Настольная книга

Константин Рождественский в зеркале своих писем и мемуаров

Константин Рождественский. К 100-летию со дня рождения. Составитель Татьяна Михиенко. М., 2006. 574 с.

"Гинхук", "О супрематизме", "Башня Татлина" - любые мемуары, в которых фигурируют такие главы, в глазах ценителей русского авангарда обречены на успех. Все они - составная часть воспоминаний Константина Рождественского, которые впервые в столь полном виде опубликованы в объемистом томе, увидевшим свет в связи с ретроспективой художника в Третьяковской галерее. О выставке, открытой на Крымском валу до 28 января, написали все крупнейшие издания, от "Новых известий" до "Коммерсанта". Этот интерес вызван не только тем, что живописное наследие Рождественского, ученика Малевича, бывшего в течение почти полувека известнейшим оформителем советских павильонов на международных выставках, стало известно лишь после 1990 года. Как написал Игорь Чувилин в статье "Мужик как цветовая композиция", опубликованной в "Газете", "На рубеже 1930-х годов художник попал под влияние "постсупрематического" Малевича с крестьянской темой, писал произведения вторичные по первоначальному импульсу, но очень интересные в цветовом и образном решении. Его повторяющиеся мотивы с одной-двумя фигурами продолжали нести заряд исследовательского отношения к искусству, полученного в недрах ГИНХУКа. "Ореховый (коричневый) мужик на белом фоне", "Охристый мужик", "Мужик с рыжей бородой" - весьма занятные произведения, где разные "мужики" - это разные цветовые композиции. О моральных метаниях свидетельствуют только пейзажи с повешенными, появившиеся вдруг в 1931 году, такие же красивые по цвету, но жуткие по содержанию. О причинах и вообще о том, что происходило в голове человека с такой нестыкующейся биографией, можно только догадываться. Или прочитать в большой книге, изданной к выставке".

Книга и впрямь уникальна - столь тщательно подготовленного сопроводительного тома удостаивается в России далеко не каждая экспозиция. Впечатляющий не только своими размерами, но и весом том включает как теоретические наброски художника - "О футуризме", "Сезанн и современная живопись Франции. Вводная лекция" (1928), "Текст экскурсии по МХК" (датирован 1925 - началом 1926 гг.), "Запись беседы К.С.Малевича у работ К.И.Рождественского" (12 января 1933 года), - так и дневник за 1923-1934 годы. Он вполне может быть назван лирическим: молодой живописец больше занят взращиванием собственного характера, чем обращает внимание на шум времени. Особый интерес вызывает и большое интервью о Малевиче, данное в августе 1991 года Ирине Вакар и Татьяне Михиенко (вместе с Татьяной Горячевой Михиенко является составителем и каталога), а также исследовательские статьи. Ирина Вакар оценивает наследие Рождественского в целом, Татьяна Михиенко пишет о его сезаннизме, а Владимир Аронов размышляет о Рождественском как создателе выставочного дизайна, а также о взглядах художника на творчество. Завершает раздел статей публикация заметки о Рождественском Александра Лабаса. Она тем более ценна, что имени Лабаса не встретишь среди адресатов Рождественского: раздел писем, большей частью извлеченных из архивов, в том числе и частных, является одним из важнейших в книге (особенно здесь интересна переписка со Львом Юдиным). Приходится только сожалеть о том, что в справочном аппарате хоть и присутствует "Список упоминаемых лиц", но отсутствует постраничный "Именной указатель".

Тем не менее основных героев мемуаров Рождественского разыскать нетрудно. Он описывает свои встречи с Майолем, Пикассо, Жаном Люрса, де Кирико и Леже, которыми было богато его парижское пребывание 1937 года (Рождественский оформлял советский павильон на Всемирной выставке), а также с Мейерхольдом и Николаем Заболоцким. Причем и советская, и французская часть "Глав" пересекаются.

Осенью 1937 года Рождественский пришел в театр Мейерхольда на Тверской, чтобы передать режиссеру привет от Пикассо. После долгого разговора "осталось сильно угнетающее, гнетущее впечатление мертвой пустоты вокруг Мейерхольда. Он все понимал и чувствовал страшную черную непробиваемую громадину, нависшую над ним. Он был глубоко грустный, спокойный и воспринимал все окружающее уже через несчастье, которое предстояло ему пережить".

Сам Рождественский, казалось бы, счастливо избежал ужасов советской паранойи. Но его отказ от живописи в пользу выставочного дизайна выглядит той необходимой платой, благодаря которой сохраняется жизнь. Правда, вовсе не таким заметным оказывается в итоге место в истории искусства.

Упрекать в этом выборе нелепо. И это самый страшный итог.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67