Небесный идеал превращается в объект телесного вожделения... Хома освобождается от власти ведьмы, но лишь для того, чтобы продолжить любовную скачку - уже в доминирующей роли. В свою очередь, ведьма, убитая Хомой, избирает хронотопом своей решительной любовной атаки на него троекратную ночную заупокойную службу в хуторской церкви.
В Москве, на Красной площади, в здании Государственного исторического музея прошла Международная конференция "Н.В.Гоголь и народная культура". Проводили конференцию Центральная городская библиотека - мемориальный центр "Дом Гоголя" совместно с Государственным историческим музеем. Дом Гоголя организует такие конференции уже седьмой год подряд, выбирая себе достойных партнеров (в их число входили и Музей Пушкина, и Библиотека-фонд "Русское зарубежье" и Музей Ермоловой).
Первые чтения прошли в самом Доме Гоголя еще в 2001 году, потом Дом закрылся на капитальный ремонт - и чтения начали странствовать по Москве, подобно тому, как странствовал по миру сам герой этих чтений. Мемориальный центр "Дом Гоголя" является единственным музеем Гоголя на территории России, а его обширная научная и организационная деятельность выводит этот центр из ряда обычных библиотек и придает ему уникальный статус. По сути, мы имеем дело с новационной моделью культурно-образовательного центра, который ведет работу с учеными мирового уровня. Так, на Гоголевские чтения регулярно приезжают представительные делегации из Италии и Украины, за семь лет здесь побывали самые авторитетные гоголеведы из разных стран мира.
Начало чтений традиционно приурочено ко дню рождения Гоголя, который празднуется 1 апреля. В этом году после приветствий от главных организаторов конференции - директора Дома Гоголя Веры Павловны Викуловой и директора Государственного исторического музея Александра Ивановича Шкурко - в здании музея была открыта выставка "Гоголевские раритеты". Здесь представлены и подлинники рукописей, письмо маменьке, рисунки Гоголя.
Открыл конференцию Юрий Барабаш из Института мировой литературы РАН (ИМЛИ) докладом "Уроки этнографии - возвращаясь к давним спорам". Барабаш недавно выпустил книгу о Гоголе на украинском языке, и было любопытно здесь узнать о его исследованиях, неизвестных российскому читателю. В докладе речь шла о том, соответствует ли поведение гоголевских героев малороссийским этнографическим материалам и вообще поведению селян в быту. Давние споры о том, как хорошо Гоголь знал историю и культуру Малороссии, разрешились в очередной раз в пользу Гоголя. Были приведены аргументы "противоположной" партии (вспомним "Сорочинскую ярмарку с ее Грицьком: что это за парень, что оскорбляет пожилую женщину, которую видит в первый раз да потом еще бросает в нее куском грязи?). Барабаш утвердил общее мнение о том, что писатель имеет право на создание своей художественной реальности.
Павел Михед из киевского Института литературы им. Шевченко в докладе "Гоголь и культура великой польской эмиграции" рассказал о том, что тысячи молодых поляков наводнили Париж после подавления Польского восстания (1830-1831) царскими войсками и ждали со дня на день, что Франция им поможет и они войдут победителями в Варшаву. Множество поляков было рассыпано по всей Европе, амбициозные личности добрались и до салона Зинаиды Волконской в Риме. Проникновенные беседы Гоголя с кзендзами в Риме на вечерах у Волконской свидетельствуют, по мнению Михеда, не о том, что Гоголь склонялся к католичеству или обманывал ксендзов, а, скорее, о его любознательности.
Владимир Звиняцковский, автор интереснейшей и малоизвестной книги о Гоголе (Николай Гоголь. Тайны национальной души. - Киев: Ликей, 1994), выступил с докладом "В чем же, наконец, существо "украинства" Гоголя и в чем его особенность". Звиняцковский солидаризуется с исследователем рубежа ХIХ-ХХ веков В.Н.Перетцом в том, что Гоголь был "художником - завершителем предыдущего периода развития малорусской литературы". Гоголь домыслил некие смыслы украинской культуры, не получившие в ней своего отдельного завершения. Автор доклада считает, что у каждой национальной культуры есть заветный смысл, особенная роль во "всемирном распределении" духовной работы. В сфере этого распределения и нужно искать ключ к "украинству" Гоголя. Смысл таких поисков не в межнациональных "разборках", а в выяснении "особенного смысла и собственно творческого, и собственно национального". Доклад Звиняцковского в целом настолько любопытен, что мы перескажем его здесь более подробно.
Кроме межнационального "распределения духовной работы" есть и внутринациональное - о нем и говорил Тарас Шевченко в своем неотосланном послании "Гоголю" (1845): "Ты смеешься, а я плачу...". Он не отказывал Гоголю в слезах, зная, что они "невидимые миру". Шевченко признавал за Гоголем особенный украинский смех, непохожий ни на какой другой в мире. И, как можно видеть из сопоставления некоторых дат, это и был ответ Шевченко на основной и постоянный упрек Гоголю со стороны его великорусских критиков.
"Уже с давних пор только о том и хлопочу, чтобы после моего сочинения насмеялся человек над чертом" (письмо Гоголя Шевыреву, 1847). Положительный, светлый, высокий смех Гоголя, выросший на почве народной смеховой культуры, не был понят (во многом не понят до сих пор). У Гоголя смех побеждает все. В частности, он побеждает пошлость, возникает то, что Бахтин назвал "катарсисом пошлости" (выражение это присутствует в незавершенном наброске "Рабле и Гоголь"). Звиняцковский понимает такой катарсис как "доведение пошлости до ее абсурдного и потому безудержно и как бы бессознательно СМЕШНОГО предела. Пошлость взрывается смехом".
Послание к Гоголю - один из ярких образчиков философии исторического пессимизма по Шевченко. Она последовательно романтична, ибо свойственную романтизму антиномичность переносит даже на "святое" прошлое: история не только славна, но и позорна. Но этот позор не объект сатиры, а исток трагедии. Здесь и возникает, по мнению Звиняцковского, очищающий "катарсис пошлости". Этот катарсис не является и не может быть результатом шевченковского изображения той же действительности, которую изображает и Гоголь. С печальным изумлением глядит поэт на дьявольски-безысходный оскал пошлости. А Гоголь подходит и говорит: "Он бачь, яка кака намалевана!" (финал "Ночи перед Рождеством"). И вот это снижение, понижение, уничижение страшного дьявола - до простой "каки" - производит взрыв смеха на хуторе близ Диканьки, где и была рассказана история появления "портрета" черта "на стене сбоку, как войдешь в церковь".
Звиняцковский считает, что необходимо очертить те национально-эстетические границы, в которых Гоголь может быть понят только как украинец, по-своему, по-украински, по-смеховому решающий извечную задачу мировой культуры: утверждение в человеческой душе божественного порядка в борьбе с хаотическими силами зла(1).
Доклад Владимира Воропаева "Гоголевская "Повесть о капитане Копейкине": фольклорные источники и смысл" вызвал оживленную дискуссию. Слушатели сомневались: неужели смысл этой повести сводится к пословице, что русский человек крепок задним умом и может осознавать свой ошибки? А как же попранное достоинство Копейкина, как та "модель", по которой без царя, первого человека в государстве, невозможно восстановить элементарную справедливость, воздать должное герою Отечественной войны 1812 года? Но Владимир Воропаев защищал свою точку зрения: Копейкин ни в коей мере не является положительным героем, его историю Гоголь приводит как пример заблуждений и со стороны Копейкина, и со стороны властей.
В докладе Валерия Мильдона "Заклинание и молитва (об одном из архаических источников поэтики Гоголя)" речь идет о магическом слове художественного слова, о вере писателя в способность слова воздействовать на физический порядок мира. Феномен эпического творчества содержит неоспоримые следы слова - устроителя вселенной. В одном из сюжетов "Выбранных мест" - "О том, что такое слово" - Гоголь утверждал: "Оно есть высший подарок Бога человеку. Беда произносить его писателю в те поры, когда он находится под влиянием страстных увлечений, досады или гнева. <...> Тогда можно произвести зло".
Мильдон считает, что, изобразив героя-мошенника (и, согласно доэпическому духу слова, усилив чичиковщину в России), Гоголь намеревался создать героя-праведника, чтобы русская действительность стала праведной, чтобы святой из книги перешагнул в жизнь и неприглядное отечество (вспомним: "Полюби нас черненькими!") сделалось источником мудрости, которую больше не продают на европейских рынках.
Исследователь приводит любопытную историю из жизни Гоголя: отправившись в Иерусалим, к Гробу Господнему, Гоголь застрял в Неаполе. Здесь он дожидался на берегу залива погоды - и сочинил молитву: "Боже, соделай безопасным путь его, пребывание во Святой земле благодатным, а возврат на родину счастливым и благополучным! Преклони сердца людей к доставлению ему покровительства (повсюду, где будет проходить он); восстанови тишину морей и укроти бурное дыхание ветров!". Эту молитву Гоголь отправил двум адресатам, да еще прибавил: "Поручите отслужить молебен о благополучном моем путешествии такому священнику, о котором вы знаете, что он от всей души обо мне помолится".
Мильдон ссылается на Потебню: "Слово как сущность вещи в молитве и заклятии получает власть над природою". И далее: "Если невзначай язык выговорит не то слово, какого требует мысль, то исполняется не мысль говорящего, а слово. Например, сербская вештица, когда хочет лететь, мажет себе под мышками известной мазью (как и наша ведьма) и говорит: "Ни о трн, ни о грм (дуб и кустарник), beh на пометно гумно!" Рассказывают, что одна женщина, намазавшись этой мазью, невзначай вместо "ни о трн и проч." сказала "и о трн" и, полетевши, поразрывалась о кусты".
По мнению Мильдона, гоголевская поэтика не только не различала заклинания и молитвы, как было свойственно речи в ее фольклорных началах, но заклинательная стихия перевешивала молитвенную. Исследователь приводит письмо Гоголя Вяземскому, где содержится любопытная мысль: "Мне кажется, как будто мы все еще действуем не собственно против нечистой силы, подталкивающей на грехи и на заблуждение людей, но против самих людей, которых подталкивает на грехи нечистая сила".
Докладчик считает, что в творчестве Гоголя пересилила (неподвластная самому Гоголю-человеку) стихия писателя - та стихия, что имеет заклинательную, а не молитвенную природу. Валерий Мильдон ссылается на Людмилу Ельницкую, которая в работе, опубликованной в сборнике "Пятые Гоголевские чтения. Н.В.Гоголь и русское зарубежье" заметила, что Гоголь "...силой своего уникального художества делал мир пустоты и пошлости бессмертным. <...> Применительно к роли художника это означало неизбежное пособничество распространению зла при постоянном стремлении его поразить".
Этот доклад вызвал оживленную полемику: нетрудно заметить, что по вопросу о "позитивности" влиянии Гоголя на реальность позиции Мильдона и того же Звиняцковского расходятся. Слушатели высказали сомнение, что творчество Гоголя можно свести только к двум составляющим: молитве и заклинанию. Вызывает сомнение и понимание молитвы как чего-то дидактичного, и противопоставление молитвы заклинанию (всякий, читавший молитвы, может почувствовать в них художественную силу: здесь искусство и религия слиты воедино). Однако сама постановка вопросов, которыми задается Мильдон, крайне любопытна и стимулирует плодотворную дискуссию.
Любовь Сапченко (Ульяновск) прочитала доклад о литературных и фольклорных традициях в "Вечерах на хуторе близ Диканьки". Сапченко считает, что "вечер" у Гоголя предстает в нескольких ипостасях: как способ композиционного членения (в соответствии с литературным жанром "Вечеров"); как время суток, разделяющее день и ночь, канун; как пограничная область между реальным и фантастическим, "чистым" и "нечистым"... Все эти значения объединены семантикой границы. Поэтика времени имеет также пространственные соответствия.
"Вечер" организует пространство текста и пространство повествователя. В пространстве самого события закономерно появляются совершенно определенные локусы (прежде всего, окно и дверь, а также некоторые иные обозначения возможных входов, выходов, препятствий, ограждений: ворота, крыльцо, забор, плетень, труба, сени, порог, засов и т.п.), несущие в себе концепт границы двух каких-либо пространств. Поэтика гоголевского цикла связана с художественным воплощением временной и пространственной границы.
Окна, двери и вообще границы обладают в гоголевских текстах повышенной значимостью. Они связаны всегда с непредвиденным поворотом событий, с неожиданным развитием сюжета (Городничий ждет, что вот откроется дверь и шасть..., Осип упоминает о сквозных воротах в Петербурге, куда так шмыгнешь, что никакой дьявол не сыщет, Подколесин прыгает в окошко, "Мертвые души" начинаются с того, что в ворота гостиницы губернского города NN въехала рессорная бричка и др.).
Докладчик находит, что упоминания окон и дверей особенно многочисленны в "Вечерах на хуторе близ Диканьки". Заоконное пространство часто наделено у Гоголя повышенной значимостью и не тождественно пространству бытовому. Сапченко напоминает о том, что Ю.М.Лотман отмечает особую художественную значимость поющих дверей в "Старосветских помещиках", об открытых и притворенных окнах в доме Плюшкина пишет и В.Н.Топоров. Что же касается "Вечеров на хуторе близ Диканьки", то особая роль этих образов еще не становилась предметом специального исследования. "Окно - важнейший мифопоэтический символ, реализующий такие семантические оппозиции, как внешний - внутренний и видимый - невидимый и формирующий на их основе противопоставление открытости - укрытости, соответственно опасности (риска) - безопасности (надежности). <...> Окно как нерегламентированный вход в дом (вместо двери) согласно мифопоэтической традиции используется нечистой силой и смертью" (Мифы народов мира. Т. 2. М., 1998. С. 250).
В "Сорочинской ярмарке" четыре раза повторяется ситуация внезапно распахивающегося окна, за которым появляется нечто ужасное. Вообще, высовывающееся поздним вечером в окно свиное рыло - сквозной персонаж гоголевских произведений.
Александр Иваницкий из РГГУ поведал в своем докладе о соотношении языческого и христианского начал в "Вие" Н.В.Гоголя и в балладе "В чаще тайной, заповедной..." Брентано. Иваницкий показывает, что в повести "Вий" Гоголь исходит из расхожего сюжетного мотива романтиков: любовной атаки ведьмы на юношу (как в "Мраморном изваянии" Эйхендорфа и "Повелителе блох" Гофмана). Наряду с ними баллада Брентано "В чащей тайной, заповедной..." позволила исследователю высветить смысловые и психологические усложнения этого сюжета у Гоголя. Герой баллады Брентано - юный "пастушок", томящийся непреодолимым и необъяснимым чувством к неведомой деве. Изначально он питает к ней "небесные" чувства, воображает ее "святой" и предчувствует в ее неизбежном появлении "новое Рождество". Но при этом его чувства смятенны и противоречивы. Видит деву он не в "небесах", а " в чаще тайной, заповедной" - и спрашивает о пути к ней ту же природу, представляя ее колдовской и говорящей. Таким образом, "волю дав воображенью", пастушок превращает святую деву в лесную фею, которую видит в зеркале лесного пруда. Но при встрече белокурая фея оказывается черной как смоль ведьмой. Юноша осознает, что превратил искомую "святую" деву сначала в фею, а затем в ведьму силой своего страстного, телесно-эротического воображения:
...Была ты
В грезах золотоволосой,
Пламень страсти сжег то злато,
И как уголь стали косы...
Небесный идеал превращается в объект телесного вожделения. Иваницкий видит сходную ситуацию в атаке Панночки на Хому. Здесь, уже при отпевании, Панночка оживает всякий раз, когда Хома смотрит на нее. Вообще же роль религии и церкви в развитии коллизии взаимоотношений Панночки и Хомы парадоксальна. При первой встрече молитвами и заклинаниями Хома освобождается от власти ведьмы, но лишь для того, чтобы продолжить любовную скачку - уже в доминирующей роли. В свою очередь, ведьма, убитая Хомой, избирает хронотопом своей решительной любовной атаки на него троекратную ночную заупокойную службу в хуторской церкви.
В докладе Владислава Кривоноса (Самара) рассматривается роль городского фольклора в творчестве Гоголя. Специальное внимание уделяется "магическому влиянию молвы", указывается "на особое внимание Гоголя к разного рода разговорам, так или иначе влияющим на организацию повествования". Продемонстрированы примеры разнообразных проявлений "принципа достоверности/недостоверности" в гоголевской поэтике. Одними словом, фантасмагорический мир Гоголя оказывается густо замешан на слухах...
В докладе Нины Осиповой "Концепт пути в фольклорной модели мира и "Петербургские повести" Н.В.Гоголя" говорится о том, что можно посчитать Петербург - сакральным центром России и Невский - сакральным центром Петербурга. В повестях Гоголя, по мнению Осиповой, актуализируется идея восхождения и бесконечного подъема в символике "устремленного вверх". В описании Невского проспекта это лексически акцентировано следующим образом: "Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем"; ".. взошедши на него..", все здесь "идущие и летящие", то "идут величаво" и "прохаживаются", то "плетутся", то " делают набеги", "то совершают наезды", то " карабкаются", то " улетают" и " слетают". Нина Осипова утверждает: "движение по вертикали в мифопоэтической традиции - наиболее важное и сверхотмеченное. Вместе с тем оно амбивалентно по степени своей семиотической нагруженности. В мифопоэтической и фольклорной традиции верхний этаж башни (дома) - "место плохое", запретное, опасное".
В докладе Людмилы Ельницкой о сюжете похоронного обряда в поэме "Мертвые души" приведено много любопытных наблюдений над обрядовой стороной "Мертвых душ". Похоронный обряд сопровождается обильными возлияниями, чем напоминает обряд обмена (покупку надо "обмыть"). При обсуждении этого доклада возникло любопытное соображение: Ноздрев не продавал "Мертвых душ", а давал их "впридачу" в своих фантастических предложениях относительно собак и жеребцов. Таким образом, он оказался единственным помещиком, который не только почувствовал сомнительность предложения Чичикова, но и избегнул торговли душами...(2).
Сергей Кибальник из Пушкинского Дома (Санкт-Петербург) рассказал о Гоголе в экзистенциальной интерпретации Газданова. Тема "Гоголь и Газданов" уже возникала на Гоголевских чтениях(3) , но в этот раз она приняла более общие очертания: Кибальник говорил как о близости художественных миров Гоголя и Газданова, так и о близости их писательских судеб. Газданова можно считать в чем-то Гоголем ХХ века, Гоголем, которого проглядели...
Аркадий Гольденберг (Волгоград) развернул в своем докладе представления о присутствии фольклорных архетипов в поэтике позднего творчества Н.В.Гоголя. Гольденберг утверждает, что если в поэтике первого тома "Мертвых душ" преобладает гротескная смеховая трансформация фольклорных образов и мотивов, то во втором томе происходит смена фольклорных архетипов. В изображении его героев на первый план выходят песенные и сказочные традиции, теряющие свою травестийную окраску. Повышается удельный вес тех жанровых традиций фольклора, которые прямо или косвенно соотносятся с утопическими тенденциями позднего творчества Гоголя.
С этими выводами аудитория в целом оказалась согласна.
Екатерина Дмитриева (ИМЛИ) поведала аудитории о своем видении конфессиональности в художественном мире Гоголя. Она считает, что если говорить о Гоголе-художнике, то помимо тех трех конфессий, сквозь призму которых можно рассматривать творчество Гоголя (православие, католичество, лютеранство), следовало бы назвать еще одну, так называемую религию искусства, или религию от искусства (Kunst-Religion), составившую, как известно, очень важный субстрат раннего немецкого романтизма.
Юрий Орлицкий (РГГУ) показал наличие элементов "народного стиха" в прозе Гоголя. Известный исследователь поэзии обнаружил в ряде текстов Гоголя коломыйковый ритм. Он ссылался на книгу Андрея Белого "Мастерство Гоголя", где положено начало изучению поэтических структуры прозы Гоголя - вся она пронизана ритмами и может считаться поэзией в прозе.
Юрий Розанов из Вологды в своем любопытном докладе о "Вие" сравнил образ "страшного истребителя" у Гоголя и Ремизова. Речь идет о сказке Ремизова "Ночь у Вия", где дети попадают в дом постаревшего и потому уже не опасного "истребителя". Любопытно, что образ, подобный "Вию" (по Афанасьеву, это "страшный истребитель, который взором убивает людей и обращает в пепел города и деревни"(4)), находится в родстве с мифологическими персонажами других народов, в частности героями осетинского и кельтского эпоса(5).
Светлана Патапенко (тоже Вологда) в докладе об Иване Хлестакове, принятом за Ревизора, увидела в нем "модификацию образа сказочного персонажа". Речь идет об Иване-дураке, или "ироническом удачнике", по выражению Максима Горького. Потапенко убедительно показывает: то, что происходит с "приглуповатым" Иваном Хлестаковым, вполне вписывается в итоговую ситуацию сказок об Иване-дураке, оставляющим с носом всех прочих героев.
Нина Ищук-Фадеева в докладе "Мир Гоголя как "заколдованное место" ("Вечера на хуторе близ Диканьки")" отметила любопытный принцип, сформулированный Гоголем: "Чудно устроено на нашем свете! Все, что ни живет на нем, все силится перенимать и передразнивать один другого" ("Ночь под Рождество"). Передразнивание, то есть копирование, травестирует мир, созданный по образу и подобию Божию, - "заколдованное место", таким образом, проявляет черты божественной травестии. Заметим, что принцип подобия, или даже самоподобия, - один из основополагающих принципов науки о жизни, лежащий в основании возможности копирования генома. Само же "заколдованное место" можно рассматривать как модель такого пространства, которое только недавно стало доступным для понимания (после успехов современной космологии).
Ярко выступили на конференции представители Италии. Такой известный мэтр гоголеведения, как Рита Джулиани, рассказала о взаимоотношениях Гоголя с Шевыревым. Эта тема становится в последнее время все более актуальной в связи с охранительно-консервативными тенденциями, которые набирают силу в российском обществе. Так, литературный журнал "Тихий Дон" перепечатал известную работу Шевырева "Словесность и торговля" 1835 года. Любопытно, что одной из отправных точек в отношениях между писателем и критиком был спор о необходимости государственного регулирования литературного рынка - здесь Гоголь был на стороне рынка, но потом он изменил свою позицию и сблизился с Шевыревым(6).
Давние друзья Москвы и гоголевских чтений - гости из Сицилии, из университета Катании: Джакома Страно и Клаудия Оливьери. Их доклады были прекрасно иллюстрированы и посвящены народным мотивам в творчестве Гоголя. В докладе "Гоголь и лубок" Страно показала картинки русского лубка и воочию продемонстрировала связь сюжетов лубка с образами гоголевского мира. Оливьери рассказала о незаслуженно забытом представителе русской фантастической прозы Сомове.
Впервые на Гоголевские чтения в этом году приехала Маргарита Сосницкая из Милана. Ее доклад был посвящен "Сорочинской ярмарке", в нем содержалось немало любопытных фактов о роли этой ярмарки на Украине в ХIХ веке и сейчас. Известно, что Гоголь родился в Сорочинцах и имел с детства пристрастие к ярмарочному веселью. Гостями конференции в этом году были также директора музеев Гоголя в Великих Сорочинцах и Васильевке, которым пришлось по душе выступление Сосницкой.
Любопытный доклад о созидательных и разрушительных силах слухов в произведениях Гоголя прочитала Валентина Высоцкая (Университет Российской академии образования, Москва). Здесь был дан анализ эволюции "конкурентных" слухов о том, что Чичиков увозит губернаторскую дочь (женская партия) или торгует мертвые души (мужская партия).
Михаил Гладилин (Государственный историко-литературный музей-заповедник А.С.Пушкина "Захарово - Вяземы") прочитал любопытный доклад о народных картинках в произведениях Н.В.Гоголя. В частности, он проанализировал картины, которые висели в доме Собакевича, - и сделал неожиданный вывод, что хозяин мог быть не только радикальным критиком власти, но даже чуть не бунтовщиком. Этот вывод вызвал недоумение у аудитории, которое частично рассеял врач и известный исследователь генеалогии Достоевского Николай Богданов, отнесший Собакевича к эпилептоидным типам...
Евгения Шрага из Санкт-Петербурга говорила о "быличках" и светском разговоре как структурной основе прозаической циклизации Н.В.Гоголя. Она считает, что "обычно одна быличка влечет за собой цепь аналогичных рассказов, так как содержание былички, в отличие от сказки, не исчерпывается рамками одного сюжета, а выплескивается за их пределы, настраивая слушателей на восприятие дальнейших впечатлений от неизвестного, таинственного и страшного мира".
Анна Сивкова из Калининграда провела классификацию гоголевских концептов смеха. В частности, она заметила, что колядование как пережиток языческого празднества вербализуется при помощи лексем толпа, куча, парубки, девушки, в результате чего это действо приобретает форму "веселой безликости". В то же время Рождество как христианский праздник объективируется не только при помощи наименования каждого из образов ( голова, дивчата, старухи, козак Свербыгуз, Оксана), но и выражения их внутреннего состояния, настроения или действий, что актуализирует семантику "личности".
В отчете о конференции трудно даже просто перечислить все доклады, рассказать о дискуссиях на конференции и около нее. Желающие могут ознакомиться с программой конференции (к сожалению, на сайте выложена только предварительная программа, без учета неминуемых исправлений: кто-то не приехал, какие-то доклады были добавлены уже по ходу конференции, однако поделиться этой информацией технические работники конференции отказались).
1 апреля состоялся круглый стол "Н.В.Гоголь и православная культура", где тон задавали Владимир Воропаев и Игорь Виноградов из ИМЛИ, а 2 апреля - круглый стол "Н.В.Гоголь и фольклор", где Екатерина Падерина и Екатерина Дмитриева из того же ИМЛИ рассматривали более "светские" точки зрения на творчество Гоголя. Здесь состоялась примечательная дискуссия о современном понимании фольклора. Так, Владислав Кривонос считает, что на Западе фольклор понимается шире, чем в России: это не только устное народное творчество, но и те явления, которые у нас обычно относятся к сфере этнографии. Действительно, в истоках культуры находятся мифо-ритуальные, праздничные действия, которые имеют скорее жреческие и аристократические корни, чем народное творчество - фольклор в его "традиционном" понимании.
По-видимому, организатором следовало бы переставить даты этих "столов" - так как говорить в День дурака о православии оказалось не очень ловко, о фольклоре же - сам Бог велел. В целом, за исключением небольших "накладок" подобного рода, конференция была организована блестяще. Длилась она четыре дня, была насыщенной и завершилась поездкой участников по пушкинским местам Верхневолжья (Тверь, Торжок, Старица, Берново).
У конференции была и большая культурная программа, в которую входили посещения театров. В частности, можно было посмотреть спектакль Большого театра кукол СПб - "Вий" (в рамках фестиваля "Золотая маска"). Заметим, что режиссерское прочтение Гоголя тоже является определенного рода интерпретацией его текстов и может считаться театральной частью "гоголеведения". Наряду с прекрасными эффектами этот спектакль удивил зрителей таким Хомой Брутом, которого не жалко. Пьяница, который все время поминает черта, не позволяет зрителю пережить "Вий" как трагедию юноши, отданного на заклание. Скорее, это фарс, повествующий о неминуемой доле грешника.
Очень любопытна была для гоголеведов также премьера "Игроков" в театре "Около Дома Станиславского" (постановка Левинского). Здесь прекрасно сыграна ситуация "театра в театре", блистательный розыгрыш, который устраивают мошенники, обманывающие карточного шулера. Интересно, что на конференции было сообщение Екатерины Падериной из ИМЛИ, описывающее место "Игроков" в традиции народного театра. Падерина и Дмитриева работают сейчас под руководством Юрия Манна над академическим Собранием сочинений Гоголя (уже вышло два тома, третий находится в типографии). Таким образом, гоголеведы могли узнать на конференции сведения из первых рук о работе над наиболее полным Собранием сочинений Гоголя.
География конференции оказалась очень широка: от Сицилии, Рима и Милана до Волгограда, Полтавы и Ульяновска - в Историческом музее собралось несколько десятков известных исследователей творчества Гоголя. Отрадно было видеть и молодых исследователей, аспирантов и соискателей из Иванова, Калининграда, Самары, Санкт-Петербурга и Саратова.
Примечания:
1. Доклад Звиняцковского вызвал огромный интерес. Действительно, для понимания всей глубины гоголевской космогонии необходимо учитывать традицию, в которой творил Гоголь, мифологию, на которую он опирался, картину мира, в которой он формировался, - и здесь без украинства Гоголя не обойтись. Гоголь завершает своими повестями отчасти даже дописьменный этап развития малороссийской литературы и сообщает русскому читателю и всей мировой литературе смыслы, накопленные здесь.
2. Это соображение было высказано ранее Ириной Арзамасцевой.
3. На пятых чтениях "Гоголь и русское зарубежье" Игорь Золотусский посвятил критике взглядов Газданова на Гоголя немалое внимание, там же я представил доклад "Гоголь и Газданов: чувственная прелесть бытия", который не вошел в сборник материалов чтений. На мой взгляд, это один из курьезов данных чтений: так, после каждой конференции обычно выходят сборники трудов, для которых участники предоставляют доклады. Однако после отрицательного отзыва научного редактора сборника мне пришлось отказаться от участия в сборниках и публиковать работы в "открытой печати" и интернете. Никогда прежде мне не встречалась ситуация, чтобы участники конференции не могли опубликовать свои доклады (и чтобы требовалась еще дополнительное их строжайшее рецензирование). Однако, может быть, устроители чтений и правы: гоголеведение - особая область науки, здесь много "заколдованного", вокруг "пахнет чертом" и надо ставить дополнительную охрану от ретивых авторов. В гоголеведении оживают гоголевские персонажи и бушуют ссоры Иванов Ивановичей с Иванами Никифоровичами. Один из гоголеведов (по совместительству научный редактор) недавно написал письмо в прокуратуру на издательство, что те сократили его статью! Это такая битва с чертом, в которой без смеха нельзя победить... Все эти эпизоды лишь оттеняют важность самого мероприятия: нет храма без юродивого, нет науки без прокуратуры - как нет художника без постоянной борьбы в душе его божественных сил с дьявольскими, что на примере Гоголя видно очень ясно.
4. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1995, Т. 1, С. 88.
5. Абаев В.И. Образ Вия в повести Н.В.Гоголя// Русский фольклор. Вып. 3, М.-Л., 1958, С. 303.
6. Юрий Нечипоренко. Независимость художника. Москва, 3, 1998.