Они писали друг другу больше полувека - Лидия Корнеевна Чуковская, одна из самых ярких и упрямо-независимых фигур литературной жизни позднесоветских десятилетий, и «Лёнька Пантелеев», Алексей Иванович, запомнившийся читателям прежде всего как автор «Республики ШКИД» и хрестоматийного – но от того не менее пронзительного - рассказа «Честное слово» (о мальчике, которого старшие ребята поставили стоять на часах и забыли о нём, а он не мог бросить пост и уйти, потому что дал честное слово). Если Лидию Корнеевну помнят и издают, то с Пантелеевым – сложнее. Отнюдь не симпатизировавший власти, тайный христианин, он при жизни почти ушёл в молчание; то, что время от времени, изуродованное цензурой, издавалось – едва ли отражало его. Многие ли вспомнят его сегодня? Их дружба и переписка длилась с молодости до старости, с конца 1920-х до конца 1980-х. В основном – с конца 1940-х, когда корреспонденты, жившие до тех пор в Ленинграде, оказались в разных городах. Но всё равно: через несколько эпох, через много жизней и смертей.
«Для печати, - пишут издатели, - отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы». Да, из писем мы узнаем много лишь современникам видимых подробностей о межписательских отношениях, о Союзе писателей, журналах и издательствах, о цензуре, интригах и травле инакомыслящих. И всё-таки 600 вошедших в книгу писем (из сохранившихся восьми с половиной сотен) важны не только как хроника литературных событий и нравов средне- и позднесоветского времени – тем более, что основная часть этих событий и нравов, слава богу, так в своём времени и осталась. Пожалуй, прежде всего эти письма важны как слепок человеческих обстоятельств тех лет – и как память о непрекращавшемся диалоге двух умных и честных людей, об их дружбе и взаимном доверии, личном достоинстве и личной силе.
Л. Пантелеев – Л. Чуковская. Переписка(1929-1987) / Предисловие П. Крючкова. – М.: НЛО, 2011.
***
Изобразительная культура средневековья во многом определялась убеждением, что изображение можно читать как текст. Более того, читать его именно так было попросту неизбежным – основное число читателей было, увы, неграмотно. Тем самым на образ ложилась мощная, подробная смысловая нагрузка, вполне сопоставимая с той, с которой испокон веку приучено справляться слово. Образ ещё до всяких структуралистов – pictura quasi scriptura! - принуждён был стать текстом во всей буквальности: со своей грамматикой, синтаксисом, семантикой, прагматикой. Даже со своей риторикой – в новой книге филолога и историка культуры Александра Махова есть особый раздел, посвящённый «риторике образа». И нет, это не метафора.
На вопрос, как такое вообще возможно, мы получим конкретный и основательный ответ, прочитав предложенную Маховым реконструкцию визуального языка Средневековья. Он истолковывает прежде всего жесты, мимику, позы, движения (что означает, например, пронзание? какой смысловой шлейф тянется за попранием или обжиганием? а за предъявлением документа? каковы значения взятия за подбородок? в каких случаях и кем высовывался язык?), а также облики, принимаемые в мире демоническими силами.
Интересно, какой объём этой плотнейшей смысловой массы реально считывался современниками.
Александр Махов. Средневековый образ: между теологией и риторикой. Опыт толкования визуальной демонологии. – М.: Издательство Кулагиной – Intrada, 2011.
***
Чтобы добиться бессмыслицы, надо ещё постараться: смыслы преследуют человека практически везде. Особенно там, где он менее всего склонен это замечать: проглатываются им с каждым куском пищи, льнут к телу вместе с одеждой. Самые что ни на есть повседневные вещи и действия делают нас членами сообществ, задают ценностные ориентиры, помогают держаться в русле жизненных стратегий, устанавливают связи и проводят границы. Человек телесный просто обречён быть человеком… ну не то чтобы непременно духовным, но смысловым – как раз в силу своей телесности - безусловно.
Над этим удивительным обстоятельством и размышляют авторы сборника. Точнее, над тем, какие формы оно принимает у славянских народов – и не только в прошлом, но, что особенно интересно, и в наши дни (смыслообразование, о радость, не прекращается за пределами традиционных культур!). Мы узнаём не только о том, что думал святой Савва Сербский о пище духовной и телесной, что означали чревоугодие и пьянство для польских шляхтичей и как общались друг с другом русские щёголи осьмнадцатого столетия, но и о значениях одежды у героев пьес Милана Кундеры и симулякров еды в сорокинском «Дне опричника». Словом, книга составленная по материалам двух научных конференций, проводившихся в 2008-2009 году Отделом истории культуры Института славяноведения РАН, представляет разнообразие исследовательских взглядов на разнообразие отношений славян с едой и одеждой, а тем самым – друг с другом и с миром.
Коды повседневности в славянской культуре:Еда и одежда / Отв. ред. Н.В. Злыднева. – СПб.: Алетейя, 2011.