Разрушение поэтики

Пять книг на неделю

Пьеге-Гро Натали. Введение в теорию интертекстуальности / Пер. с фр. под ред. Г.К.Косикова. - М.: Издательство ЛКИ, 2008. - 240 с. - тир. 1500.

"Интертекстуальность" была призвана сменить структурализм. Если структуралисты раскладывали произведение на языковые единицы, то сторонники интертекстуальности сочли, что единицы из различных произведений перекликаются. Они подумали, что современный человек слишком далек от непосредственных литературных переживаний, но, вспомнив одно произведение, он вспомнит еще множество произведений, с ним перекликающихся. Обычно методику интертекстуальности сопоставляют с гипертекстовыми энциклопедиями; но скорее она напоминает разглядывание фотографий незнакомых городов: глядишь, и представишь, как протекает жизнь на улицах и в сувенирных лавках. Пьеге-Гро подробно излагает идеи Р.Барта, Ю.Кристевой, Ж.Женетта. Хотя интертекстуальный метод и молод, он сразу заявил, что его притязания не меньше, чем у формализма 20-х и структурализма 60-х годов. Прежде всего, новый метод делит все явления на эксплицитные и имплицитные, иными словами, прямо выраженные и подразумеваемые. Эксплицитными и имплицитными могут быть цитаты, образы, сами ассоциации и переклички между разными книгами, даже автор и читатель могут быть эксплицитными и имплицитными. Вероятно, пока эксплицитный читатель ведет задушевный разговор с эксплицитным автором, имплицитный читатель, затаившись, ждет, пока ему удастся постичь все смыслы, заложенные в массиве мировой литературы. Главное для такого имплицитного читателя - не стать соучастником преступлений, следы которых читаются в тексте, и не принять какое-либо заявление автора за отражение всех известных ему смыслов.

Тынянов Юрий. Кюхля. - СПб.: Азбука, 2008 - 448 с. - тир. 7000 (Азбука-Классика).

Русский формализм поначалу сторонился биографического жанра. Деятелям русского формализма казалось, что биография - это непременно канонизация автора и готовое житие. Автор, о котором написана биография, начнет даже из могилы делать высокопарные заявления и изрекать вечные суждения, вместо того чтобы заниматься своим профессиональным делом в литературе. Но, даже выясняя, "как сделана "Шинель" Н.В.Гоголя" или как сделать литературные приемы не такими "автоматизированными", русские формалисты не забывали о благодарном читателе. Ведь именно он, завороженный гоголевскими кошмарами или очарованный неизвестно куда манящими поэтическими строками, требует, чтобы его избавили от этого кошмара и, наконец, показали простой жест человечности. Переизданный роман "Кюхля" о В.Кюхельбекере, лицейском друге Пушкина, был заказан Тынянову к юбилею декабристского восстания и написан всего за три недели. Кюхельбекера было принято третировать как неудачника, слабого поэта и неумелого заговорщика, толком не сумевшего даже выстрелить. Но Тынянов показывает Кюхельбекера как человека удачливого, как человека, чувствительного к красоте и вдохновенного лицейского стихотворения, и мужественного гражданского поступка. Когда его товарищи то слишком предавались чарам муз, то суетливо бились за политические цели, то увлекались новыми идеалами, то раскаивались в этом, Кюхельбекер сохранял себя в форме. В чем-то нелепый, в чем-то наивный, он берег свою форму - форму благодарного читателя пушкинских строк.

Бахтин Н.М. Философия как живой опыт: избранные статьи / Сост., послесловие, комм. С.Федякина. - М.: Лабиринт, 2008. - 240 с. - тир. 1000.

Н.М.Бахтин был всего на год старше своего великого брата М.М.Бахтина. Но пути их разошлись. Антиковед, мечтавший о новом Ренессансе на славянских землях, был вынужден бежать с Добровольческой армией, записаться во французский Иностранный легион, а после преподавать лингвистику в Англии. Н.М.Бахтина занимала одна идея - древнегреческой соборности, к которой христианство, по его мнению, почти ничего не прибавило. Соборность эта произрастает из особого чувства природы, когда весь мир словно подернут дымкой сновидения и соблазны власти и принуждения проносятся так же незаметно, как дальние грозы. Природа учит человека, как правильно выстраивать речь, а человек властным словом призывает себе на помощь богов, героев и людей. Трагедия для Н.М.Бахтина - это не крах поступка, а крах надежды: трагический герой не тот, который совершает неверный поступок, а тот, который дает себе и другим ложную надежду, о чем поначалу и сам не догадывается. Сам Н.М.Бахтин не раз обольщал себя надеждами, даже от Сталина ожидал, после Второй мировой войны, более справедливого порядка в Европе. Но как бы там ни было, настоящего возрождения культуры он чаял только от одного искусства - чистой лирической поэзии, в которой истина, добро и красота стыдливо пребывают вовек, в волнах ритма становясь одновременными высказываниями.

Розеншток-Хюсси Ойген. Речь и действительность / Пер. А.Хараш, ред., посл. В.Л.Махлин. - М.: Лабиринт, 2008. - 270 с. - тир. 1000.

Розеншток-Хюсси - один из самых необычных мыслителей ХХ века. Он решил доказать, что грамматика, которую мы изучаем, представляет собой частную прихоть нескольких музейных работников из древней Александрии. Они почему-то сочли, что "ты" должно следовать после "я", а "он" - после "ты": хотя речь скорее обращается к "тебе", а потом уже требует что-то от "я". Розеншток-Хюсси полагал, что наука должна устанавливать законы, но понимал научные законы иначе, чем его современники. Науку не следует сводить к нескольким скудным законам, просто облегчающим наблюдения. Нет, законы следует установить для всех сторон человеческой деятельности, они должны быть масштабными и преобразующими все события, в которые человека угораздило попасть. Если закон говорит о нравственности, то не может не рассуждать о первом и втором лице грамматики, а если повествует о равновесии в природе, то раскрывает отношение суждения и смысла. В чем-то Розеншток-Хюсси напоминает французских энциклопедистов ?VIII века: только если энциклопедисты разделяли сферы разных наук и помещали их в разных томах энциклопедии, Розеншток-Хюсси смешивает все науки внутри одного большого сообщения. А суждения его об истории очень похожи на суждения французских просветителей: он тоже считал, что формулы, призывы и простые символы на знаменах движут историей. Трудно сказать, насколько Ойген Розеншток-Хюсси, со своими меткими и блестящими наблюдениями, обогатил науки. Но что точно, поэты, анархисты и экологи найдут в трудах Розенштока-Хюсси немало вдохновляющих рассуждений.

Рид Джереми. В погоне за черными радугами. - М.-Тверь: Kolonna publ.; Митин журнал, 2008.Пер. с англ. Игоря Карича . - 270 с. - тир. 1000.

Роман Джереми Рида - это несколько монологов об Антонене Арто, основателе "театра жестокости". Речи самого Арто, психиатра и его пациентки, а также писательницы Анаис Нин и Джун, жены Генри Миллера. Арто был верующим сюрреалистом: он верил в сюрреализм, который для его коллег было только набором решений. Когда другие просто ставили строку за строкой, он готов был разъяренно кричать на каждой строке. Он боялся обнаружить себя, прятался в свое безумие, как в раковину, и хранил себя от встреч с женщинами, боясь утраты магической силы. Магия для него существовала вовсе не в виде оккультных знаний, но в виде отдельных предметов: магическое дерево или магический крюк. Роман Джереми Рида - это лучшее введение в творчество Арто. Можно не читать объемные монографии о месте Арто во французской культуре; но нужно понять, почему надрывается солнечное сплетение, хотя царствует солнце, и почему разум в конце концов оказывается разъят собственной силой. Таков роман об Арто, роман слабых подозрений и дерзких извинений; роман о человеке, ставшем жертвой метафоры и создавшем экспромтом несколько сильных и непостижимых метафор.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67