Импульсивность Михаила Саакашвили кажется нам порой очень странной, граничащей с патологией. Между тем, как я в свое время смогла убедиться, будучи гостем на Первом Съезде Народного фронта Грузии в середине июня 1989 года и в другие свои посещения Грузии, характер у Саакашвили типичный для грузин.
Организовано на Съезде все было на уровне, с синхронным переводом проблем не было, но как пошутила присутствующая в качестве гостя узбечка Динара, перевод был и вовсе не нужен, поскольку речи состояли из слов «идиотизмус» и «критинизмус».
Время было перестроечное, настроение приподнятое, ругань по поводу состава президиума, в которой прошел первый день Съезда, смотрелась даже весело. Все вроде друг друга любили, но все были друг на друга сердиты, поскольку установить регламент не удавалось. Количество партий исчислялось десятками, и каждый хотел получить слово первым. Все одновременно рвались на трибуну. Общим было только одно – к сцене коллективными усилиями не подпускали Мераба Константиновича Мамардашвили.
И был у Съезда с точки зрения его устроителей один единственный недостаток. Съезд было проигнорировал Звиад Гамсахурдия. На второй или третий день он таки неожиданно вошел в зал. На трибуне тогда с приветственным словом от армянского комитета «Карабах» стоял на днях выпущенный из тюрьмы Арутюн Глстян. Зал дружно повернулся к нему спиной и зашелся в едином вое, едином визге, пожирая глазами своего кумира, Гамсахурдию. Начался настоящий националистический шабаш, такой, что стало страшновато. Это была массовая истерика. Таковой была первая кульминация Съезда.
Но вторая, последовавшая через день, была сильнее. На четвертый день Съезда бдительность организаторов ослабла, и на трибуну поднялся таки Мамардашвили. Встретили его свистом и выкрикиванием националистических лозунгов. Почти час он не мог начать говорить, но, наконец, ему удалось взять слово. И он сказал: «Истина выше Родины, а истина в вере Православной». Зал вновь взорвался единым визгом, но если вы думаете, что это был протест, то ошибаетесь. Это был крик восторга. Эмоциональное состояние от этих простых слов столь накалилось, что был объявлен перерыв. В перерыве все обнимались, целовались, просили друг у друга прощенья, заливаясь слезами. Враги мирились, недоброжелатели протягивали друг другу руки. Зал, который совсем недавно напоминал разъяренную националистическую толпу, превратился в собрание кающихся грешников. Я, чтобы проверить настрой, робко сказала: «Он вообще-то наш, а не Ваш». «Ваш! Ваш!» - отозвалась толпа и вновь пролила слезы. Это снова была истерика, только антинационалистическая.
Остальные истерики были чуть менее громкими. Половина заседания этого дня была сорвана сообщением о том, что в Марнеульском районе произошла драка между сванами и азербайджанцами. Эта весть вызвала броуновское движение, продолжавшееся не менее двух часов. Первой была высказана идея тут же отменить Съезд и всем составом делегатов ехать на помощь сванам. В знак поддержки все повскакивали с мест и начали носиться по коридорам. Успокоить хоть кого-то не удавалось. Пока говоришь с одним о том, что разбираться с драками стоит не депутатам, а кому-то другому, тебя слушают и соглашаются, но едва этот человек отходит от тебя на пару шагов, он снова начинает бегать и выкрикивать что-то бессмысленное. Так же второй и третий.
Интересным было предложенное решение абхазского вопроса, тоже обсуждавшегося весьма бурно. Так, необходимо было разбиться на пары и каждой паре своим путем отправиться в Абхазию, прихватив вина. Далее надлежало призвать в качестве третьего любого попавшегося абхаза и за бутылочкой убедить его, что он грузин.
Истерично обращались и с официальными гостями. Было приглашено два деятеля из какой-то организации, возникшей в связи с недавними тогда событиями в Ферганской долине. Их попросили рассказать о произошедшем в Фергане собравшимся депутатам. Гости начали свой рассказ, который запомнился мне своей занудностью. Посреди выступления в зале поднялась симпатичная девушка (упомянутая выше узбечка Динара) и певучим голосом произнеся: «А все они врут», плавной танцующей походкой удалилась из зала. Буквально все встали и пошли за ней. В зале остались приглашенные и еще пара-тройка зазевавшихся, среди них и я. Когда мы направились искать депутатов, то обнаружили всех в одном из соседних помещений. В этом помещении в центре собравшихся сидела Динара, освещаемая светом «Юпитеров».
***
Несколько истеричное отношение грузинских депутатов я ощутила и на себе. Нас, русских, на Съезде было всего двое, я и Борис Львин. Поскольку мы были гостями в прямом смысле слова, то есть никого не представляли, то с приветствием не выступали, а просто слушали и разговаривали с соседями по залу. Сначала к нам не проявляли внимания, потом стали поглядывать, потом задавать вопросы, потом откровенно расспрашивать. А кончилось дело тем, что через громкоговоритель объявили, что на сцену приглашаются «госпожа Светлана Лурье и господин Борис Львин». И тут нас просто засыпали вопросами на тему, как мы к чему относимся, как нам что нравится. Не о России, а о Грузии и конкретно о Съезде. И хотя мы никого не представляли, но были из России, у окружающих складывалось впечатление, что наша оценка очень важна.
Тут мне вспоминаются слова из письма Армена Давтяна о «народах русского круга». «В кругу российских народов «нация» — это стереотип бытования в поле зрения русского народа. Под его взглядом. Межнациональные отношения складываются так, а не иначе, с учетом наличия «всевидящего ока» русского народа. Не путать с «оком власти». Русский народ, культура, язык служат образцом, в рамки которого хочет укладываться национальное поведение, форма, которую принимают даже межэтнические конфликты. Каждая из сторон любого конфликта хочет «прозвучать» на русском языке — хорошо ли, плохо ли — но не остаться забытой русским мнением». Мне кажется, что на Съезде мы столкнулись именно с этим явлением.
***
Нам трудно понять мотивацию грузин, а часто и смысл их действий. Со мной, например, произошел такой случай. Должна со стыдом признаться, что я тогда была антиимпериалистически настроена и даже создала маленькое антиколониальное общество, листовки которого распространяла. Мозги мне «вправили» через пару месяцев в Армении. В начале последнего дня работы Съезда ко мне подошел некий человек и сказал, что со мной хочет поговорить один из тогдашних лидеров оппозиции Ираклий Церетели. Меня отвезли во внешне красивый дом, расположенный в центре Тбилиси. Внутри он был кошмарен. Это была не коммунальная квартира, а коммунальный этаж с одним на всех невероятно грязным туалетом. Хозяйкой была женщина лет тридцати, одетая во все черное. Когда я спросила ее, как она может жить в таких условиях, она ответила, что кроме свободы Грузии ни о чем не думает.
Собралось еще много народу, приехал Церетели. Со мной он только поздоровался и, кивнув на меня, что-то сказал человеку из своего окружения. Тот предложил мне поехать куда-то еще, зачем — я не поняла, но мне было любопытно. Мы долго и молча сидели в каком-то скверике, ожидая машину. На это раз меня отвезли на самую окраину, зато в обычную ничем не примечательную квартиру и попросили подождать. В доме была только хозяйка, которая, возилась на кухне и видимо, не состояла в курсе дел. Ждала я ровно пять часов. Я бы ушла, но не знала, как выбраться из такой глуши. Потом пришел тот же мужчина, и мы, сев за стол, основательно пообедали. Потом он отвел меня в маленькую кладовку, где мы едва поместились, запер дверь и начал говорить. Говорил он не меньше часа и все о том, как ООН их поддержит и освободит. Что настали новые времена, а кто этого не понимает, тот — дурак.
Потом он резко остановился и спросил, что я думаю о его словах. Я была уже достаточно зла, а потому ответила коротко. Все, что он только что произнес – это чушь, а ООН на них плевать. Неожиданно он пришел в восторг и воскликнул, что это посильнее Новодворской. И тут же спросил: 500 рублей в месяц Вам хватит? Я сказала, что должна посоветоваться со своими единомышленниками и попросила отвезти на заседание Съезда. Далее я старалась не попадаться ему на глаза. Заседание подходило к концу, и я так и не поняла, какие решения были приняты. Но это мне и не было особенно интересно.
***
Так что шпионов грузины тоже вербовали истерично. Но зато показательно, как дешево лидеры ценили свои же собственные лозунги. Лидеры вели себя истерично и истериризировали своих подручных, но по своему желанию могли вдруг остановиться и выразить нечто противоположное. Со стороны лидеров это была контролируемая истерика. А что до народа, тот почти вовсе игнорировал Съезд, никак не выражая своих эмоций, и проходил мимо уличных пикетов, едва бросив на них взгляд. И им, лидерам, включая женщину в черном, думающую только о свободе Грузии, было до народа мало дела, поскольку на тот момент массовых акций не требовалось.
Позднее мне приходилось встречаться и с истинной грузинской интеллигенцией, но на Съезде ее, казалось, не было. Проблема в том, что так только казалось.
Уже тогда истеричность привела к серьезным потерям. Помимо Съезда у меня была еще одна причина посетить Тбилиси. Еще в 1930-е годы в Тбилиси был создан уникальный в СССР Институт бессознательного, разрабатывающий блестящую теорию психики Дмитрия Николаевича Узнадзе. Мне очень хотелось установить отношения с коллегами, но оказалось, что с началом политических протестов институт практически развалился, а его сотрудники слились с толпой в зале Съезда.
И все-таки посетить Съезд стоило – уже по одной причине: услышать речь Мераба Константиновича Мамардашвили.
Возможно, тогда еще многое можно было изменить, прекратить истерику. Но для этого в Грузию должны были приехать не еще совсем юные мы с Борисом, а мудрые и опытные русские люди.