Современная российская политическая система заключают в себе как минимум две основные слабости и целый ряд им сопутствующих.
Две основные слабости состоят, с одной стороны, в том, что эта система во многом субъективна по истокам своего образования. С другой - в том, что она держится на обеспеченном личным фактором первого лица соединении экономически, ментально и политически противоположных начал.
Первый момент связан с тем, что первое лицо, определяющее конфигурацию системы, не является производным от нее, а, напротив, благодаря своему политическому весу позволяет ей существовать. Однако, образуя и задавая данную систему, это лицо именно обеспечивает ее существование, но не производит ее самодостаточность. То есть если понятно, за счет чего система существует - за счет политического рейтинга президента, то абсолютно непонятно, за счет чего она может существовать без него.
Эта система относительно устойчива не потому, что опирается на ожидания общества, и не потому, что поддерживается обществом, а потому, что, доверяя президенту и поддерживая президента, общество принимает связанную с ним реальность и, соответственно, прощает этой реальности существование в ней абсолютно неавторитетной и неуважаемой системы.
Второй момент связан с тем, что система или, если шире, политическая реальность путинского правления по сути своей была неким замороженным соотнесением левых ожиданий общества и правой политики власти. Плюс к этому неким зафиксированным и замороженным соотношением различных внутренних элитных компонентов, ее образующих. Как именно Путину удалось это соотношение заморозить и зафиксировать - отдельный и интересный вопрос. Среди прочего можно отметить, что определенную роль здесь сыграли некоторые его психотерапевтические качества, пришедшие из прежней профессии, которые отложили отпечаток на его публичном образе.
В известном смысле можно сказать, что политическая система Путина - это некое зачарованное королевство зверей, где все они мирно кружатся в танце, загипнотизированные играющим на волшебной дудочке факиром. В какой-то момент факир уходит, и - раньше или позже - танцоры осознают, что они обретают свободу воли и действия, кружась в танце в паре с ненавистным врагом.
Эти изначальные сущностные слабости системы дополняются массой иных, либо им сопутствующих, либо прямо из них вытекающих.
Причем большинство этих слабостей, иногда осознанно, иногда неосознанно ощущаемых теми или иными представителями элиты, что выражается в тревожных, а временами и катастрофических ожиданиях 2008 года, заключаются именно в тех моментах, которые сегодня воспринимаются как ее сильные стороны.
Существующая система, безусловно, является системой авторитарной, не предполагающей ни реального права на соучастие во власти, ни реальных прав на оппонирование ей. Однако авторитарные системы в современную эпоху в принципе не долговечны и чуть раньше, чуть позже разрушаются. Причем тем быстрее, чем меньшее количество факторов было включено в обеспечение их "замораживания".
При этом данная система, безусловно, является разновидностью вялого "исключающего" авторитаризма.
То есть она не включает в себя ни сильных волевых и энергичных носителей, способных на реальную жесткость и даже жестокость для обеспечения своей власти, ни сильных мотивов, заставляющих ведущие группы элиты идти на силовое противостояние с обществом и всем миром для сохранения власти как ведущего инструмента осуществления своего проекта либо как наркотически опьяняющей самоцели.
С другой стороны, как авторитаризм исключающий, данная система не построена на включении в организуемое ею действие ни широких масс, ни новых активных групп, претендующих на вхождение в элиту. То есть она сама по себе в значительной степени от общества изолирована и им неподпитываема. Но как таковая она не решала и не решает задачу рекрутирования в себя новых сил, то есть, в общем-то, она ближе не к отрытому, а закрытому типу политической элиты. А это значит, что тем персоналиям и группам, которые хотели бы элитой стать, но еще не являются ею, проще самим образоваться в новую систему (апеллируя к недостаткам существующей), нежели делать ставку на вертикальную мобильность в ее рамках.
Вместе с тем система построена не на постоянном самоукреплении с помощью инструментов политической конкуренции, а на ограждении себя от любой возможной конкуренции.
Такая, лишенная необходимости отвлекаться на постоянную борьбу за самоподдержание, система имеет свои преимущества, поскольку теоретически может все усилия направлять на решение объективных задач, стоящих перед страной и обществом на данном этапе развития. Но, во-первых, это очень непохоже на существующую систему власти, которая явно имеет иные цели, нежели служение пресловутому общему благу. Во-вторых, это преимущество является таковым до тех пор, пока определенные механизмы и элементы (а в наших условиях - фракции элиты, образующей данную систему) готовы все свои силы бросить на избавление системы от опасности конкуренции.
Система совершенствует навыки избавления от конкуренции, но утрачивает навыки самосохранения в конкурентной среде.
Уход Путина - это в любом случае некоторый шаг и сигнал к замеру влиятельности составных компонентов элиты. То есть к внутренней конкуренции этих компонентов. Но внутренняя конкуренция в условиях, подобных нынешним российским, - неизбежный соблазн к включению в конкуренцию как минимум невластных групп, а как максимум - всего общества (его активной части).
Но ведущие компоненты системы неконкурентны в нормальном политическом пространстве. Та же "Единая Россия", если рассматривать ее не просто как политический муляж, а как относительно реальное объединение определенной части элиты, абсолютно неспособна действовать в условиях открытой политической конкуренции. Обосновывать это можно с многих сторон, но одно из главных подтверждений этого - постоянное стремление законодательным путем усложнить условия для конкурентов и облегчить их для себя. И не важно, кто реальный автор этих инициатив. Кто бы им ни был, он понимает, что если "Единую Россию" поставить в равные политические условия с другими нынешними политическими партиями, если той же КПРФ дать на освещение ее деятельности и изложение ее позиции столько же времени, сколько имеет "партия власти", то их рейтинги вполне смогут поменяться местами.
По большому счету, можно с чистой совестью утверждать, что, если в будущей избирательной кампании гарантировать равные возможности всем участникам и действительно честно подсчитать голоса, "Единая Россия", скорее всего, может рассчитывать лишь на третье место после КПРФ и "Справедливой России".
Но дело даже не в этом, а в том, что сама система не приспособлена и не способна к существованию в условиях более или менее прямой электоральной и в целом политической конкуренции.
Строго говоря, не совсем правильно называть данную систему системой Путина: он ее "сконфигурировал", но он не являлся собственно ее создателем. Разница заключается в том, что создающий систему имеет большую или меньшую возможность выбирать как ее материал, так и ее конструкцию. Путин, "конфигурируя" свою властную систему, такой возможности не имел в силу особенностей прихода к власти. Он ее именно "конфигурировал", то есть брал некие имеющиеся конструкции из некого материала и монтировал их между собой таким образом, чтобы они могли служить его целям, то есть, строго говоря, брал некий политический хлам и приспосабливал его так, чтобы им можно было пользоваться за неимением иного. Соответственно без него этот хлам способен либо быть тем, чем он был до него, то есть хламом, либо начать бесконтрольно и бешено функционировать, набирая обороты собственного саморазрушения.
Поэтому что такое система Путина без Путина?
Первое - это система, лишенная рейтинга доверия Путину и в глазах общества теряющая единственное оправдание своего существования.
Второе - это система, лишенная фиксирующего начала, система, в которой оживают все сдерживавшиеся Путиным противоречия. Своего рода холодильник с выключенной холодильной камерой. Причем здесь обостряются не только противоречия и борьба властных компонентов системы. На первое место выходит то главное, что было соединено "фактором Путина": правый характер и правая сущность власти и левые ожидания общества.
Третье - это авторитарная система вялого типа, лишенная энергии внутренних носителей и поддержки активных сегментов общества. То есть это авторитаризм, лишенный для власти мотивов борьбы за его сохранение, для общества - минимальных начал легитимации.
Четвертое - это исключающая авторитарная система, не связанная с обществом ни связями традиционалистского типа, ни задачами форсированной модернизации. То есть эта система от общества отделена, дистанцирована, обществу не нужна. Если большая часть общества действительно хочет продолжения "курса Путина", то сам этот курс с данной системой она как раз не связывает. Более того, судя по всему, продолжение "курса Путина" общество видело бы в разрушении этой системы.
Пятое - это система, неспособная выжить в условиях конкуренции. В нынешнем качестве она не может долго удерживать состояние избавления от конкуренции, но, допустив самую малую конкуренцию (хотя бы виде публичной конкуренции своих составных ), она обречена на более или менее быстрый распад своей конфигурации. Причем этот срок, "более-менее быстрый", колеблется в диапазоне от одного до двух избирательных циклов. А поскольку сама власть, "упорядочивая" политическое пространство, устроила два больших ежегодных выборных дня, шагом измерения политического процесса после ухода Путина станут не четырехлетние, а полугодовые сроки, что уже и сейчас дает о себе знать.
Есть еще один момент, который, в данном случае не анализируемый отдельно, имеет смысл обозначить. Принято считать, что одной из ведущих функций властной системы является воспроизведение латентного образца. То есть воспроизведение в ценностях и поведении общества некой социокультурной и аксиологической моделей.
Та социокультурная апелляция, на которой базировалось путинское правление, сама была достаточно противоречива. С одной стороны, произошел отказ от исключительно негативной оценки советского периода, с другой - активно обыгрывались дореволюционная тематика, появлялись элементы клерикализма и попытки явочной реабилитации деятелей контрреволюции.
Не затрагивая вопрос об оценке данных периодов, следует отметить, что такое соединение, не ставшее действительным синтезом "ценностей всех периодов российской истории", скорее, закладывало начало легитимации нового противостояния различных фракций политической элиты.
Правление Путина было некой приостановкой определенных объективных социально-политических и исторических процессов. Уход Путина - это в том или ином виде возврат к этим процессам, несущим в себе и возможные катаклизмы.
Однако это не значит, что его уход - ошибка. Сохраняя пост и власть, Путин мог продлить эту приостановку, эту сконфигурированную им стабильность. Но сохранение данной реальности означало бы сохранение всех указанных слабостей, в результате ведущее к накоплению своего рода вирулентного потенциала, усиление возможных катастрофических последствий будущего падения системы, которое в принципе могло быть отодвинуто, но было неизбежно.
Уход Путина при одновременном ожидаемом его сохранении в качестве лидера общественного мнения дает определенный шанс подстраховать систему в ее неизбежном распаде, придать почти неизбежным конфликтным процессам относительно управляемый характер и несколько смягчить процесс перехода от искусственно образованного вялого авторитаризма к более жизнеспособной политической системе, попытавшись избавить этот новый период конфликтов и противостояния от крайних форм социального и государственного разрушения.
А вот как этот шанс будет реализован - это уже новая "тема интересов" на следующем политическом этапе развития страны.