Закатный труд яснейшего ума Европы

Впервые в русском переводе вышел последний труд великого философа Европы, которому мы все обязаны и постановкой критических вопросов, и умением одушевить самый общий опыт каждого из нас, превратив притязания ума в повод еще раз вникнуть в собственную мысль. Гений Рене Декарта развертывает на небольшом пространстве трактата огромную панораму человеческой чувственности, выводя само формирование и воспитание чувств из парадоксов физиологического положения в мире. Мы всякий раз видим кипение стихий, столкновение различных принципов в окружающей нас природе, и вдруг открываем, что те же самые масштабные сражения происходят и в нас самих. Что как сено сушится при сжатии, благодаря теплу, так же точно теплом от пищи подпитывается организм. Декарт вовсе не устанавливает простых связей между явлениями, он находит яркие лейблы, поразительные понятия, которые и должны бить в самую сердцевину природных явлений. Это особый язык, язык доверчивого разговора вместе с серьезнейшими выкладками, в тяжелейшем восхождении на гору познания, и как хорошо, что эта некоторая доверчивость и доброжелательность языка великого философа передана в переводе. Конечно, Декарт живет уже в мире экспериментов, в мире, где изготовление автомата – самый быстрый способ прийти из точки А в точку Б при понимании всего состава мира. Но как только Декарт начинает говорить об устройстве органов чувств, то мы сразу попадаем в мир напряженного диалога с самой вещественной реальностью. Так, слух, согласно Декарту, разбирает слова просто потому, что может выстроить по порядку звуки, обладая особой чуткостью, какие когда пускать (мы бы сказали, ди-джейский пульт, а не эквалайзер). При том, что объяснение механистично, вдруг материальному миру приписывается не только теплота, не только движение частиц, но и особая интуиция, которая складывается еще прежде того, как частицы пришли в движение. Или говоря о вкусе – примером «сладкого» вкуса Декарт считает просто воду – ее частицы мягко обволакивают язык, и сразу видно, что философ имеет в виду не только страдальческое положение органов чувств в мире, но и то особое милосердие вещей, которое дарует сладость. Антропология Декарта – вовсе не антропология безысходного страдания, не антропология трепещущего от любой мельчайшей частицы мыслящего тростника, но антропология тростника певучего, который знает, что спеть в ответ на дуновение ветра – лучшая из возможных реакций, и лучшей придумать даже невозможно. Зрение по Декарту очень трепетно, как раз глаз всякий раз переживает метаморфозу, потому что будучи сосудом с жидкостью, он должен трепетать перед видимым – но в такой метаморфозе, раскачивающей изначальную природную данность сосуда, и проявляется вся тонкость зрительных впечатлений, тоньше любого волоса, и вся тонкость постигнутых смыслов. Как только Декарт начинает говорить о памяти, механика сразу ставится на службу смыслу: между воспоминаниями, засевшими в мозгу, есть такая эмпатия, такое ассоциативное сходство, что исчислить все фибры, которыми были впитаны впечатления, уже невозможно – память действует быстрее рапиры, быстрее укуса (во сне укус мухи, пишет философ, видим памятью как укол рапиры), и потому сама память начинает действовать быстрее, чем наши привычки ее постигают. Она оказывается книгой, которая читает сама себя, при этом вдумчива на каждом слове, а мы разве что иногда можем задуматься по ее поводу. В целом человек Декарта состоит из механических элементов, но вовсе не из «влияний» в бытовом или гуманитарном смысле, вроде «что на него повлияло». Напротив, те органические образования, те входящие в человека впечатления, столь переливаются, что показав себя со всех сторон, не могут не истончить следующие элементы, следующие впечатления, входящие в человеческое тело, превратив их в чуткие антенны понимания всего, что выше человека. Книга снабжена образцовым комментарием, а в подробном послесловии Т.А. Дмитриева говорится среди прочего о политических импликациях картезианского дуализма. Настоящим наследником Декарта стал Гоббс, положивший антропологию Декарта в основу политической теории: но для этого понадобилось предположить, что политика делается последним напряжением человеческой природы, что это перенапряжение и срыв человеческого бытия, ложащийся фундаментом государства. Вождь Гоббса оказывается чистой видимостью, а политика – чистым, но тем более реальным стремлением к тому, чтобы видеть собственное желание как желание быть еще более видимым. Конечно, схема, стоящая за вполне прагматичными рассуждениями Гоббса о желаниях и страстях, прекращающихся только со смертью человека, не воспринималась как ключ к Декарту, но она оказывается ключом к последующему психологизму, как попытке стать наивным, и в этой наивности проиграть еще раз гоббсовское желание. Но как показывает послесловие, уроков свободы философия Декарта дает много, обучая видеть ум, мыслящий свободу, и отличать машину от животного, а животного от человека. – А. Марков.

Презентация книги состоится в пятницу, 30 марта, в 20.00 в книжном магазине «Циолковский»

Декарт, Рене. Человек. / пер. с франц. Б.М. Скуратов, сост., ред., посл. и прим. Т.А. Дмитриев. – М.: Праксис, 2012. – 128 с. – 3000 экз. – (Серия: «Философия»)

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67