западный мир больше, чем что-либо со времен распространения христианства. И это чудо прогресса столкнулось в океане (по-блоковски используем даже слово с большой буквы, «в Океане»!) с прекрасным творением природы, ледяным айсбергом, самодостаточным в своей совершенной красоте, столкнулось и за несколько часов затонуло, швырнув в ледяную бездну две трети пассажиров и экипажа – несмотря на все технические уловки в виде самой совершенной в мире системы переборок, множества спасательных шлюпок и отчаянных радиосигналов SOS. Гордый человек столкнулся со стихией и пал в пучину.

За пять дней до блоковской записи, «Титаник» шел ко дну, унося с собою жизни тысячи пятисот четырнадцати человек. Из них, учитывая морские законы, согласно которым сначала следует спасать женщин и детей – а также учитывая некодифицированное право богатых быть первыми вызволенными из беды – большинство составляли обитатели кают второго и третьего класса мужского пола. Досужие титаниковеды подсчитали, что из пассажиров-мужчин второго класса погибло 92 процента, из общего числа пассажиров третьего класса – три четверти. В общем, уцелели 20 процентов от общего числа мужчин на борту и 75 процентов женщин. Надо сказать, эта статистика сильно напоминает нечто, начавшееся через два года после катастрофы и завершившееся спустя еще четыре года. Что именно – об этом чуть ниже.

Итак, Природа пустила ко дну Культуру, ненавистная Блоку мещанская стихия оказалась бессильна перед Стихией с большой буквы. Для поэта важно распознать в медийном гуле по поводу самой страшной катастрофы в истории мирного мореплавания сигнал приближающейся бури, Апокалипсиса, который снесет к чертям собачьим все эти верфи, заводы, города, музеи, бордели, рестораны и издательства; истерическое ницшеанство Блока заставляло его держать ухо востро: не слыхать ли музыки сфер? Труб Апокалипсиса? Грохота Революции? Как всегда, Александр Блок ошибался. Стихия была здесь не при чем. «Титаник» утонул не вопреки тому, что был квинтэссенцией технологических, социальных и культурных достижений XIX века, а благодаря этому, из-за этого. Грядущая катастрофа пришла не издалека, ее принесли не новейшие гунны или запыленные куликовской пылью неоскифы, а те самые заурядные мещане, что проектировали и строили самый большой пассажирский лайнер в истории, управляли им – и на нем же путешествовали. Упоительный западный мир «бель эпок», спектакль «фан-де-сьекля» кончился в одночасье, внезапно превратившись в нечто совсем иное. «Титаник» ретроспективно восприняли как символ грядущей катастрофы Первой мировой (и последующей за ней катастрофы тоталитаризма) не потому, что на нем погибло много людей (уже через два года жалкий артобстрел мог ухлопать в десять раз больше), и не потому, что очень большой корабль столкнулся с очень большим айсбергом, а оттого, что – в каком-то обобщенном смысле – жертвы крушения убили себя сами, построив корабль, где не хватало спасательных шлюпок, где имущественное деление – при общем демократизме сосуществования на борту представителей разных классов – провело однозначную черту между живыми и мертвыми. Уже из двадцатых годов «Титаник» виделся концентрированным довоенным обществом, утонувшим под звуки обреченного оркестра. Вспомним печальную статистику крушения: в Первую мировую подавляющее большинство жертв составили именно мужчины из второго и третьего социального класса тогдашнего общества. Катастрофа лайнера стала репетицией катастрофы Европы.

Если Александр Блок ошибался во всем, то Франц Кафка всегда прав. В том самом 1912 году он начинает первый свой роман, получивший при посмертной публикации название «Пропавший без вести (Америка)». Незаконченное сочинение открывается такой фразой: «Когда семнадцатилетний Карл Росман, высланный родителями в Америку за то, что его соблазнила забеременевшая от него служанка, на усталом, замедляющем ход корабле плавно входил в нью-йоркскую гавань, он вдруг по-новому, будто в неожиданной вспышке солнечного света, увидел статую Свободы, на которую смотрел давно, еще издали». Мещанская нелепица, соблазненные служанки, непонятно на каком основании высланные в Америку диккенсовские мальчики, сочетаются здесь с кораблем, нью-йоркской гаванью (именно сюда плыл «Титаник», стартовав 10 апреля в Саутгемптоне) и статуей Свободы. Не ледяные айсберги, не тютчевская Природа, а средние люди, «объективные идиоты» (по определению Гурджиева) отправляют юношу на край света, наказывая непонятно за что.

В том же 1912-м Кафка пишет две из трех главных своих новелл: «Приговор» и «Превращение». В последней главный герой, как помним, превращается из человека в гигантского жука, переходя из разряда Культуры в департамент Природы; после чего другие люди, родные и близкие, так возненавидели его, что бывшему Грегоре Замзе ничего не остается, как издохнуть. В «Приговоре» невинный разговор отца с сыном превращается в бессвязную обвинительную речь, увенчанную проклятием «Я приговариваю тебя к казни – казни водой». После чего сын топится.

Оба текста можно было бы в равной степени назвать как «Приговором», так и «Превращением». Буржуазный уютный устоявшийся предвоенный мир приговорен; он превращается в нечто чудовищное; точно так же, как в одно прекрасное утро 1912 года Грегор Замза проснулся отвратительным жуком, одним прекрасным утром 1914 года бывший гимназический учитель или ремесленник, рабочий, студент, неважно, надел противогаз и залег на четыре года в жидкую грязь окопа. В ледяной атлантической воде 1912 года утонули 1514 человек, в окопной мерзости Первой мировой – миллионы. И ведь никто их не убивал – кроме них самих.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67