Александр Люсый. Наследие Крыма: геософия, текстуальность, идентичность. - М.: Русский импульс, 2007.
" Поэт, художник, культуролог... Кавалергарда век недолог". Невеселый звягинцевско-окуджавский центон в зачине как бы намекает, что здесь у нас будет история пессимистическая. Про то, скажем, как исследователь X.Y. родом, например, с Кубани, одержимый краеведческим азартом присоединять родной топоним к любым другим элементам реальности, - или, шире, пагубной человеческой страстью к сопоставлению несопоставимого, - выдумал термин "кубанский текст русской культуры". Выдумал, а термин вдруг оказался жизнеспособным и заработал. В смысле помог объяснить некоторые особенности текстов, написанных кубанскими литераторами, а особенно - литераторами приезжими, которые, побывав на Кубани, стали писать немного по-другому. И даже не побывавшие на Кубани, а только слышавшие о ней - тоже немного по-другому стали писать. Он-то термин придумал, а потом некие магаданские, скажем, филологи затеяли конференцию на Охотском море - почему-то про этот самый, в русской культуре, кубанский текст. И самого X.Y., автора концепции, на тусовку не позвали. Вернее, пригласили в последний момент, но не дали толком выступить. И получился невеселый нонсенс, омрачивший подготовку его итоговой на сегодня книги.
А на самом деле у нас оптимистическая история! Поскольку она всего лишь про то, как исследователь X.Y. придумал термин (назовем уже под правильным, сакральным именем) " крымский текст русской культуры", а термин оказался верным и заработал. И теперь мы все имеем право, и даже почетную обязанность, им пользоваться. Потому что столь оптимистичны и плодотворны природа научного азарта и пагубной страсти все сопоставлять... А природа Крыма, как ни крути, такова, что сама подтолкнет к играм ума. " Воображенью край священный", - исчерпывающе сказано об этом еще А.С.Пушкиным.
А про вероломство охотских филологов, да и про них самих, скоро все забудут.
Александра Люсого принято хвалить за увлекательный эссеистский стиль, содержательность академической части, " множественность цитат... сродни ренессансной varieta". Я же ценю в авторе А.Люсом отнюдь не текстуальную компоненту, но именно выдумки. (Так, не будучи поклонником прозы В.Войновича, обожаю мелькающие в его книгах кунштюки, вроде газеты "Правда" в форме рулона туалетной бумаги.) В фан-клуб люсофилов, иными словами, не вхожу. Пишет Александр Павлович многомудро, пространно, пестро, - можно сказать, барочно, но точнее все же было бы "рококошно". Растекаясь сложносоставными предложениями, неудержимо играя словами, как логофил-вундеркинд, нокаутируя неосторожного читателя редкой терминологией и постструктуралистским лексиконом... Я же, хоть сам отчасти сторонник обскурантизма и умозрения, как потребитель письма ценю как раз прозрачность и лаконизм.
Интересен Люсый, и особенно его последняя книга "Наследие Крыма", на мой взгляд, совершенно другим. Вообще, в этом авторе предельно проявился открытый и всесторонне описанный им феномен "крымского текста" - текста играющего, по одному из определений, с географией, историей и мифологией, как с фрагментами самого себя.
"... Прямой продолжатель масштабной исследовательской деятельности таких всемирно известных ученых-подвижников, как Михаил Бахтин, Юрий Лотман, Владимир Топоров, Михаил Гаспаров", - сказано об Александре Люсом. Мне же кажется, что следует говорить не столько об исследовании, сколько о собственно возведении мифов. И если у названных выше гигантов последователей хоть отбавляй, мне видится совсем другая, причем незаслуженно полузабытая персона. В лице Люсого мы имеем дело с редким наследником (подчеркну, речь о культурной роли, а не о литературном качестве) незаурядного мифотворца, подлинного и беспримерного Homo ludens - Алексея Ремизова, бессменного председателя Обезьяньей Великой и Вольной Палаты. Бескорыстная преданность интеллектуальной игре роднит две эти странноватые фигуры.
Таким образом, "крымский текст" оказывается очередной крымской мифологемой, но уникальной тем, что отражает в себе все остальные.
Если же подойти к "крымскому тексту" как к региональной школе, мы очевидно имеем дело с готовым ее идеологом. Когда-то в похвальной рецензии на прозу земляка и тезки моего героя, А.Грановского, сказалось буквально следующее: " Метод постмодернистский, рассредоточенный, слегка шизоидный"... Александр Павлович же показывает нам, что не бывает предела совершенству.
Эллинистическая топонимика и русская лексика, Серебряный век и реалии контемпорари арт, исторические факты и локальные легенды - все приходит у Люсого в броуновское движение. Рекреация теряет ясные границы с креацией. Крым из "места для отдыха" превращается во "время собирать камни". (Камни причем годятся любые - от абстрактного гранита науки до "куриного бога" с коктебельского пляжа.)
...И все же здесь имеет место не только игра.
Люсый возвращает в литературный обиход "поэтического Колумба Крыма" Семена Боброва.
Развивает и углубляет идеи геопоэтики (мимоходом демонстрируя преимущества логофилии над филологией).
Выявляет коренное стилистическое отличие между русским Севером (с его эпическим героизмом гипербореев) и отчасти русским Югом (с его плутовскими жанрами игрушечного Средиземноморья).
Ловит за руку жуликов от крымского текста, спекулирующих драгоценными пейзажами (" береговой контур Крыма, этот млеющий клиторок, обмакнутый в синеву") и ликами (вроде " пушкинского лица, вскормленного няниной грудью").
Напоминает всем о симулятивной сущности таврического мифа (увязывая его в том числе со "сквозным внеисторическим стереотипом" российской ментальности - потемкинскими деревнями).
Раскрывает вышеупомянутый миф в многообразии его литературно-поэтических преломлений (обобщая сказанное о благословенном полуострове великими и не очень).
Доказывает с пером в руках, что Крым - это не только военно-морская база.
* * *
Итак, автор Александр Люсый - это феномен. Книга "Наследие Крыма" феноменальна. А Крым, как предлагает очень уместно В.Аксенов, - игровая площадка для всего мира. (Включая, очевидно, не в последнюю очередь русскоязычных логофилов.) Или, по выражению менее именитого заокеанского коллеги, "всесоюзная песочница". Уточню: песочница для вундеркиндов. Самозабвенно играющих с кубиками реальности - географией, мифологией, топонимикой, историей - как с фрагментами самих себя.
Неудержимо сопоставляющих сопоставимое с несопоставимым.