Безумство храброй

Плисецкая М. Тринадцать лет спустя: Сердитые заметки в тринадцати главах. - М.: АСТ, АСТ-Москва, Новости, 2007. - 160 с.

Майя Плисецкая выпустила новую книжку. Вторую по счету. Продолжение мемуаров "Я, Майя Плисецкая". Оно названо "Тринадцать лет спустя".

Название продолжения столь же красноречиво, как и заголовок первой книги. В 1994 году Плисецкой вполне достаточно было сказать: "Я, Плисецкая" - и этого хватило с лихвой для того, чтобы книга продавалась, как горячие пирожки. Первый тираж в 50 тысяч разошелся в считанные недели, и его допечатывали раз десять. Те читатели, кто купился просто на известное имя, приобрели больше, чем ожидали. Они получили возможность взглянуть на целую эпоху в жизни страны - от смрада сталинского террора до истинных и сомнительных радостей перестройки.

С момента выпуска первых мемуаров прошло тринадцать лет. Все эти годы издатели бегали за Плисецкой по пятам, умоляя написать продолжение и покорно снося вспышки ее темперамента. Майя Михайловна отнекивалась, но капля камень точит. С какого-то времени ее стали замечать с ручкой и бумагой в самолетах, во время автомобильных переездов и на репетициях концертов мужа, композитора Родиона Щедрина. Условия были далеки от идеальных. Но она вспоминала адресованную ей когда-то реплику Шостаковича: "Если есть мысли, то и на собачьей будке напишешь".

Перфекционистка Плисецкая, как и в первой книге, не обращалась к специалистам по "литературной записи". Она писала сама - и по несколько раз переделывала каждую фразу. Это длилось четыре года.

О стиле Плисецкой можно писать отдельную статью. Упругий, лаконичный, точно бьющий в точку ритм ее предложений похож на ее же знаменитый прыжок в "Дон Кихоте". Вот образец: "Обиженных на книгу 1993 года (книга была дописана в ноябре 1993 года, а вышла в 1994 году - прим. ред.) оказалось куда больше, чем я могла предположить. Мне хотелось рассказать, как и что было со мной по самой по правде. Все назвать своим именем. Без прикрас, без дипломатии и ретуши. Но мои резкие правды людям пришлись не по нутру. Это я предполагала. Однако то, что более обиделись те, о ком я вовсе не рассказала, стало для меня сюрпризом".

Мемуаристку Плисецкую больше всего интересуют люди. Не обстоятельства, не условия жизни, не взлеты и падения карьер, а характеры и поведение людей. Прежде всего - человеческая порядочность и человеческий талант. Его Плисецкая при малейшей возможности поднимает на щит. Она постоянно проявляет редчайшее в артистической среде качество - умение признавать способности другого. Описания работы с Морисом Бежаром не только потому восторженны, что в последние годы знаменитый хореограф специально для нее поставил два концертных номера. Глава о балете "Кармен" и о роли образа цыганки в ее жизни - не только история собственных триумфов. Как и рассказ о травме надколенника, которую отлично залечили литовские врачи, - не просто дань благодарности. Это еще и ода профессионализму, хвалебная песнь умелости. А заодно - дань молодости собственной души. Плисецкая - чуть ли не единственная из балетных артистов старшего поколения, кто может оценить усилия современных хореографов, а не лелеять привычки своей молодости, прошедшей в монополии классического балета.

А к непорядочности Плисецкая абсолютно беспощадна. Недаром на обложку первой книги мемуаров она вынесла наработанную за десятилетия жизненную философию ("самую простую, как кружка воды, как глоток воздуха"): "Люди не делятся на классы, расы, государственные системы. Люди делятся на плохих и хороших. ... Кровожадные революционеры, исступленно клявшиеся, что на смену плохим людям наконец-то придут одни хорошие, - брехали, врали. Плохих во все века было больше, много больше. Хорошие всегда исключение, подарок Неба".

Ее вторая книга - тоже о человеческих поступках. И снова, как и раньше, на страницах воспоминаний Плисецкая молится своему богу - честности. На презентации мемуаров "Тринадцать лет спустя" я спросила Майю Михайловну, не смущают ли ее новые легионы обиженных, которые, несомненно, появятся. Плисецкая сурово посмотрела на меня, как на неразумную, и ответила: "Все, что я писала, - абсолютная правда".

Она не щадит и родственников, когда они, по формулировке Плисецкой, занимаются "родственной местью". Трагикомедия с самозванкой, называвшей себя "тайной дочерью" Майи Михайловны, несколько лет назад сотрясала страницы желтой прессы. Вспоминая эту глупейшую историю, Плисецкая больше смеется, чем негодует. Теперь для нее главное - не защита своего доброго имени от клеветы (это давно было сделано решением суда), но возмущение "летаргическим сном", в который погружена совесть многих людей. Когда же надо описать собственный нелегкий характер, Плисецкая тоже не пасует и не кокетничает. Она цитирует родного брата, который не раз сочувственно говорил Щедрину: "Тебе за Майю давно надо дать звание героя Советского Союза". И мужа Лили Брик - с его замечанием: "При Плисецкой всегда рядом обязательны милиционер и домоуправ..."

Книгу "Тринадцать лет спустя" многие назовут наивной. Они скажут: "Ну на что, в самом деле, надеется эта идеалистка с ее обостренным вниманием к справедливости? Может, она и в самом деле думает, что в наши дни нужно поддержать совестливых и отринуть бессовестных? И что такой взгляд на вещи даст реальные плоды?"

Но мемуаристке Плисецкой наплевать на таких реалистов. Как балерине Плисецкой было наплевать на умеренность и аккуратность тех, кто шипел за спиной, порицая смелость ее исполнительских трактовок. Где теперь эти аккуратисты? А ее "безумство храброй" стало знаком эпохи в русском балете.

Картинка современных нравов, нарисованная Плисецкой, непременно станет материалом для монографий будущих историков. Она чрезвычайно показательна. История ее петербургского балетного конкурса "Майя", где на поверхности царил танец, а в подполье - "трюки и комбинации" организаторов, которым доверилась Плисецкая, не менее колоритна, чем "глухое и отчаянное сопротивление" коллег, стремившихся не допустить успеха конкурентки. И как апофеоз картинки - пересказ беседы с Владимиром Путиным, который поведал ей, что был свидетелем визита Юрия Григоровича и Олега Виноградова (глав Большого и Кировского балетов) к питерскому мэру Собчаку. Главы требовали запретить конкурс "Майя"...

Плисецкую часто упрекают в избирательной памяти: мол, она помнит только плохое. После ее второй книги мемуаров эти люди обязаны покаяться. Когда Плисецкая пишет о праздновании своего 80-летия, она даже смущается от обилия эпизодов: и то ей организовали, и это... "Какая я хвальбушка", - пишет она - и тут же объясняет: для того все перечисляю с множеством имен, чтобы не забылись старания и труды. Стоит привести цитату с последней страницы ее книги: "Спасибо всем, кто танцевал и был сегодня на сцене, за кулисами, играл в оркестре, встречал и обустраивал гостей, хлопотал с автотранспортом, издавал роскошный буклет, афиши, программы, репетировал, одевал, гримировал, причесывал, светил, угощал, нервничал, тревожился и болел за меня". А теперь прочтите мемуары многих деятелей балета. Если в них вы найдете столь же тотальную благодарность за хорошее - значит, театральный мир перевернулся.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67