Республика, заданная извне

В ушедшем году в московском издательстве «Росспэн» вышла книга профессора истории Ноттингемского университета (Великобритания) Ника Барона «Власть и пространство: Автономная Карелия в Советском государстве, 1920-1939». Это чрезвычайно богатое архивными документами издание стало весьма ярким и неординарным событием для всех, кто интересуется историей республики.

Неординарность этой книги состоит именно в ее непредвзятости – не секрет, что и нынешние карельские историки до сих пор пребывают в плену советских стереотипов. С другой стороны, финские исторические исследования на эту тему также порой грешат определенной односторонностью. Но вот английскому автору удалось пройти «между Сциллой и Харибдой», представив публике максимально объективную картину той крайне противоречивой эпохи.

Прежде всего, эта книга начисто разрушает миф «дня республики», придуманного в 2000 году тогдашним карельским руководством и назначенного на 8 июня. Хотя 8 июня 1920 года никакой «Республики Карелия» не возникло – в этот день кремлевский ВЦИК распорядился лишь об учреждении странного географического образования «Карельская трудовая коммуна». Однако историки официальные (которых правильнее было бы называть пропагандистами) с 2000 года придумали множество текстов, воспевающих этот «юбилей карельской государственности». Тем не менее, судя по крайне формализованным торжествам последних лет, «праздник» этот в Карелии совсем не прижился, и воспринимается как такое же официозное чудачество, как и соседствующий с ним в календаре «День России»…

В книге Ника Барона подробно исследуются исторические причины внезапного возникновения этой «коммуны». Сразу после октябрьского переворота 1917 года большевики еще были вынуждены исполнять свою Декларацию прав народов России, предоставлявшую всем народам бывшей империи право на самоопределение. Впоследствии они превратили это «право» в пустую формальность, но Финляндия все же успела стать счастливым исключением. В декабре 1917 года большевики признали ее независимость – однако сразу же повели двойную игру, принявшись вооружать финскую Красную гвардию, дабы вернуть эту страну в «мировую республику советов». И парадокс состоял в том, что отстоять независимость Финляндии было суждено войскам под командованием генерала российской императорской армии Маннергейма.

Большевистская революция в Финляндии не удалась, и многим ее лидерам пришлось искать убежища в советской России. В том числе – Эдварду Гюллингу, которого кое-кто идеализирует и поныне, изображая этаким мирным философом и европейским социал-демократом. Ну что ж, Ленина также можно считать «философом у власти». И вот, в мае 1920 года эти философы встретились в московском Кремле. Ленин был заинтересован в «мировой революции», а Гюллинг предложил ему проект большевизации Финляндии и даже всей Скандинавии. Но для этого требовалось создать некоторый приграничный плацдарм – им и стала учрежденная ровно через месяц «Карельская трудовая коммуна».

Философ Гюллинг быстро вспомнил свой практический опыт – а ведь он успел побывать даже начальником штаба финской Красной гвардии. И то, что не удалось в Финляндии, он перенес на российскую Олонецкую губернию. Возможно, в финской литературе есть любопытные произведения в жанре «альтернативной истории», изображающие, что бы могло произойти, если бы красные в Финляндии победили, организовав там лагеря и колхозы. Но именно такая история в российской Карелии, увы, стала реальностью…

Доктриной Гюллинга стал «национализм в целях революции» (это его собственные слова). Однако этот национализм, даже по своему определению, ориентировался не на создание суверенной республики, но являлся лишь элементом какой-то внешней задачи. Население Олонецкой губернии тогда примерно наполовину состояло из карелов, и все эти земли иногда именовались «Карелией» – как дань древней истории и мифологии. Однако гюллинговский проект «революционной Карелии» означал нечто совсем иное – это была попытка построить «социалистическую Финляндию», причем на землях, которые даже никогда не были финскими. Так, в Петрозаводске при его власти официально насаждался финский язык, что вызывало только ненужную межнациональную напряженность. Но таковы были установки «ленинской национальной политики» – подчинить естественную жизнь региона задачам идеологической экспансии.

При этом на самих карелов особого внимания не обращалось – Гюллинг гораздо более ориентировался на финский пролетариат, желая преподать соседней стране урок построения «светлого будущего». Однако урок провалился – советская утопия с неизбежностью оборачивалась антиутопией и требовала принудительного труда. Некоторые нынешние защитники Гюллинга изображают его этаким «гуманистом», который, якобы, «не имел отношения к созданию ГУЛАГа». Однако от фактов никуда не уйти – именно в годы его руководства Карелией здесь с немыслимыми жертвами строился Беломорканал – и он не мог об этом не знать. Ник Барон приводит его одобрение строительства одного из самых первых лагерей в Карелии в 1921 году. Трагедия Гюллинга – как и всего того поколения революционеров – состояла в том, что, начав раскручивать колесо репрессий, они сами в конце концов под него закономерно угодили…

А у карелов в 1918-22 годах действительно был прообраз собственной республики, не заданной извне, но созданной ими самими. И, кстати, руководство гюллинговской «коммуны» неслучайно относилось к ней враждебно. Речь идет об Ухтинской республике, организованной местным крестьянским населением в нескольких карельских уездах. Но в нынешней Карелии о ней до сих пор не принято вспоминать – в Национальном музее Карелии об этом историческом феномене нет никаких экспонатов. Лишь с языка официально-пропагандистских историков иногда срываются глупые стереотипы – это, мол, были какие-то «сепаратисты», которые мечтали «присоединиться к Финляндии». Что, конечно, полная чушь – Финляндия успела признать эту республику самостоятельным государством. По идее, ее тогда должна была признать и советская Россия – но провозглашенная ею в 1917 году Декларация прав народов уже перестала действовать, сменившись новым имперским централизмом. Да и гражданам самой Ухтинской республики тогда не хватило самоорганизации и сильных лидеров – таких, как Маннергейм…

Сегодняшняя Карелия – это вновь «республика, заданная извне». И здесь вновь культивируется национализм – только уже другой, русский. Конечно, не в каких-то экстремальных формах, но как знак культурного доминирования. Официально принятая нынешним правительством Карелии программа называется «Духовное преображение Русского Севера» и предусматривает создание имиджа республики прежде всего с опорой на исторические церковные памятники – Соловки, Валаам, Кижи. Нынешняя, практически официальная роль РПЦ с этим замечательно сочетается.

Хотя Соловки, как известно, административно принадлежат совсем другому региону – Архангельской области. Валаам с его VIP-дачами и яхтами церковных иерархов все более становится пародией на «духовность». Музей Кижи также уже давно переведен на «федеральный баланс» и не принадлежит Карелии, а проводимая там реставрация закрыта от контроля со стороны республиканской общественности.

Тем не менее, республиканское сознание в Карелии все же существует – хотя пока и не слишком артикулировано. Иногда оно обретает несколько гротескные формы – так, лидер «Карельского конгресса» (и по совместительству – член «Единой России») Анатолий Григорьев сейчас требует не называть нынешнего губернатора губернатором, настаивая на конституционном определении «глава республики». Однако пока этот глава назначается откуда-то «сверху», а не избирается населением, он по факту остается именно губернатором. Вот если бы г-н Григорьев боролся за свободные выборы…

Карелия как «республика изнутри» – это не только исторический Ухтинский прообраз 1918-22 годов. Карелия ощутила себя республикой и в относительно недавней истории – хотя эти годы также кажутся уже весьма далекой эпохой. 9 августа 1990 года Верховный Совет Карелии – одной из первой среди российских автономий – принял Декларацию о республиканском суверенитете. Она зафиксировала республиканское самоуправление и принадлежность всех природных и культурных ресурсов гражданам республики. Заметим, что ни к какому «распаду» это не привело – напротив, Россия в тот момент выстраивалась именно как федерация. Только спустя 10 лет ее вновь превратили в «вертикальную» империю – что означало новую волну социально-культурной унификации.

Карелия получит возможность сохраниться как республика (а точнее – вновь стать ею) лишь с новым пробуждением республиканского сознания граждан. Интересно отметить, что карельская республиканская идентичность оказывается сильнее любого национализма. Выезжая за пределы республики, многие ее жители называют себя именно «карелами» – вне зависимости от этнического происхождения. За упомянутую Декларацию о суверенитете республики также голосовали все депутаты карельского парламента, не делясь по «национальным» фракциям. А вот в голосовании за «Единую Россию» в ушедшем году Карелия продемонстрировала один из самых минимальных результатов по стране – около 32 процентов. Еще меньше – около 25 процентов – в Сортавале, хотя, вроде бы, люди там сегодня живут совсем другие, чем в те времена, когда этот город принадлежал Финляндии. Так что это пробуждение гражданского самосознания невозможно списать на какой-то «национализм». Тут скорее вспоминается давняя притча про индейского вождя, который, уводя свое племя с территории, занимаемой «бледнолицыми», напророчил: «Наши духи прорастут в ваших детях!»

И вот на зимних пикетах и митингах в Петрозаводске эти «духи» проросли – там, к удивлению многих, был поднят первый флаг Ухтинской республики (Otava). Недавно в Петрозаводске появилась инициативная группа, требующая сменить имя главной улицы карельской столицы – со стандартного Ленина на Онежский проспект, что отражает природную специфику города. Карелия пробуждается? – видимо, это главный вопрос наступающего года…

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67