Двое московских друзей, независимо друг от друга, попеняли мне после оглашения результатов выборов: вот, мол, ты так убедительно пишешь о регионализме, но во всех регионах большинство выбрало Путина. А Москва, которую ты критикуешь, наоборот, оставила бы его на второй тур, но теперь вынуждена подчиниться провинциальному большинству.
Эта расхожая ошибка свойственна даже политически продвинутым людям – считать регионы и провинцию синонимами, а регионализм изображать как идеологию этого самого «провинциального большинства».
На деле же, повсеместная победа «национального лидера» – прямой результат консервации в российских регионах именно провинциального менталитета. Этот менталитет совершенно противоположен регионализму, который в России табуирован даже как термин. Европейский регионализм давно уже являет собой влиятельное и вполне официальное движение, выступающее именно за депровинциализацию различных территорий, их гражданское и экономическое самоуправление. И от этого ЕС вроде бы еще не рассыпался, а даже напротив – устанавливая между собой прямые связи, регионалисты разных стран на деле только его укрепляют.
Но для плачущего от счастья победителя российских выборов мир выглядит по-другому.
Он явно рад тому, что регионы вновь делегировали всю власть «царю-батюшке», в смиренной надежде на то, что он обеспечит «стабильность» их провинциального прозябания. А всех, кого такая ситуация не устраивает, откровенно, почти на грани истерики обвинил в стремлении к «распаду страны». Очевидно, что для него имперская бюрократическая «вертикаль» и единство страны – абсолютно тождественны.
Эта «вертикаль» может опираться только на покорную провинцию – Москву он уже проиграл. Однако приписывать борьбу за свободу только жителям больших городов было бы некорректно. В голосовании за Прохорова (и соответственно, против Путина), помимо Москвы и Петербурга, лидируют Калининградская область и Карелия, где нет ни одного мегаполиса. Видимо, в этих регионах сознание граждан менее провинциально, чем в остальных.
Провинциальное сознание в России насадил вовсе не Путин – но он очень умело им пользуется. Если углубиться в историю, все русские земли были превращены в провинции Московского царства еще в XV веке – знаковым событием стало уничтожение Новгородской республики. Наряжаясь в тогу «третьего Рима», Москва тогда охотно заимствовала и римско-имперское отношение к регионам – «provincia» это в буквальном смысле оккупированные земли, находящиеся под управлением назначаемых из Рима наместников.
Почему же архетип этой «вертикали» оказался в России столь живуч? Казалось бы, в ХХ веке страна дважды превращалась в республику, что сопровождалось стремительным ростом гражданского самосознания во всех регионах. Но затем имперская реакция неизменно побеждала. Еще в середине 1917 года Керенский грозился подавить казачье самоуправление на Дону. Республики СССР уже к 1930-м годам превратились в централизованно управляемые провинции, которым позволительно было разве что плясать в национальных костюмах. Между знаменитой фразой Ельцина «берите суверенитета, сколько проглотите» и началом колониальной кавказской войны прошло всего 4 года…
Складыванию этой двойственной картины России, где с одной стороны возвышается имперский центр, а с другой – простирается угрюмая провинция, исторически способствовала русская просвещенная общественность. Всякое «земское» краеведение, например, творчество сибирских областников, считалось у прогрессивной публики некоей экзотикой. Да и сама эта публика обитала преимущественно в столицах – такие уникальные genius loci, как Максимилиан Волошин, выглядят в России скорее исключениями. С этой централистской точки зрения кажется совершенно невероятным тот факт, что, к примеру, немецкую философию создали именно «провинциалы» – Кант, Ницше и Хайдеггер. В России их, конечно, ценили – но именно как европейцев. А представить, что самостоятельные философские школы могут существовать в Архангельске, Екатеринбурге или Ростове – это у «третьих римлян» до сих пор вызывает ироническую улыбку.
Имперский централизм столицы и провинциальное сознание в регионах глубоко взаимосвязаны и даже взаимозависимы. Поэтому совершенно нелепо обвинять жителей регионов в том, что они массово голосуют за «царя» – многие из них просто не видят никаких демократических альтернатив. Московская либеральная оппозиция с точки зрения регионов зачастую выглядит элементом той же самой «вертикали», с тем же самым «начальственным» отношением к окружающей стране. Не отстают от нее, впрочем, и некоторые «новые» националисты. Вот свежий, но весьма наглядный пример – рассказывая о создании своей партии, политолог Валерий Соловей перечисляет своих соратников, добавляя к ним несколько каких-то безымянных «человек не из Москвы».
В некоторых оппозиционных блогах проскальзывают и совсем уже истерические нотки – мол, не пора ли такой продвинутой и креативной Москве отделиться от этой ужасной России, голосующей за прошлое? Наверняка, жители многих регионов также не возражали бы против такого варианта будущего – но только в прошлом москвичам придется оставить и контроль за сырьевой «трубой», обеспечивающей пока львиную долю их городского бюджета.
Провинциальность означает признание собственной вторичности и зависимости от того или иного внешнего руководства. Однако это свойственно не только запуганным по ТВ региональным бюджетникам, но и той части московской оппозиции, которая все еще ждет поддержки благословенного Запада. Но демонизированный госдеп по отношению к российским выборам ведет себя нейтрально и прагматично.
Еще недавно те же московские друзья посмеивались над моей идеей региональных партий – как той самой иглы, в которой таится смерть имперского кащея. Мол, ну что это за мелочи? Надо сначала либерализовать все общероссийское законодательство – а там посмотрим… Но вот, кажется, регионалистский тренд начал настигать и их самих – у московских протестующих все более популярной становится идея роспуска городской думы, не представляющей интересы граждан, а также – прямых выборов мэра.
Этот отход оппозиции от имперского централизма с попытками решать все за всех и сосредоточение на непосредственных проблемах своего региона можно только приветствовать. Что же касается межрегиональной координации, то она также должна строиться на современных, сетевых основах. Интересно вспомнить, что в нашей недавней, но успешно забытой истории такой пример уже был.
На первом съезде народных депутатов СССР в 1989 году в качестве флагмана демократической оппозиции первоначально возникла Московская депутатская группа. Однако вскоре, осознав, что советскую партократию можно сокрушить лишь совместными усилиями, она преобразовалась в Межрегиональную, куда вошли представители многих союзных республик.
Аналогичная координация насущно требуется и сегодня, хотя и не в депутатском, но в общественном формате. Московские активисты могли бы существенно помочь депровинциализации региональных протестных движений – но для этого им придется отказаться от заведомо централистского позиционирования и перейти к созданию равноправных межрегиональных сетей. В противном случае – Россия так и останется провинцией, голосующей за неизменного кремлевского самодержца.