Прошлое под расчет

Обзор журнала "Иностранная литература", #1-4, 2007

Маркс сильно преувеличивал, когда писал, что человечество смеясь расстается со своим прошлом. Не стоило ему говорить за все человечество. Кто-то смеется, кто-то плачет, кто-то ненавидит, а кто-то и вовсе не расстается. Так и живет во вчерашнем дне и получает от этого удовольствие.

В России отношения с прошлым сугубо травматические. Либо болезненное разочарование, либо болезненные восторги. А у западного человека, видимо, как-то иначе устроена голова. Он воспринимает историю не как совокупность национальных побед и поражений, а как личный, сугубо личный опыт. И принимает его, а куда деваться? Операции с большими числами не дают покоя тем, кто одержим амбициями и гордыней. Операции с малыми не дают спать тем, кого мучает совесть. Совесть, страх, обида, одиночество. То есть чувства вполне человеческие, а не общенациональные.

Все это приходит в голову, когда читаешь последние выпуски "Иностранки". Начнем, пожалуй, с повести Элмора Леонарда "Огонь в норе" (пер. В.Голышева) из первого номера за этот год. Это история двух приятелей, которые когда-то шахтерствовали в американской глубинке. Потом один стал полицейским, а второй сбрендил и подался в скинхеды. "Бойд, - говорит один другому, - ты Библией пользуешься для собственной выгоды, так же, как этой херней насчет белого верховенства: чтобы грабить банки, безобразничать, взрывать церковь в Цинциннати для развлечения. Видишь, я не считаю тебя невменяемым?" - "Рейлан, весь мир будет состоять из мулатов, если мы срочно не разделим расы?" И вот они сталкиваются во время налета неонацистов на федеральное налоговое управление. Развязка: хороший парень убивает плохого парня. Скажете, банальность? А по-моему, так и надо. Плохим парням не место на этом свете. И вообще: с прошлым надо рассчитываться. Если прошлое не сдается, его просто уничтожают. Иначе оно может стать будущим.

В том же номере - переписка Ницше в переводе Игоря Эбаноидзе. Ницше - вот человек, которому уже много лет нет покоя на этой земле. Недаром же в название этой публикации вынесена пророческая цитата: "Я не человек, а судьба". Жил себе философ, бредил, сходил с ума, писал безумные книги, больше похожие на стихи. И все - казалось бы, умер и успокоился. А вместо жизни получилась судьба. Опасный и долговечный миф, который с удовольствием раскрутила сестрица безумца, убежденная нацистка Элизабет Форстер-Ницше. Мой вам совет: никогда не покупайте книжек под редакцией Форстер-Ницше. Форстер-Ницше - анти-Ницше, не Ницше. Только сейчас появилась возможность пробиться сквозь десятки книг, отредактированных сестрицей, к самому философу, сквозь ницшеанство - к Ницше. Один из способов - переписка. Вот цитата из письма теологу Францу Овербеку: "Я по-прежнему не испытываю ни малейшего желания оказаться в соседстве своего антисемитского зятя. Его взгляды и мои взгляды - это разные взгляды, о чем я не сожалею". Вот еще: "Я прикончил Вильгельма, Бисмарка и всех антисемитов". Таких цитат много. Если приглядеться - перед нами совсем другой Ницше.

Его сверхчеловек имеет мало общего со сверхчеловеком Гитлера. Вообще ничего. Надо было обладать действительно сверхчеловеческими силами, чтобы выносить дикие головные боли, которые мучили его в Турине. Он подписывал свои письма то "Дионис", то "Распятый", и это вовсе не выглядело романтической позой. Реальность страшнее и интереснее мифа.

Во втором номере продолжается сведение счетов с прошлым. Им занимается немец Уве Йонсон, автор романа "Две точки зрения" (пер. С.Фридлянд). Вещь тяжелая, вязкая, кафкианская по своей сути. Главные герои, как в классических пьесах абсурда, обозначены инициалами - Б. и Д. Впрочем, любой сюжет из жизни тоталитарного государства автоматически начинает напоминать театр абсурда.

Все очень просто: Б. любит Д., и это взаимно. Но дело осложняется тем, что Б. находится в Западном Берлине, а Д. - в Восточном. В основе сюжета реальное событие - побег будущей жены Йонсона из ГДР вскоре после возведения Берлинской стены. Давно уже нету ни ГДР, ни стены, ни самого Йонсона. Он умер в 1984 году, успев подробно описать две точки зрения на этот мир. Точку зрения раба и точку зрения свободного человека. А потом два мира, два детства слились в одно. И получилось нечто третье - полусвобода-полурабство. Еще неизвестно, что лучше. Ведь до сих пор нас мучает ностальгия по тем временам, когда свобода и рабство, правда и ложь существовали в чистом виде и их можно было отличить друг от друга. Даже в зле есть свое обаяние, когда оно в чистом виде.

Роман Йонсона воспринимается сейчас как пророческая метафора. Д. так любила Б., что предала ради него свою ужасную родину. Так долго мечтала о другой, лучшей жизни, что, когда оказалась на свободе, была ею разочарована. Свобода - не очень интересная, местами заурядная штука. То ли дело мечта. "Д. навестила в больнице молодого г-на Б. Он был для нее самым обыкновенным больным, не хуже и не лучше других". За что, спрашивается, боролись?

Третий номер я в своем обзоре намеренно пропускаю. Он целиком посвящен современной шведской литературе. Метания загадочной скандинавской души - отдельная история. Она к нашей теме отношения не имеет.

А вот в четвертом номере вижу две публикации, мимо которых не пройти. Одна из них - блестящая повесть Джеймса Патрика Донливи "Леди, любившая чистые туалеты" (пер. С.Ильина).

С Донливи в России путаница. То его называют ДАнливи. То записывают в классики черного юмора. Видимо, потому, что не могут толком классифицировать. И не надо. Черноты в его прозе достаточно. Юмора меньше, но тоже есть. Тут и прошлое фигурирует, но уже в виде откровенно пропащей жизни, о которой вспоминаешь лет в сорок пять.

Героиня Донливи последовательно движется по наклонной. Сначала развод, потом разорение, алкоголизм, попытка выйти на панель? А ведь была когда-то настоящей леди. Люди плохо переносят скачки по социальной лестнице. Причем безразлично - вверх или вниз. Прошлое все равно гнетет, рождает невыносимые комплексы. Главный вопрос тут: за что? Почему мне было раньше так плохо? Почему мне так плохо сейчас, а раньше было так хорошо?

Леди впору вешаться или стреляться, но спасает ее любовь к чистым туалетам. Заходит она в поисках идеального сортира на похороны какого-то русского. Оставляет запись в книге гостей и по нелепой случайности оказывается наследницей миллионного состояния. Но нет ничего страшнее несвоевременного успеха. Слишком поздно. "Закончим на легкой ноте, - пишет Донливи. - Когда человек получает возможность купаться в роскоши, начать жизнь заново, он только о том и думает, как бы покончить с ней". Легкая нота, да.

Вторая достойная публикация - под рубрикой "Версия". Это исследование немецкого прозаика Михаила Маара "Лолита и немецкий лейтенант" (пер. Е.Ивановой). Маар анализирует рассказ никому не известного нацистского журналиста Хайнца фон Лихберга и сравнивает его со знаменитым романом Набокова. "Антипатия по отношению к немцам, разросшаяся впоследствии до настоящей ненависти, - рассуждает Маар, - не мешала ему хорошо разбираться в немецкоязычной литературе". Вот, мол, откуда ноги растут. Может быть, и оттуда. Но вряд ли только оттуда.

На самом деле перед нами настоящая сенсация. Непонятно только, как относиться к этому факту. Сходство мотивов и образов налицо. Но что это - совпадение, плагиат или литературные игры? Рассказ Лихберга - обычная романтическая сказка в духе Гофмана. Не великая, но вполне добротная. "Лолита" Набокова - нечто гораздо большее. И сам Набоков - нечто большее. Ведь выигрывает у времени в конечном счете тот, кто создает не просто хороший текст, а собственную поэтику. Мир, в котором можно жить. Набоков его создал, Лихберг - нет.

Мы не знаем, читал ли Владимир Владимирович рассказ Лихберга. Это имеет значение только для филологов и литературоведов, и то небольшое. В конце концов, рассказ читали сотни других людей, но ни один из них не написал романа "Лолита". И не мог это сделать. В чем не приходится сомневаться, так это в уникальности прошлого. У каждого оно свое. Делить нечего. Лолит хватает на всех.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67