Обычно в связи с темой «мода и мораль» вспоминают либо эпизоды моральной цензуры модных вещей и решений (и методы противодействия этой цензуре), либо распространение социальных идей, сначала вошедших в моду, а после уже ставших предметом широкой дискуссии и усвоения. Эти два мира, мир властного контроля и мир энтузиазма вокруг новизны, описываются обычно по отдельности. Мир цензуры оказывается представлен в виде ряда новелл о том, как церковники и светские моралисты вместе ополчались на женственную игру и мужественное щегольство, преследуя всякую провокацию как отклонение от нормы и тем самым тормозя общественный прогресс. А мир идейных мод не менее жестко привязывается к другому литературному жанру – поэм и гимнов во славу человеческого разума, который и мимолетное идейное увлечение может превратить в целую развернутую систему взглядов.
Книга Эйлин Рибейро преодолевает эти жесткие жанровые рамки и разрушает средостение двух миров. Автор стремится показать и то, как модные новации в одежде или прическе меняли интеллектуальный климат эпохи, и как новые идеи провоцировали изменение всего гардероба, а не отдельных его предметов. Оказывается, что сложные и игривые конструкции модной одежды создает частое изменение стилей, иначе говоря, тот вкус, который может примирить роскошь и бедность, расточительство и вынужденную экономию. А этот вкус вбирает в себя множество идей – от политического призыва к «умеренности» ради благосостояния всего государства до эстетической идеи костюма как резко индивидуализированного предмета быта. Когда другие стороны быта оказываются регламентированы, то костюм несет в себе идею своеобразной поэтической вольности, вырывающейся за тиранические рамки господствующих языков.
Одно из главных понятий книги Рибейро – экстравагантность. Причины экстравагантности в моде могли быть самые различные – показателен анекдот о появлении разрезов на мужском платье – после битвы при Грансоне (1476) к обычной одежде были приделаны полоски из трофейных тканей. То, что было гордостью солдата, во все времена любившего украсить себя разными экстравагантными предметами, стало вдруг модой, потому что эта мода выражала идею контраста. Внезапная переменчивость судьбы, необычные приключения – вот что читалось в таком коде одежды.
Борьба с роскошью, например, в елизаветинскую эпоху, требовала вмешательства судей. Можно сказать, что само понятие о правосудии изменилось – если в римском праве можно было преследовать человека только за нанесенный им ущерб, то здесь ни о каком ущербе речи быть не могло – модные вещи не обязательно были самыми дорогими, и потому говорить о разорительности моды для казны не приходится. Но моральная власть воспринимала моду как «притворную любезность», не как умение пустить пыль в глаза, но как умение подольститься, произвести приятное, а не ослепительное впечатление. Отсюда все обвинения моды в том, что она пестует изнеженность, лень и гордыню – мода заставляет каждого нарцисса любоваться собой в подвижном зеркале всё более тонкой ткани.
Чем ближе Рибейро подходит к нашему времени, тем больше она пишет о том, что экстравагантность моды требует от модников спорить не только с моралью, навязанной властью, но и с моралью соседей. Скажем, слуги начинают подражать моде господ, парвеню – моде аристократов, нужно каждый раз ставить новые разграничения, сближая вульгарность и аморализм. Но в светском мире подражаний, имитаций, подделок, такие границы провести трудно, трудно отделить настоящую подлинную моральную моду от фальшивой внеморальной моды эпигонов. Модник не может стать более умеренным, он может стать только более экстравагантным, и тем самым навлечь на себя еще больше обвинений в фальшивости – что не его подражатели фальшивят, а фальшивит и он сам.
Как вырваться из этого стягивающегося круга условностей? В XIX веке было предложено множество решений: от ухода в искусственный рай наркотиков, заменяющий фальшивый блеск светской жизни, до культа делового или спортивного костюма, где подлинность проверяется просто деловой или финансовой состоятельностью, крепостью здоровья и умением выполнять обещания. Но вероятно, и к этому нас подводит Рибейро, только предоставление женщинам избирательных прав вырвало и мужчин, и женщин из плена обвинений – если каждый/ая может выбирать политиков, то уж тем более он(а) разборчив(а) в одежде, тем более не спутает в одежде знамения тирании и знамения свободы, проповедь рабства и проповедь дельного ответственного творчества. – А. Марков.
Рибейро Э. Мода и мораль / Пер. с англ. Г. Граевой. – М.: Новое литературное обозрение, 2012. – 264 с.: илл. – 2000 экз. – (Серия: «Библиотека журнала “Теория моды”»)