Игрок в бисер

Между огненными столпами и мистическими анархистами

Вадим Крейд. Георгий Иванов. - М.: "Молодая гвардия", 2007. - 430 с.

Когда-то Гюстав Флобер писал Ивану Тургеневу: "Всю жизнь я строил башню из слоновой кости, чтобы укрыться от окружающего дерьма". Удостоенный титула "первого поэта эмиграции", Георгий Иванов (1894-1958) может служить иллюстрацией флоберовской сентенции. Поэт и литературовед Вадим Крейд (США), опираясь на материалы зарубежных архивов (в частности, архив Романа Гуля), лиц, с которыми автор провел собеседования (Ирина Одоевцева, Нина Берберова), и мемуарные источники, реконструирует жизнь Иванова и его творческую эволюцию.

Крейд пишет об учебе в кадетском корпусе, увлечении стихами, которое стало смыслом жизни молодого Иванова и предопределило его дальнейшую судьбу. Он отказывается от офицерской карьеры и полностью посвящает себя поэзии. Такие книги стихов молодого поэта, как "Отплытье на о. Цитеру", "Вереск", "Сады", ценили совершенно разные люди - символист Александр Блок и "мистический анархист" Георгий Чулков, Николай Гумилев и Осип Мандельштам. Именно Гумилев ввел Иванова в Цех поэтов, сделав, по сути, своим заместителем. И Георгий Владимирович навсегда сохранит преданность Николаю Степановичу. Перед своей эмиграцией в 1922 году он составляет посмертный сборник стихотворений автора "Огненного столпа" и готовит к печати "Письма о русской поэзии". Всю жизнь он мечтал написать биографию расстрелянного друга, но этот замысел, к сожалению, так и остался неосуществленным.

В эмиграции Иванов раскрывается и как талантливый писатель: он автор двух мемуарных книг - "Петербургские зимы" и "Китайские тени" - о жизни современной поэту питерской художественной элиты. Книги вызвали множество возражений и обвинений в недостоверности. Думается, здесь не последнюю роль сыграл сам Иванов, сравнивший в предисловии свои воспоминания со "сновидениями". Возможно, раздражали и некоторые оценки. Например, пренебрежительный отзыв о Вячеславе Иванове. Или такие слова о "председателе земного шара" Велимире Хлебникове: "несчастный идиотик с вытекшими мозгами". Интересно, что схожим образом характеризовал знаменитого футуриста и литературный враг Иванова - Владислав Ходасевич, писавший, что Хлебников "гениальный кретин, в нем действительно были черты гениальности; кретинических, впрочем, было больше". Однако это не факты, а оценки. И прав Крейд, когда повторяет слова Марка Алданова, что "большинство описаний правдивы и основаны на фактах".

Крейд рассуждает о жизни Иванова в оккупации. Он опровергает обвинения поэта в коллаборации. Далее следует рассказ о довольно нищенском послевоенном существовании. Собственное состояние и состояние супруги Ирины Одоевцевой (с первой женой, француженкой Габриэль Тернизьен, от которой у него была дочь, Иванов развелся в первые годы эмиграции) было прожито. В итоге все завершилось в старческом доме в Йере, где Георгий провел с Ириной последние годы жизни. Ведь Иванов органически не умел (и не хотел) работать. Крейд отмечает: "Внутренне он оправдывал себя тем, что бытовой здравый смысл и практицизм он принес в жертву поэзии".

Творческая эволюция Георгия Иванова, согласно Крейду, проходила от "безупречных стилизаций", культурного диалога (в частности, с близким поэту XVIII веком), декоративности, камерности к более простым аскетичным формам, вернее отражающим "свидетельство об абсолютном духовном потенциале человека", его одиночестве и жалости к нему.

Подобная тенденция, которую условно можно назвать путем от эстетики к этике, или психологизму (имевшему, впрочем, место и в ранних стихотворениях, но по мере эволюции творчества все усиливавшемуся), действительно прослеживается в текстах Иванова. Но думается, что концепция Крейда несколько односторонне трактует гораздо более сложный поэтический мир Георгия Иванова.

Вот позднее стихотворение Иванова, которое любил его друг и издатель, редактор "Нового журнала" Роман Гуль, относящееся к 1953 году:

На юге Франции прекрасны
Альпийский холод, нежный зной.
Шипит суглинок желто-красный
Под аметистовой волной.

В лучах расцвета-увяданья,
В узоре пены и плюща
Сияет вечное страданье,
Крылами чаек трепеща.

Представляется, что здесь все же больше от модернизма начала века. Даже рифмы "увяданье-страданье" созвучны с названием первого сборника поэта "Отплытье на о. Цитеру". Да и сам образ страдания максимально стилизован под пышную эстетику декаданса. Хотя сам Иванов иногда и говорил о поэзии начала ХХ века как о "декадентской отраве", он не столько отрекался от нее, сколько соединял ее с новыми идеями, создавал новые смыслы, расширял свой поэтический мир, включая в него и образы, отличные от модерна.

К сожалению, книга Крейда имеет ряд недостатков.

В частности, отсутствуют сноски, поэтому сложно уточнить верность обширных цитат (в том числе и скрытых). А ошибки в них есть. Например, неверно приведена заключительная фраза из первоначальной редакции "Распада атома" (с. 308). Другая, обратная сторона отсутствия ссылок, - это корректность цитирования. Крейд впервые приводит архивные материалы, связанные с перепиской Георгия Иванова и Марка Алданова. В представленных фрагментах писем создается впечатление, что "хороший" Иванов пытается оправдаться за неучастие в коллаборации, а "строгий" Алданов не верит ему. Однако наряду с по-человечески понятным желанием "реабилитации" в письме к Алданову содержится просьба найти английского переводчика для книги Ирины Одоевцевой "Оставь надежду навсегда" (роман был переведен на французский), которую Крейд не приводит. А ведь в подобном контексте "оправдание" теряет нравственные коннотаты. Кстати, Крейд отмечает, что, когда Иванов действительно бедствовал, Алданов организовывал ему помощь. Как, отметим от себя, действительному коллаборанту беллетристу Илье Сургучеву.

Есть и фактические ошибки. Глава пронацистского Управления делами русской эмиграции во Франции Юрий Жеребков не был "гестаповцем" (именно ему подчинялся Сургучев). Более того, материалы парижского отделения гестапо свидетельствуют не только о недоверии немцев к бывшему белому генералу, но и о том, что не исключался его арест.

Другой ошибкой является неверная атрибуция стихотворения знаменитого казачьего поэта Николая Туроверова "Уходили мы из Крыма". Оно было написано в 1940 году, а не после войны.

Думается, что, несмотря на столь досадные погрешности, Крейду удалось передать всю тончайшую философию поэзии Иванова, ее действительное совершенство.

Поэзия как чистое искусство, как высшая гармония, противостоящая изъяну мироздания, была смыслом жизни Георгия Иванова. Может быть, поэтому и виртуозно описанные воспоминания воспринимались многими не как документ эпохи, а как "роман". Отсюда и его монархические убеждения. Ведь монархия, в отличие от республики или диктатуры, хотя бы внешне, красива, как ритуал. Или как мемориал.

Эмалевый крестик в петлице
И серой тужурки сукно...
Какие печальные лица
И как это было давно.

Какие прекрасные лица
И как безнадежно бледны -
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны...

Такой вот строитель башни или, может быть, игрок в бисер, наш русский Герман Гессе, только идущий не в паломничество в страну Востока, а отплывающий на остров Цитеру.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67