По инерции, или Отложенный выбор

(несколько соображений по поводу завершившегося 1-го февраля сюжета литературной премии "НОС" - 2012)

1.

Изначальная идея премии НОС – идея замечательная: поиск "новой словесности", "новых трендов в современной художественной словесности". То есть НОС с самого начала был заявлен отнюдь не как премия, обслуживающая "чаяния и ожидания" широкой публики, а - как премия экспертная. Не закрепляющая уже сложившиеся в литературе иерархии, а, так сказать, открывающая горизонт.

Идея, повторяю, замечательная. И при этом неимоверно трудная для воплощения. Потому как работа любой серьезной премии заключается в поиске по-настоящему талантливого, художественно состоявшегося текста, ну а действительно талантливое, это всегда новое (по определению). Отсюда устройство премии с ее сложной, но внутренне логичной, продуманной процедурой поиска и отбора текстов, публичных дебатов, финального подведения итогов этого обсуждения. Процедура - и в данном случае это принципиально важно - абсолютно открытая. То есть вовлекающая публику в активное соразмышление над сегодняшним литературным процессом - в соразмышление, помогающее в итоге избавляться от инерции восприятия.

Здесь, правда, требуется уточнение: в последнее время устроители премии начали пользоваться еще одним словосочетанием: "новая социальность". Ход обескураживающий. Дело в том, что людям той культуры, на которую всегда ориентировалось, и которую, на самом деле, во многом формировало уже не одно десятилетия издательство НЛО (а премия НОС родилась как раз в этой среде), - людям этой культуры не надо объяснять, что полноценное художественное произведение всегда имеет свою, пусть и по-разному выраженную, социальную составную. Но имеет в качестве именно составной. Делая же специальный упор на "социальности", мы, по сути, возрождаем писаревско-добролюбовский дискурс, логическим завершением которого был школьный курс литературы в советской школе. Поэтому я здесь пишу о той премии НОС, которая расшифровывается все-таки как "новая словесность".

2.

Лауреатом премии НОС в 2012 году стал Лев Рубинштейн за книгу своих эссе "Знаки внимания".

Скажу сразу, к Рубинштейну отношусь с уважением, даже с некоторым пиететом. Как и к Сергею Гандлевскому, книга которого "Бездумное былое" также была включена в шорт-лист. С уважением и, добавлю, личной благодарностью к ним как к писателям, оправдавшим присутствие в русской литературе моего поколения. Но в этом тексте я вынужден писать о Рубинштейне и Гандлевском не как о писателях, а только как о персонажах развернувшегося в Политехническом действа. Действа, вызывающего множество недоуменных вопросов.

Ну, например.

Понятно, что каждому писателю приятно видеть свое имя в сверхпрестижном шорт-листе, а тем более - возглавить этот список. Ну а если предположить, что сидевшим в зале Политехнического Рубинштейну и Гандлевскому могло прийти в голову, например, такое: "А почему, собственно, я в списке "новых брендов" 2012 года? То есть что – лит-общественность наконец-то признала меня "новым словом" в литературе? Так? А кем же тогда, простите, я был в сознании читателей все эти предыдущие тридцать (как минимум) лет?"

Возможно, они так и не думали, но я, например, думал как раз про это и имею основания предполагать, что не только я. Рубинштейн и Гандлевский принадлежат к тем писателям, творчество которых и определило облик сегодняшнего состояния нашей литературы. Это, строго говоря, классики. Употребляю слово "классики" не в "иерархическом", "оценочном" смысле, а в функциональном, - "классики" они потому, что именно им выпала работа по оформлению литературного процесса последних двух десятилетий. И, соответственно, это писатели, на творчестве которых созревало как минимум два последующих литературных поколения. Причем этот их статус подтвержден многократно. Так в чем и с кем они сейчас в этом зале вынуждены соревноваться?

Не знаю, что чувствовали они, наблюдая за ходом голосования зала, которое изображалось в виде движущихся диаграмм на экране, но я, например, испытывал чувство оскорбления, когда видел трехкратное отставание Гандлевского от молодого, еще мало кому известного Николая В. Кононова. Это что же, определение значимости текстов Гандлевского нужно измерять 1/3 значимости Н. В. Кононова? Ну уж нет, ребята, извините!

Да нет, разумеется, я отдавал себе отчет в том, что все просто - голосовавшие пользовались разными критериями, то есть значительная часть собравшихся в зале, в отличие от жюри премии, поставившего Рубинштейна и Гандлевского в список "новых трендов", голосовала, ориентируясь на признак новизны. И только. Но ситуация выглядела более чем двусмысленно. И никуда не денешься - двусмысленность ситуации, в которую попала премия и несколько задействованных в ней лиц, стала итогом работы жюри, составившего именно такой список финалистов.

3.

Кроме внутреннего стеснения при объявлении Рубинштейна лауреатом (радость за Рубинштейна и обида за идею премии) у меня, например, было еще одно, уже вполне однозначное чувство: разочарование. Меня-то на эту церемонию привел вполне шкурный интерес: хотел узнать у квалифицированных экспертов, посвятивших этому год работы, что по-настоящему нового появилось в новой нашей литературе.

Вот этого-то как раз я так и не узнал. Увы.

Справедливости ради должен сказать, полезной для меня оказалась полемика между членами жюри с одной стороны и экспертами премии Дмитрием Кузьминым и Андреем Левкиным с другой. Из их перепалки я узнал, что варианты другого развития сюжета были. Что есть в шорт-листе текст, который мог бы претендовать на лидерство: книга Николая В. Кононова "Бог без машины. Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля". На следующий же день я нашел эту книгу в сети и прочитал. Литературная оснастка текста и его энергетическая заряженность, действительно, настоящие. Но сказать, что на меня пахнуло чем-то действительно новым, увы, не могу. Такой тип письма хорошо известен нам по классике прошлого века. По тексту того же "Архипелага ГУЛАГ", если подойти к нему не только как к событию общественной и политической жизни, а как к собственно литературе; в конце концов, жанр "Архипелага" автор его определил как "художественное исследование". Кононов написал свое художественное исследование сегодняшней ситуации с "малым бизнесом" в России, то есть о феодальной зависимости от чиновника, тех, кого мы могли бы назвать золотым запасом страны - слоя умных, квалифицированных и инициативных людей, которые хотят зарабатывать, а не воровать, но тут, как говорится, "кто ж им даст". Текст строится на реальных фактах, данных в определенной - достаточно высокой здесь - степени "разогретости", на проживании порожденной ими мысли, на включении документального факта в художественную ткань присутствием в тексте образа автора-повествователя и т. д. Книга, несомненно, заслуживающая специального выделения. Но, повторяю, собственно эстетической новизны здесь нет. Нет открытия новых возможностей в современной прозе, как, скажем, было при знакомстве с первыми же текстами Дмитрия Данилова.

Кстати, во время обсуждения в Политехническом имя Данилова всплывало - слишком уж очевидно его отсутствие в сюжете этой премии (в прошлом году имя его как-то стыдливо помаячило в шорт-листе, но всерьез, кажется, его новаторский во всех отношениях текст "Горизонтальное положение" не рассматривался ни членами жюри, ни собравшимися в зале, тогдашний сюжет определило противостояние текстов Ясиной и Вишневецкого). Так вот, имя Данилова было произнесено, и тут же последовала отповедь Николая Александрова: "Вторая его книга слабее первой". Формулировка обескураживающая. Ну, во-первых, это как и про что читать "Описание города" Данилова. А во-вторых, речь идет об эстетической новизне самой манеры письма Данилова, которую Александров, похоже, не стал отрицать. Здесь даже Прохорова, следившая за регламентом обсуждения и в содержательную часть разговора почти не вступавшая, не выдержала: "Каждый год вспоминают Пелевина и говорят, что новый его роман слабее предыдущего, и почему-то это обстоятельство позволяет не обращать внимания на то, что этот новый "более слабый" роман Пелевин на голову выше всех остальных романов того года".

Тему эту, возможные варианты списка финалистов премии НОС - 2012, продолжать здесь глупо. Хотя бы потому, что члены жюри имели, как я понимаю, достаточно возможностей для подобного выбора, но они предпочли составить вот такой эстетически политкорректный, если не сказать литературно-эстеблишментный, список финалистов.

Неужели для членов жюри ничего по-настоящему нового, кроме, условно говоря, книг Гандлевского и Рубинштейна, в 2012 году не произошло? - вопрос этот и раз, и два задавался оппонентами жюри Кузьминым и Левкиным. Финальное голосование жюри ответ на этот вопрос дало отрицательный. Нет, не произошло.

4.

Увы, в качестве резюме могу написать только следующее:

У замечательно придуманной и грамотно выстроенной премии НОС обозначилась вполне реальная опасность стать все-таки литературной премией, обслуживающей "надежды и чаяния" читающей публики, пусть и самой продвинутой ее части, но никак не премией, формирующей эти ожидания, то есть отнюдь не инструментом "выявления и поддержки новых трендов в современной художественной словесности", как сказано в пресс-релизе премии.

P. S.

Для справки:

Жюри премии НОС 2012 года:

Николай Александров, Андрей Аствацатуров, Максим Кронгауз, Константин Мильчин (председатель жюри), Галина Юзефович.

Эксперты премии (выступившие на этот раз оппонентами жюри):

Линор Горалик, Дмитрий Кузьмин, Андрей Левкин.

Шорт-лист премии 2012 года:

Александрова-Зорина Елизавета. «Маленький человек»

Белоиван Лора. «Карбид и амброзия»

Гандлевский Сергей. «Бездумное былое»

Гиголашвили Михаил. «Захват Московии»

Давыдов Георгий. «Крысолов»

Кононов Николай В. «Бог без машины. Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля»

Моторов Алексей. «Юные годы медбрата Паровозова»

Рашидов Олег. «Сколково. Принуждение к чуду»

Рубинштейн Лев. «Знаки внимания»

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67