С одной стороны, совершенно очевидно, что сам факт возникновения правозащитного движения – это признак неблагополучия и проблем. Ведь, если все хорошо, демократические институты работают, а права соблюдаются, то не нужны ни Amnesty International, ни Международная Хельсинкская Федерация по правам человека, ни, тем более, «Гласность» или «Свобода выбора».
А, с другой стороны, ни одна из даже самых уважаемых и международных организаций по защите прав человека на самом деле ничего не может изменить в плане достижения гармонии и справедливости. Вот, скажем, FIDH, известная также как Международная Федерация за права человека, протестовала против «пародии правосудия» над Саддамом Хусейном и выступала против исполнения вынесенного ему смертного приговора. И что? Да, ровным счетом ничего. Или добилась та же FIDH создания Международного уголовного суда, а этот суд еще в 2004 году выписал ордер на арест президента Судана аль-Башира. Прошло шесть лет – результат нулевой.
И все потому, что нет ни у FIDH, ни у суда, специально учрежденного для преследования тех, кто замечен в геноциде, военных и прочих преступлениях против человечности, никаких инструментов, которые бы обеспечили конвоирование сих преступников в зал судебных заседаний. А ведь FIDH – это одна из самых уважаемых правозащитных организаций, да и создана она была не во время бума 60-х или 90-х, а еще в 1922 году, а два ее руководителя – Ренe Кассeн и Жозеф Поль-Бонкур – участвовали в написании Всеобщей декларации прав человека.
* * *
Впрочем, добиться результата можно, но только в тех случаях, когда возмущение правозащитников получает поддержку на уровне реальной политики. И тогда разговоры о геноциде албанского населения плавно перетекают в «гуманитарные бомбардировки» на Балканах, протесты против внесудебной расправы над журналистом Гонгадзе – в незаконный захват власти и издевательство над Конституцией, а негодование по поводу расправы над взбунтовавшимися курдами – в бойню с применением высокоточного оружия.
Иными словами, результата либо нет вовсе, либо он выходит за рамки решаемой задачи и сам выливается в нарушение самых актуальных прав человека на жизнь, на соблюдение законов и пр. И вообще получается, что идеальная борьба за права человека – это всего лишь преамбула больших потрясений и повод для нарушения демократических процедур, государственных переворотов, интервенций и развала государств.
Поэтому не стоит удивляться, что с некоторых пор рядовые граждане и носители власти относятся к правозащитникам весьма насторожено. Какие-то иллюзии на их счет сохраняются только в государствах закрытых и тоталитарных. Там, где властью в полной мере присвоено право не только на нарушение закона, но и на его исполнение, конкретные требования правозащитников могут привести к некоторым локальным результатам в виде смягчения приговора или частичной корректировки законов. Но для этого борьба за права человека внутри тоталитарной системы должна получить поддержку извне.
А вот, в государствах, начинающих движение от тоталитаризма к демократии, правозащитная деятельность может выглядеть эффективной и сама по себе, но ровно в той мере, в которой она вписана в генеральный тренд «строительства демократии, похожей на западную».
Но чаще случается, что пароксизмы борьбы за права человека влекут за собой те же последствия, что и экспорт «дешевой демократии». Чем активнее «демократизируют», тем больше вероятность, что все пойдет вразнос, и чем непреклонней правозащитники, тем больше оснований опасаться массового нарушения прав и свобод, причем, в особо циничной форме. Получаем либо полное извращение смыслов, либо, в лучшем случае, двойные стандарты.
Итак, правозащита и демократия – это, можно сказать, близнецы братья. И в худших, и в лучших своих проявлениях. И это не удивительно, потому что де-факто правозащитники отстаивают именно демократические ценности. Просто на уровне государственного манипулирования они подаются в виде процедур, а борцы за права человека большей частью работают с понятием «справедливости как честности», хотя и не всегда признают это.
* * *
Началом всех начал правозащитного движения является принятая в 1948 году Всеобщая декларация прав человека. Этот документ стал отражением умонастроений, характерных для предвоенной и поствоенной Европы. Еще в конце 1920-х годов это феномен получил не слишком удачное название «восстание масс». Его нерв – это права без обязанностей и требование «хорошей жизни» без понимания, откуда что берется.
Текст Декларации эклектичен, как картинки реальной жизни. Это смесь политических, юридических и социальных деклараций, основанных на том, что «признание достоинства, присущего всем членам человеческой семьи, и их равных и неотъемлемых прав является основой свободы, справедливости и всеобщего мира». Тут без семантического очевидно, что дело приходится иметь с типичным образцом схоластического идеализма, в котором из одной абстракции следует другая, потом третья и т.д.
Подобное моделирование было характерно для определенной части поствоенного мира, в котором одни были измучены воспоминаниями об Освенциме до такой степени, что «не могли спокойно пить утром свой апельсиновый сок», а другие – уже кидались атомными бомбами. Но всем казалось, что все самое ужасное позади, и осталось только придумать, как все устроить ко всеобщему удовольствию.
Из сказанного не следует, что этот документ плох. Напротив, он слишком хорош в том смысле, что не учитывает многих жизненных реалий. Больше половины из его тридцати статей декларировали уже утвердившиеся в Европе ценности – право на свободу совести и убеждений, право на личную неприкосновенность, на эмиграцию, на мирные собрания и ассоциации. Вторая группа – это право на защиту от произвола, от пыток, рабства и лишения гражданства. Еще шесть статей касаются права на достойных жизненный уровень, социальное обеспечение, труд и справедливое вознаграждение за него, права на отдых, образование и участие в культурной жизни.
Не очень понятно, почему, но предполагалось, что в процессе поступательного развития все эти права постепенно утвердятся во всем мире. Жизнь, однако, оказалась богаче. К концу 60-х, когда стало понятно, что идеал практически недостижим, отдельные статьи Декларации стали беззастенчиво превращаться в инструменты реальной политики. И одновременно под их обаяние, – идея-то действительно, замечательная, – стало попадать все больше людей, живущих в более или менее тоталитарных государствах.
Именно это период стал временем оформления правозащитного движения в СССР и других странах социалистического лагеря. В результате сложилась парадоксальная ситуация. Изнывающие от отсутствия элементарных европейских свобод идеалисты начали борьбу за права человека, а циничные политики использовали эти усилия для давления на их же правительства в ходе решения своих задач. Железный занавес мешал находящимся за ним правозащитникам адекватно оценить происходящее, а ужесточающиеся преследования превращали правозащитное движение во все более замкнутую корпорацию, занятую защитой своих, уже пострадавших от репрессий членов.
* * *
Был в этом правозащитном тренде и еще один перекос, связанный с сосредоточенностью исключительно на политических свободах – на праве писать и читать, думать и говорить, праве на эмиграцию. Все это аукнулось после развала Союза, когда в ситуации правозащитного бума, – правозащитные организации создавались сотнями, в эту сферу пришло много новых людей, а многие старые правозащитники ушли в частную жизнь, – не нашлось никого, кто бы встал на защиту социальных прав граждан. Единственной попыткой обратить внимание на социальные проблемы стало Кельнское обращение правозащитников-эмигрантов, обеспокоенных тем, что ускоренные реформы ведут к массовой безработице. Все остальные были уверены, что «иного не дано», а за прогресс нужно платить.
С началом войны в Чечне вспомнили и главную мантру советских правозащитников – главном врагом является государство. Но если для тех, кто жил в СССР, государство действительно являлось практически единственным нарушителем всех прав, то сегодня речь может идти или о сознательном участии в политических играх, или о бездумном повторении старых клише.
И то же самое происходит на всем постсоветском пространстве и в большинстве тоталитарных государств. Правозащитники всего мира смотрят на Запад и пытаются повысить свою капитализацию за счет импорта изготовленных там «универсальных ценностей». Они хорошо усвоили главную заповедь – права человека и сопряженные с ними ценности являются неизбывными атрибутами западной цивилизации, а тот, кто толкует про национальные и региональные особенности или отождествляет себя с национальной культурой, является варваром XXI века.
Поэтому нет, и не может быть никакой солидарности между российскими или, скажем, китайскими борцами за права человека и их западными коллегами, не принадлежащими к международной системе распределения грантов. Просто потому, что независимые американские правозащитники, разоблачающие злоупотребления в Гуантанамо, может быть и способны, если отвлекутся от собственных дел, присоединиться к критике России за правовой беспредел на Северном Кавказе, но российские защитники прав чеченских сепаратистов будут помалкивать про зверства американских тюремщиков, так как точно знают, что Америка всегда права. А тот, кто думает иначе, обречен на прозябание в нищете и маргинализацию.
Исключения бывают, но редко. Как правило, это небольшие организации, занимающиеся конкретной проблематикой, но и их кто-то должен подкармливать, а значит рано или поздно им тоже приходится «танцевать».