"В человеке изменения происходят медленно..."

От редакции. Мария Маркова - один из лучших современных российских поэтов. Живет в Вологде, воспитывает дочь. Публикуется в «Литературной газете», журналах «Знамя», «Дружба народов», «Сибирские огни». Лауреат и дипломант различных премий в области литературы. Корреспондент «Русского журнала» Алексей Устинов побывал в Вологде и встретился с поэтессой.

* * *

Русский журнал: Мария, когда Вы поняли, что обладаете неким даром, что отличаетесь чем-то от других?

Мария Маркова: Дар – это то, что определяется другими. Человек же, на мой взгляд, находит в себе некоторые способности. Я ничем себя не отличаю от прочих. Я руками и ногами за то, что я такая же, как все.

Я начала сочинять стихи с четырнадцати лет, а получаться стало только совсем недавно. Мне тридцать, вычтем четырнадцать, останется шестнадцать. Вычтем еще года три, получается, что тринадцать лет я потратила на то, чтобы прийти к тому, что удается сейчас.

Р.Ж.: А сами себе суровый критик? А другим?

М.М.: Мне всегда кажется, что у меня все плохо. Даже если нравится сперва, то потом, через два или три дня, уже снова все плохо. Другие же как-то выше находятся и дальше. Пишут лучше меня, слышат тоньше, говорят прозрачней. Но это не значит, что я не вижу у них недостатков. Я все время читаю и наблюдаю. Анализирую. В удовольствие читается очень редко. Если читаешь текст, то прорабатываешь его. Через себя пропускаешь. Даже не для души, а используешь как некий исходный материал. Для будущего разговора, для мысли, для ночи без сна.

Когда читаю чей-то текст, сразу вижу, что там и как, вижу, как текст работает. Если не могу разгадать этого автора, то приходится его перечитывать и перечитывать. Вот, например, Пастернак. Я не понимаю, как работают его стихи, но знаю, что они прекрасны, что они полны энергии, просто энергетический поток сплошной! И как он смог заключить его в эти рамки, для меня загадка. Пытаюсь представить, как устроены его стихи, за счет чего они звучат, но это что-то неуловимое. Таких авторов я перечитываю.

А если вижу, как именно сделано стихотворение, то это значит, я могу сделать так же.

Р.Ж.: Что вам нужно для того, чтобы сочинять стихи? Люди? Время? Место? События?

М.М.: Мне нужно время. Нужно спокойствие и отрешенность от всего. Не могу вот так вот просто взять и что-то написать. Я должна чувствовать то состояние покоя, в котором нет внешнего и ненужного, лишнего, человеческого, бытового. Должна быть определённая погода. Неограниченное количество времени. Вечность. Необходимо знать, что куда бы ты ни шел, что бы ты ни делал, впереди бездна времени. И ощущение бессмертия.

Р.Ж.: Вы поэтому не живете в мегаполисе?

М.М.: Не люблю большие города. Жутко боюсь метро. Мне не нравится скопление людей, превращающихся в биомассу, одержимых одной целью – купить, доехать, зайти, выйти, быстрее-быстрее-быстрее. Это меня удручает и пугает. Я родилась и выросла практически на природе. Вот это для меня понятное и родное.

Р.Ж.: Вы росли из книг или из природы?

М.М.: Наверное, из книг больше. В детстве читала книжки героические. Сначала – про пиратов, потом – про индейцев. А потом уже и про партизан. Книжки про индейцев вообще были самые любимые. Наверное, потому что в них про свободу. Хотите, расскажу что-то интересное про память?.. В одной книжке про индейцев было написано, что они брали на память что-то особенное, чтобы запомнить то или иное событие. Шишечку. Мох. Листик. То, что имеет свой запах. И по этому запаху они могли потом рассказать о прошлом.

При моей плохой памяти на все, запахи мне помогают. Их не перепутать друг с другом, возможно, как и людей. До сих пор помню, как пахли бабушкины пироги с черникой.

Р.Ж.: В Вологодском музее есть краеведческий отдел, где висят сарафаны – традиционная одежда русской женщины…

М.М.: Да, да. Я мысленно даже примеряла пару нарядов (смеется). Знаю, что в этом сейчас и не очень удобно было бы ходить, но есть в них какое-то очарование. Просторные рубахи, заправлявшиеся в юбки – это было функционально для своего времени. Люблю простую одежду.

Р.Ж.: Какие события, кроме влюбленности, проявили в вас желание дополнять одно слово другим?

М.М.: В каком-то роде стихи для меня не только вариант разговора, но и способ оправдаться или попросить прощения. Когда одна из моих бабушек неизлечимо заболела, мне было шестнадцать. Возраст, в котором хочется гулять, а не сидеть у кровати больного. И когда она попала в больницу, под самый конец своей болезни, я ни разу не пришла ее навестить. Переживала за нее, но по разным причинам откладывала посещение, пока не стало поздно. Мучает меня это до сих пор. Есть такие стихи, которые написаны только о ней. Время спустя бабушка мне дважды приснилась: сидела на стуле в пустой солнечной комнате и улыбалась. Мне бы хотелось верить, что она меня простила.

Думаю, сны – такая же реальность или дополнение ее. Там происходит то, что человек упускает в этой жизни. Во сне я подхожу к тому же, с чем сталкиваюсь в повседневности. Во сне можно понять гораздо больше. Сны – словно бессмертие, к которому приближаешься, которого ищешь в поэзии. Во сне не ты сам подстраиваешься под пространство, а пространство подстраивает тебя под себя, опекает или убивает, изменяет. И изменяется само. В то же время, что-то является во всей своей красоте или ужасности, оголяется, становится видимым.

Р.Ж.: Кто из поэтов сыграл особую роль в вашем поэтическом становлении?

М.М.: Гумилев, Пастернак, Блок, Ахматова, Андрей Белый. Поэты серебряного века. Иногда сравниваю свою жизнь с жизнью других поэтов. Для меня важно, кто и что успел сделать. Понятие возраста для меня имеет огромное значение. Кажется, что могу не успеть что-то сделать, что поздно говорю, всё упустила. Важны ровесники, потому что если есть они, то есть и я. Я сравниваю себя с другими и вижу, что кто-то растёт быстрее, кто-то медленнее, кто-то замирает, перестает вообще сочинять.

Иногда думаю, что могу не сделать даже того, что по силам. Что будет тогда?..

Р.Ж.: Вы бы от чего-то отказались из того, что уже произошло в вашей жизни?

М.М.: Нет, я ничего бы не отменила. Даже самое неприятное и болезненное. Прошлое делает настоящее.

Р.Ж.: Лучше писать в стол, чем публиковать за свой счет?

М.М.: Не могу сказать. Вот Пастернак собирал друзей и зачитывал им написанное. Наверное, поэт может найти аудиторию, даже если его не публикуют.

Р.Ж.: А вы собираете друзей для подобных чтений?

М.М.: Для этого у меня есть интернет. Все что пишу, выкладываю в своем журнале. Иногда сразу же. И если кто-то просит посмотреть третью строку сверху, смотрю и правлю, если вижу какой-то изъян. Я доверяю читателям, они делают уместные замечания. Чаще всего так и бывает, что в этой третьей строке сверху что-то не так. Просто при написании я этого не заметила. Взгляд со стороны очень важен. Мне самой сложно возвращаться и работать над текстом. А так есть мгновенный отклик и такая же мгновенная правка.

Р.Ж.: Вам нравится звучание стихов в собственном исполнении? Тяжело читать стихи на публике?

М.М.: Выходить всегда тяжело, потому что я очень нервничаю, даже если знаю тех, перед кем должна выступать. Когда читаю, я себя хорошо слышу, и в большинстве случаев мне нравится, как это звучит внутри. Со стороны, в записи, конечно, звучит иначе. Есть поэты, которые прекрасно читают свои стихи. Я себя к ним не отношу.

Р.Ж.: А в чем особенность чтения поэтом своих стихов?

М.М.: В трудности воспроизведения, в том, что пытаешься воссоздать первое настроение, которое только ты знаешь и помнишь. Не всегда можно прочитать свое стихотворение так, как оно должно звучать. Многое зависит от настроения. Надо чувствовать себя примерно как во время написания текста. А это, понимаете, почти невозможно.

Р.Ж.: Как вы относитесь к аудиозаписям поэтов Серебряного века или других известных поэтов?

М.М.: Бродского мне на слух тяжело воспринимать, именно его авторское чтение. Что же касается других поэтов, например, Мандельштама, то мне кажется, что у современного человека отсутствует та артикуляция и та культура речи, которые были тогда. Изменилось само произношение. Но мне все же ближе авторское исполнение, а не актерское.

Р.Ж.: Для вас важна творческая среда? С кем из поэтов дружите, постоянно общаетесь?

М.М.: В Вологде практически ни с кем не общаюсь. Я домоседка. У меня редко получается выбраться куда-то, где люди собираются. И не всегда хочется.

Р.Ж.: Вы чураетесь творческого окружения, богемы?

М.М.: Скорее да, чем нет. Для меня общение любое, даже с литераторами, связано в первую очередь с доверием и дружбой. Но такие отношения завязываются только с очень узким кругом людей. Я переписываюсь с несколькими людьми, иногда встречаюсь с ними.

Р.Ж.: Часто куда-то выезжаете?

М.М.: Нечасто. Хотя иногда подолгу отсутствовать могу, и домашние даже забывают, как я выгляжу. А потом могу несколько месяцев безвылазно сидеть дома.

Р.Ж.: С кем из современных литераторов вам хотелось бы пообщаться? Допустим, читаете книгу или стихотворение и понимаете – этот автор мне близок, он мне интересен.

М.М.: Сейчас мне бы хотелось пообщаться с Геннадием Русаковым. Не из-за ощущения близости к нему, а просто потому, что он сильно задел меня.

Я не просвещенный читатель, даже простоватый (смеется), многие вещи приходят ко мне достаточно поздно. Русакова открыла для себя совсем недавно. Хотя всему, конечно, свое время. Но некоторые смотрят с осуждением – как можно этого не знать? Да, я много кого и не читала еще даже. В Русакове меня привлекает энергетика и открытость. В его стихах есть какая-то откровенность на пределе. Это поэт невероятного масштаба. У каждого литератора складывается привычный круг авторов-современников, за которыми следишь, и, бывает, неожиданно появляется фигура, заметно меняющая всё вокруг. Так я натолкнулась на Русакова. Его книга «Разговоры с богом» произвела на меня большое впечатление.

Р.Ж.: Много читаете?

М.М.: Мало. Сколько бы ни читала, всегда кажется, что этого недостаточно. Считаю себя не только малоначитанным, но и малограмотным человеком. Часто замечаю, что мне не хватает элементарных знаний, особенно в области литературы. Но я стараюсь восполнить недостатки.

Р.Ж.: А почему малограмотным?

М.М.: Есть понятия абсолютной грамотности и относительной. Я пишу с ошибками, причем допускаю одни и те же. Мало того, что сама вижу, так и другие указывают. Но мысленно оправдываю себя тем, что абсолютной грамотности не существует. Академик Щерба в одной своей статье сказал, что задумался над написанием в паре мест, и значит уже нельзя говорить об абсолютной грамотности.

Р.Ж.: Академика Щербу цитируете, а себя малообразованной называете…

М.М.: Ну это очень вольная цитата (смеется). Это скорее передача смысла выражения.

Р.Ж.: Для Вас имеет значение начала в поэзии – аристократическое или народное, допустим?

М.М.: Для меня ближе народное, наверное. Фольклорная, песенная составляющая для меня очень важны. От былин и сказок до народных песен, заговоров. Для меня синтез элементов – основа гармонии современного текста. Если человек знаком с этим, конечно. Или столкнулся, или даже вырос на народной поэзии. Ведь мало кто знаком с настоящим русским народным творчеством.

Р.Ж.: А вы столкнулись или выросли?

М.М.: Выросла. Но это были книги. Бабушка у меня современная, сказок мне не рассказывала. Я читать начала запоем, как только научилась складывать буквы в слова. Первые книжки мои были – русские народные сказки, пословицы, поговорки и загадки. То, что в детстве было заложено как бы само собой, потом стало проявляться. Самое первое – это ритм, ощущение его.

Р.Ж.: Что бы было, если бы вас не публиковали? Допустим, пишете, пишете, а никто не обращает внимания, и так впустую все тринадцать лет вашей тренировки?

М.М.: Такого просто быть не может, чтобы впустую (смеется). Если бы я изначально не рассчитывала, что что-то получится, то и не затевала бы все это. Имею в виду даже не публикации, а стихи вообще. Человек все делает в первую очередь для себя самого, а потом уже для других. Даже если он помогает другим – работает пожарным или доктором, он все равно это делает для себя, ему так надо, чтобы чувствовать себя хорошо. Если бы я стремилась к признанию, а не к тому, чтобы стало что-то получаться, чтобы мне нравился результат, то бросила бы писать, наверное.

Но я не считаю, что достигла сейчас чего-то такого, что может стать поводом остановиться и расслабиться. Для меня эти тринадцать лет будут продолжаться всегда – и четырнадцать, и пятнадцать, и так далее. Через пять лет скажу – вот только сейчас стало получаться хоть чуть-чуть.

Р.Ж.: … и устыдитесь всего написанного до этого…

М.М.: Наверное (смеется). Время проходит, человек меняется.

Р.Ж.: Для Вас важно официальное признание? Премия Президента для молодых деятелей культуры была неожиданностью?

М.М.: Премия для меня стала совершенно неожиданным событием. «Литературная газета» опубликовала несколько моих стихов, а потом редакция предложила выдвинуть меня на эту премию. Я согласилась и забыла. Так что премия мне досталась благодаря этому изданию.

Про сам день вручения мало что помню. Разве что отложилось в памяти, как сильно нервничала. Друзья, которые смотрели потом запись церемонии, говорили, что я практически не поднимала глаз. У подружки мама спросила, почему я глаза в пол опустила, а та ей ответила, что если я их подниму, то заплачу тут же.

Р.Ж.: Вы считаете, что биография важнее текста?

М.М.: Биография лучше запоминается, чем текст. Сколько людей знают, что Пушкин погиб на дуэли, и сколько могут процитировать его стихи? А сколько знают, что Гомер был слепой, и сколько читало «Одиссею»? Многие знают, что он был слепой, но его поэм не читали. Сейчас, правда, при упоминании Гомера чаще вспоминается вообще мультипликационный персонаж, а не аэд.

Тексты находятся в раме биографии, судьбы человека. Судьба первична, поскольку поэт в первую очередь человек, а потом уже сочинитель. Но текст является своеобразным концептом. Знаете, как есть слово-концепт, так, наверное, есть и творчество-концепт, смысл существования.

Р.Ж.: Для вас поэзия гражданственна? Поэт снова становится гражданином? Или общественная роль поэзии противопоказана?

М.М.: Я живу в провинции. Здесь не происходит событий такого масштаба, как в столице. Хотя и у нас люди собираются, говорят о своих проблемах, но происходит это иначе. Это все равно что сравнить сходку в деревне с выходом декабристов на Сенатскую площадь. Я вот недавно размышляла об этом в письме к другу. Где выступили декабристы, сколько их было и резонанс какой? Я читала "Записки декабриста" Розена, и там было сказано, что имена и верноподданных, и мятежников сотрутся, никто их помнить не будет. Столько лет прошло, а мы их помним.

Р.Ж.: Общественные тревоги вас утомляют? Или питают как человека творческого?

М.М.: Они меня волнуют. Еще не могу сказать, к чему это все приведет в итоге. Происходящее не связано с творчеством напрямую, но с понятием гражданственности – да. Но гражданская лирика – это не мое.

В самом человеке изменения происходят медленно. Чтобы люди вышли, потребовалось очень много времени. Все события, которые к этому привели, складывались постепенно. Внутренне это было преодоление какой-то личной инертности. И теперь видите, что вышло. Кто-то разочарован, кто-то не знает, вообще, зачем и что это было. Кто-то говорит, что это такая форма народных гуляний, а не политические акции. Кто-то не понимает, что там делали политики. Вследствие того, что очень много разных точек зрения, мне кажется, не пришло пока время давать какие-то однозначные оценки.

Те, кто сейчас романтизируют происходящее, позже могут быть разочарованы. Главное, чтобы люди не погибали, не пропадали, разочаровавшись.

Р.Ж.: Когда люди выходят на улицу, это у вас вызывает отторжение?

М.М.: Нет, я за то, чтобы что-то происходило. Надоело ощущение застоя. Не только в жизни, но и в умах. Люди сидят в Рунете уже несколько лет. Если не ошибаюсь, сам этот термин в 1997 появился. И вот прошло всего несколько лет, а многие уже не знают, как им разговаривать друг с другом напрямую, без посредника.

Но люди вышли на улицу, и что-то стало меняться, словно сдвинулось время с мертвой точки. Они пошли в гости друг к другу. Можно сказать, что этим местом была выбрана площадь. Люди и гости, и хозяева одновременно. Даже если после этого своеобразного скачка вперед, все вернется назад, уже преодолен какой-то психологический барьер. В следующий раз человек не станет долго думать, стоит что-то делать или нет, а просто сделает.

Беседовал Алексей Устинов

Фото Алексея Ушакова

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67