Сараскина Л.И. Александр Солженицын. - М.: Молодая гвардия, 2008. 935 с.
Новая книга известного литературоведа и критика Людмилы Сараскиной - это первая серьезная биография Солженицына в нашей стране и первая в мире книга об авторе "Одного дня Ивана Денисовича" и "Архипелага ГУЛАГ", созданная в непосредственном взаимодействии с нобелевским лауреатом и его женой и первой помощницей Натальей Дмитриевной. В книге широко использован архив Солженицына, вернее, та его часть, которая уже разобрана и систематизирована. Конечно, академическая биография Солженицына с привлечением всех имеющихся источников, с использованием академического собрания сочинений - дело будущего (Солженицын сейчас как раз работает над 30-томником своих сочинений с комментариями). Работа же Сараскиной ценна прежде всего тем, что она написана человеком, влюбленным в личность и творчество писателя и способным лучше других понять его сильные стороны. Использование же надежных документальных источников позволяет развеять многие мифы и легенды, созданные вокруг жизни и творчества Солженицына советской пропагандой, в том числе о нерусском будто бы происхождении Солженицына, о расстреле его отца-офицера красными в Гражданскую войну, о том, будто в Великую Отечественную Солженицын был в плену или проявил трусость, и т.д.
Людмила Сараскина известна прежде всего как специалист по творчеству Достоевского. И если присмотреться, между Достоевским и Солженицыным немало общего. Оба писателя попали на каторгу за свои политические убеждения, оба на каторге обратились к Богу, для творчества обоих определяющее значение имеют христианские ценности, оба чувствовали в себе пророческий дар. Но есть и существенные отличия. Достоевский после происшедшего с ним духовного перелома отказался от революционной борьбы и социалистических идей и примирился с правительством. Солженицын же в ГУЛАГе, также отказавшись от социалистических идей, стал еще более непримиримым борцом с советским режимом.
В книге хорошо показана эволюция политических воззрений Александра Исаевича. В начале юный Солженицын - восторженный поклонник Октябрьской революции, социализма, Ленина и Сталина. Однако еще перед началом в Великой Отечественной войны он разочаровался в Сталине и во всем том, что делалось в стране после "великого перелома" 1929 года, хотя и был сталинским стипендиатом в Ростовском университете. Сталина Солженицын с тех пор стал называть Паханом, но в социализм с человеческим лицом и в Ленина вплоть до ареста продолжал верить. Тем не менее уже на фронте в очень откровенной переписке со своим другом Николаем Виткевичем Ленина для конспирации Солженицын уже называл малопочтительно-фамильярно Вовкой. Эта переписка сыграла роковую и во многом решающую роль в судьбе писателя. Друзья, обсуждая в подцензурной переписке, как они после войны будут бороться за "правильный" социализм, наивно думали несложными шифрами замаскировать перед бдительными цензорами обсуждение актуальных политических проблем. Но цензоры все поняли правильно и стукнули куда следует. Уже в ГУЛАГе Солженицын, насмотревшись на тамошние порядки и послушав рассказы бывалых зэков, навсегда разочаровался и в Ленине, и в социализме, и вообще во всем том, что происходило в нашей стране начиная с 1917 года. Сараскина подчеркивает, что герой ее книги все равно рано или поздно попал туда, откуда вынес материал для своих лучших книг. Он уже в годы войны писал свои рассказы без всякой оглядки на цензуру, и когда "литературный "крестный" Солженицына Борис Лавренев во вполне либеральном 1944 году, за два года до драконовского постановления по Ахматовой и Зощенко, попытался опубликовать солженицынские рассказы в "Знамени", редакция делать это категорически отказалась из-за "мест, неудобных к печатанию". Как пишет Сараскина, "можно представить, как стали бы воплощаться
писательские притязания Солженицына, рискни он использовать военные блокноты. Вряд ли его литературные "крестные", при их официальном положении и стопроцентной советскости, одобрили бы интерес начинающего прозаика к теме голода на Украине или "художествам" предвоенного НКВД. Литературный дебют Солженицына, осуществись он по блокнотному варианту, даже на стадии рукописи привел бы автора в конце 40-х туда же, куда он попал в феврале 1945-го...". В книге также подчеркивается способность Солженицына впоследствии критически оценивать свои взгляды и поведение.
В сотрудничестве Солженицына с редакцией "Нового мира", как показывает Сараскина, у каждой из сторон были свои цели и своя правда. В книге подчеркивается, что писатель шел гораздо дальше Твардовского в неприятии советского строя. Редактор "Нового мира" стоял примерно на тех же позициях, на которых сам Солженицын был еще в начале 40-х. Избранные Твардовским и Солженицыным методы борьбы рано или поздно должны были прийти в противоречие друг с другом.
Сараскина показывает, что реакция на американские выступления Солженицына объясняется взаимным непониманием. Александр Исаевич не знал и до конца не понял Америки. Не знал, например, что по американским законам практически невозможно засудить журналиста, даже если он сообщает о тебе неверную информацию. И искренне возмущался теми небылицами, что появлялись в печати. А американская пресса не поняла и извратила то, что действительно говорил писатель. Солженицын всего лишь ратовал за то, чтобы Советскому Союзу не предоставляли высокие технологии и чтобы США и Запад не закрывали глаза на преследования инакомыслящих. Американское же общественное мнение обвинило его в призывах сбросить на Советский Союз водородную бомбу и не продавать Москве зерна. При этом мало кто у нас знает, что все судебные иски, поданные на него на Западе, Солженицын выиграл, хотя судебные тяжбы отнимали драгоценное время и отрывали от творчества. В книге хорошо показано, как КГБ следил за каждым шагом Солженицына на Западе и организовывал против него провокационные публикации. В это время были сфабрикованы многие документы, в том числе и о сотрудничестве с "дорогими органами", которые до сих пор в ходу у ниспровергателей Солженицына.
Недостатков в книге Сараскиной немного, и все они носят частный характер. Так, скомкан вопрос о бесчинствах советских войск в Восточной Пруссии, отразившихся в пьесе в стихах "Пир победителей" и поэме "Прусские ночи". Недостаточно, на наш взгляд, внимания уделено позиции критиков Солженицына из советского либерального лагеря и "третьей эмиграции". Вряд ли их суждения были совсем уж неосновательны. Ведь Солженицын все-таки не мог быть ангелом во плоти. Ошибочно утверждение о том, что "немецкие физики "непатриотично" не дали Гитлеру атомную бомбу, ученые Лос-Аламоса "непатриотично" лишили США монополии на сверхоружие. Легенда о "саботаже" немецкими физиками гитлеровского проекта, запущенная после войны руководителем этого проекта Вернером Гейзенбергом, полностью рассыпается после публикации послевоенного письма Нильса Бора, где излагаются обстоятельства его встречи с Гейзенбергом осенью 1941 года. Также никакими документами не подтверждается, будто Роберт Оппенгеймер, Энрико Ферми, Бор и другие крупнейшие ученые - участники американского атомного проекта сознательно решили информировать СССР о том, как создать супербомбу, чтобы создать паритет в обладании ядерным оружием. Широко разрекламированная Судоплатовым, которого и цитирует Сараскина, встреча советских агентов с Нильсом Бором в ноябре 1945-го не принесла никакой практической пользы советскому ядерному проекту, и Бор сразу же поставил в известность о встрече с подозрительными гостями датскую контрразведку. На самом деле единственным физиком Лос-Аламоса, передавшим советской разведке основные секретные материалы, позволившие колоссально ускорить работу над сталинским атомным и водородным проектами, был немец Клаус Фукс, вычисленный американской контрразведкой и осужденный британским судом. При этом нельзя не согласиться с автором биографии: "Нет сомнений, что, обладай Сталин подобной монополией, он бы не побрезговал атомной атакой". Так думает и сам Солженицын.
Сараскина подводит итоги: "Солженицын... Имя-крик, имя-скрежет, имя-протест. Ожог сознания. Скальпель офтальмолога, снимающий катаракту с глаз, раскрывающий угол зрения. Артиллерист, вызывающий огонь на себя. Один в поле воин. Русская душа, которая вышла живой и неизгаженной из мрачного, безнадежного времени. Гениальный русский крестьянин из села Сабля, где течет Живая Вода. Последний из могикан. Судьба Кассандры. Проклинающим весельем поразил Кощеево сердце. Единственный, кому верят. Дон Кихот. Герой ненаписанного романа Достоевского. Словом изменил мир. Некого поставить рядом. Нет уже почвы, на которой всходили бы таки е люди. И это только начало бесконечного ряда высказываний".
Будем надеяться, что вслед за замечательным трудом Сараскиной последуют новые биографии того, кто открыл миру глаза на суть советской системы. Их будут писать до тех пор, пока актуально будет звучать солженицынское творчество.