Андрей Платонов – не просто писатель сбывшейся утопии; он с самого начала побратал утопию и реальную жизнь. Считая, что только в СССР есть настоящее электричество, потому что вне СССР нет социализма, а потому нет и электричества, великий писатель всю жизнь решал эту задачу: как выйти за пределы уже сбывшейся утопии, где и социализм, и электричество уже есть. Выпутываясь из этих силков языка, Платонов сообщал своим героям самую живую искренность и самое беспощадное безумие. Ханс Гюнтер, прочитывая один роман за другим, словно снимая слой за слоем, показывает, что языковая утопия Платонова – это всегда утопия голода. Голодный поёт свою песню, уже никак не связанную с действительностью, и хороня своих мёртвых, бормочет газетные фразы. Платонов для Гюнтера – своеобразный шут, голодный ёрник, который берёт полнокровные создания соцреализма и делает из них антиутопии или кошмарные пародии. И он же – сектант-«бегун», наследник радикальных староверов, только бегущий не от воевод и околоточных, а от власти идеологизированного языка. Он – житель истории, которая никогда не осуществится. Правомочно ли толковать сюжеты Платонова как некий театр психологических теней, как насильственное осуществление событий, которые никогда не сбудутся, да и не могут сбыться, как идиллию, разыгранную не условными пастухами, а энтузиастами труда? В любом случае, Платонов оказывается у Гюнтера писателем, чувствительным не только к утопии и трагедии, но и к целому спектру жанров, от идиллии до волшебной сказки. – А. Марков.
Гюнтер, Ханс. По обе стороны утопии: Контексты творчества А. Платонова. – М.: Новое литературное обозрение, 2012. – 216 с. – 2000 экз.