Звездный билет в рай

Я открыл Аксенова наугад (синие томики, библиотека журнала «Юность», середина 90-х), ткнул пальцем и прочел: «Карпов сидел боком к электроплитке, помешивал в чугунке, а в правой руке держал журнал «Польша». («Коллеги»).

Герой, помешивающий одной рукой в чугунке (геологи-биологи, жуткий неустроенный быт экспедиций, вчерашняя зэковская планета, Магадан, бараки, перелеты за тридевять земель, суп из тушенки, чугунок, палатки), а второй держащий в руке журнал «Польша» (красиво одетые девушки, модные юбки и чулки, странные фотографии, рецензии на иностранные фильмы, пластинки, дух Запада, запретное ощущение другого мира)… Вот эта гремучая смесь и есть Аксенов – и его-то, этот коктейль Молотова в прозе, нынешние молодые не то чтобы не понимают – не хотят понимать. В сущности говоря, их собственный «коктейль Молотова» (коктейль молодости) – того же самого свойства, то есть те же символы, знаки, язык «для своих», внутренняя жизнь в замкнутом кругу, отсутствие коммуникации с внешним миром, но дело-то все в том, что для нынешних молодых СССР – как раз один из знаков этого нового языка. Святая и наивная вера в то, что старики «просрали великую страну», их объединяет. Аксенов ни разу не пытался ломануться в эту дверь, объяснить им, как и что. Мягко шутил, тонко намекал, оценивая то тут, то там эту новомодную «советскость». Но прекрасно знал, что нежелание понимать, почему героический геолог в конце 50-х держит в руках журнал «Польша», а не скажем, «Новый мир», или «Советский Союз», помешивая в чугунке суп из тушенки – это надолго. Если не навсегда…

У них было немало общего с Окуджавой. Оба мальчики из репрессированных семей (отцы расстреляны, матери долго сидели), оба интеллигенты, с тонкой шеей, но с железным хребтом, и скитания по краям Земли обоих не сломали. Оба очень рано, практически мгновенно прославились – несколько песен Окуджавы, и первая же публикация Аксенова вызвали бурю. Оба создали язык своего поколения. Но характеры разные. Окуджава был несчастлив, от природы, с ним постоянно происходили какие-то страшные ужасные вещи: арест близких друзей в Тбилиси, разгром альманаха, смерть первой жены, смерть сына, злобные выстрелы в спину от всех этих идиотов с партбилетами, свое личное счастье, короче, доставалось с огромным трудом, а когда досталось, наконец, в полной мере – грянула предсказанная в песне про три войны и три обмана поздняя любовь, и снова все покатилось в тартарары. Аксенов, несмотря на все испытания, был счастлив всегда. Он был просто от природы счастливчиком, этот кайф жизни – сладко-горький вкус ее, цепкий запах счастья от того, что ты просто живой, запах дороги и запах женщины, запах удачи, это умение наслаждаться жизнью, пробовать ее на вкус – остались с ним навсегда. Я не знаю, можно ли считать Аксенова «вечно молодым, вечно пьяным», бывают ли вообще такие люди, такие писатели, которые это умеют, но ощущение у меня от его прозы всегда было именно такое. Да даже не от прозы – от него самого.

Я видел (случайно, мельком) Аксенова где-нибудь по телевизору, и становилось легче на душе. Это ощущение, что есть еще свои люди, что они продолжают жить – было для меня в последние годы важнее, чем даже его очередные романы, награды, телепостановки. Хотя, конечно, я радовался вместе со всеми. ВАСЮ наградили.

Была, разумеется, и проблема. Но тоже странная, счастливая проблема. Ее и проблемой-то назвать трудно. Дело в том, что Аксенов никогда не воспринимал литературу, как тяжелый труд и священную миссию. Он испытывал от писания кайф. Так же, как от джаза, путешествий, баскетбола, от самого движения в пространстве, которое передано у него, быть может, в русской литературе ХХ века наиболее сильно. Этот кайф от писания столь силен, что у Аксенова бесполезно искать жанровые особенности, трудновато также запомнить, какие у него там «коллизии», сюжеты, конфликты и прочее. Он писал все: сатиру, фантастику, социальные повести «о молодежи», бесконечный роман о поздних диссидентах «Скажи, изюм» (об истории «Метрополя»), рассказы, исторические саги, романы-путешествия, верней, так казалось, что он это пишет, а на самом деле выходило всегда одно и то же – великая аксеновская эквилибристика, где в одной его фразе сказано больше, чем во всем окружающем его литературном мире. Он был силен именно фразой, а не массивом текста, не его развитием. Читатель выискивал, цеплялся за эти фразы, блаженствуя и соизмеряя свои собственные мысли с этими отточенными, блестящими словами, составленными в химические формулы. Он принимал их внутрь, как принимают лекарства. Не зря Аксенов учился на врача. Он и был терапевтом по природе своей.

Почему я видел в Аксенове «своего», может быть, одного из последних «своих» на публичном пространстве, почему он продолжал действовать терапевтически в последние годы – уже не прозой, а одним лицом, улыбкой, выражением глаз? Аксенов никогда не писал о том, почему же Советский Союз на самом деле так плох – он не писал трагических исследований о репрессиях (даже в «Ожоге» следователь МГБ спрашивает пацана, с доброй улыбкой, ну что, мол, дрочишь? – и честно говоря, это запоминается больше, чем описание обыска и ареста), как Рыбаков, или Солженицын, или о коллективизации, как Абрамов и Белов, и даже о трагическом самоощущении городского интеллигента, как Трифонов, он тоже не писал. Советский Союз он воспринимал не содержательно, а формально. С его чисто формальной стороны. И если мы, нынешние люди, хотим мстительно найти изобретателя понятия «совок», чтобы наказать хоть посмертно… то конечно, начинать надо с Аксенова – да, именно с него. Потому что он ничего не доказывал, не объяснял, он просто нутром, кожей стиляги и эстета знал, что этот мир людей в жутких пиджаках, нечищенных ботинках, несвежих рубашках, этот мир засранных нищих магазинов, раздолбанных дорог, где красота женщины и мужество мужчины – все попирается, грубо и грязно – что этот мир должен рано или поздно рухнуть. Что он все равно не жилец. Этот анти-природный, анти-эстетический мир.

…В этом смысле Аксенов был абсолютно блаженным, и поэтому он точно попадет в рай. Содержательно о Советском Союзе можно спорить сейчас до бесконечности. Но на уровне формы, на уровне языка, стиля – достаточно посмотреть 5 минут программы «Время» 1984 года. Или перечитать «Ожог». Или просто задуматься о том, почему человек, греясь от электроплитки и помешивая суп из тушенки, не выпускает из рук журнал «Польша».

И почему одними только песнями «Битлз» СССР можно было победить навсегда.

Именно поэтому его сейчас плохо воспринимают 30-летние. Они не верят Аксенову. Советский мир видится им совсем по-другому.

И именно поэтому ему обеспечено будущее. Ибо за ним правда.

Вечная ему память.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67