Плутни Протея

От редакции. РЖ продолжает подводить культурные итоги "нулевых" и в этот раз посвящает материалы западным философам или мыслителям, которые вдруг стали очень актуальны в 2000-е в России. В данном случае речь, конечно, идет о Карле Шмитте, большинство текстов которого не только издали именно в эту декаду, но и приспособили для определенных политических нужд. На самый свежий сборник трудов Карла Шмитта реагирует юрист, преподаватель факультета права ГУ-ВШЭ Булат Назмутдинов.

* * *

Издательский дом ГУ-ВШЭ в 2010 году выпустил сборник работ немецкого юриста Карла Шмитта «Государство и политическая форма», в который вошли отрывок из «Учения о конституции» (1928), а также три статьи, написанные в 1930-х. Перевел, отредактировал и написал вступительное слово к книге отечественный публицист Олег Кильдюшов.

На обложке издания – коллаж из фрагментов картин итальянца Джорджо де Кирико. Подобную иллюстрацию сложно назвать случайной: существует тесная связь между названием книги и живописью де Кирико. Составители сборника попытались найти аналогии политической форме в области пластики, что не совсем верно с точки зрения методологии, однако художественно и фактологически вполне корректно. Метафизик де Кирико, родившийся 10 июля 1888 года, старше Шмитта всего на один день. Кроме того, итальянский художник увлекался немецкой поэзией и философией; Шмитт, переживший де Кирико всего на семь лет, называл себя римлянином по происхождению, традициям и правовым взглядам, а также симпатизировал Муссолини.

Название сборника – сокращенная версия заголовка 16-го параграфа «Буржуазное правовое государство и политическая форма», содержащегося в «Учении о Конституции». В нем повествуется о смешанном характере конституции буржуазного правового государства и, конкретно, о принципах политической формы – тождестве и репрезентации. Ведь, согласно Шмитту, смешанный характер такой конституции выражается в том, что в ее положениях гражданские свободы как правовые ограничения деятельности государственной власти (т.е. нормы, позволяющие назвать данное государство правовым), сочетаются с элементами политической формы. «Свобода не конституирует», - вслед за Мадзини повторяет автор и пытается объяснить, что же, собственно говоря, конституирует то или иное правление. В более же широком смысле, добавляет Шмитт, Конституция также является смешанной «еще потому что в ней внутри второй, политической, части связаны между собой различные принципы и элементы политической формы (демократии, монархии и аристократии)»[1].

В «Учении о конституции» автор рассуждает о воплощении принципов тождества и репрезентации в различных политических формах. В чистом виде ни один принцип нигде не может быть реализован, однако монархия тяготеет к принципу репрезентации, тогда как демократия – к тождеству. И если глава государства в абсолютной монархии претендует на то, чтобы стать единственным репрезентантом политических интересов народа, то в условиях демократии правящие качественно неотличимы от подчиняющихся. При этом демократию как политическую форму необходимо отличать от представительной демократии. Последняя, реализованная в правовом государстве, сочетает в себе не только демократические, но и аристократические, и даже монархические черты.

Также весьма важным представляется рассуждение Шмитта о природе либеральной демократии. Ведь сейчас зачастую вместо «либеральной демократии» повсеместно говорят «демократия», не осмысляя того, что же в ней либерального и что – демократического. И на этот вопрос Шмитт также пытается найти ответы, и ценность их в том, что они расшатывает те стереотипы, которые из-за давности употребления начали считать аксиомами. Например, то, что демократия с необходимостью связана с тайным, индивидуальным голосованием. Шмитт же, напротив, оспаривает эту связь: «Последовательное осуществление тайных индивидуальных выборов и индивидуального голосования превращает гражданина, citoyen, то есть специфически демократическую, политическую фигуру, в частное лицо, которое исходя из сферы приватного, будь это приватное его религией, его экономическим интересом или тем и другим одновременно, выражает свое частное мнение и отдает свой голос …Тайна выбора есть точка, в которой наступает это превращение и свертывание демократии до либеральной защиты частного. Вероятно, здесь заложена одна из arcana современной буржуазной демократии»[2].

Иным объектом атаки является отождествление демократии и максимально возможного коммунального (общинного) самоуправления: «Естественно, также и существует демократический федерализм. Однако неверно считать демократический принцип тождества равнозначным с идеалом максимально широкого коммунального самоуправления… Народ в демократии всегда есть весь народ политического единства, а не избиратели общины или округа»[3].

Шмитт стремится показать недостатки, присущие представительной демократии вообще и Веймарской конституции в частности. Например, Конституция Германии 1919 года почти ничего не говорит о политических партиях, а партийные противоречия как раз стали тем орудием, которое и разрушило политическую систему Веймара. Германия 1920-х являла собой воплощение смешанной политической формы, присущей буржуазному правовому государству, в котором парламент (рейхстаг) прекратил быть местом публичных дискуссий, став совокупностью фракций, преследовавших только свои цели. Тем самым такое государство обнажило свое уязвимое место, куда и был направлен один из ударов нацистов.

* * *

Статья «Государственная этика и плюралистическое государство», вышедшая двумя годами позже «Учения о конституции», продолжает повествовать о движении государства «по наклонной». Она содержит те положения, которые будут впоследствии развиты в более поздней работе «Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса» (1938). Шмитт диагностирует то, что у государства появляются конкуренты в виде партий, религиозных организаций, профсоюзов, и эти инстанции, впоследствии названные «косвенными», подрывают власть государства-Левиафана.

Политическая форма, которая пришла на смену Веймарской республике, оказалась настолько более уродливой и страшной, что статьи «Новые принципы для правовой политики» и «Фюрер защищает право», написанные Шмиттом в 1933 и 1934 годах соответственно, выглядит лишь софистической апологией новому режиму.

Парадоксально, что в первых двух работах автор предрекает весьма негативные последствия ослабления государства и укрепление позиций политических партий, которые, преследуя собственные интересы, используют государство как орудие угнетения и подавления: «Как только такие высшие и универсальные понятия, как человечество, используются для отождествления с ними отдельного народа или определенной организации, тогда возникает возможность для самой ужасной экспансии и убийственного империализма. Здесь именем государства могут злоупотреблять не в меньшей степени, чем именем Бога»[4].

Последние же две статьи, написанные после прихода Гитлера к власти, громко доносят до читателей весть о новом взгляде автора на вопрос о влиянии партии на государство и право. Причем «Фюрер защищает право» блокирует «Учение о Конституции», а «Новые принципы» - «Государственную этику». Тем самым происходит своеобразная аннигиляция взглядов, которая, к счастью для Шмитта, носила временный характер. Нацисты, разумеется, не могли не заметить того, что воззрения автора, изложенные в 1910-1920-е годы, противоречат их партийной доктрине, и оставили его вне мейнстрима нацистской юриспруденции.

Впрочем, Шмитту очень хотелось стать полезным режиму. В «Новых принципах» он признает принципы национал-социализма определяющими для того, что следует считать общими оговорками. Напомним, что общими оговорками, или генеральными клаузулами, юристы считают отсылки к нравственности, основам правопорядка, публичному порядку и т.д., т.е. тем началам, которые считаются настолько важными, что могут ограничивать действие той или иной нормы. В нацистской же Германии, согласно Шмитту, понятия «добрые нравы», «порядочность» «общественная безопасность» должны были определяться, исходя из принципов национал-социализма. Таким образом, на место государственного интереса ставится партийная идеология, что Шмитту времен 1920-х казалось бы нонсенсом.

Другая статья – «Фюрер защищает право» – заставляет провести аналогии с рассказом Луи Арагона «Римского право больше не существует», в котором один из героев, немецкий майор, рассуждает о том, что его правовые воззрения 1920-х, развившись, совпали с современным ему мнением Гитлера. Вот ведь совпадение так совпадение! Шмитт следовал той же логике, что и майор фон Лютвиц-Рандау[5]. Действия фюрера, решившего предать смерти своих противников по НСДАП без всякого приговора, автор пытается представить как действия вождя в чрезвычайной ситуации. Однако вполне очевидно, что данный случай вполне укладывается в нормальный правопорядок с его надлежащей судебной процедурой и процессом исполнения судебного решения. Да, Шмитт действительно пишет в «Учении о Конституции», что «народ в демократии есть суверен; он может разорвать всю систему нормирования, установленного конституционно-законодательным путем, и разрешить процесс так, как это мог сделать государь в абсолютной монархии. Он есть верховный судья, как и верховный законодатель»[6]. Те же самые формулировки автор спустя шесть лет использует по отношению к фюреру, который сам себя называл «судебным главой немецкого народа». Однако Гитлер отнюдь не похож на абсолютного монарха, народ же никаких норм права не разрывал, дело вершили партийцы, противники Рема и штурмовиков в НСДАП.

* * *

«Государство и политическая форма» – парадоксальнейший сборник, где одиозные, ангажированные статьи, пусть и на государственно-правовую тематику, соседствуют с параграфами из фундаментальной работы по государственному праву - «Учения о Конституции». Последний труд, занимающий большую часть этого сборника, вышел в свет в 1928 году с посвящением другу, еврею Фрицу Эйслеру, погибшему в первую мировую войну. Эта работа увидела свет на год позже «Понятия политического», поэтому в «Учении» можно заметить важные пересечения с данным трудом: постоянно упоминается способность «различать друга и врага»[7]. В статье «О государственной этике…» политическое обозначает степень интенсивности определенного единства[8], что также отсылает нас к «Понятию политического».

Вообще же нужно отметить, что следить за развитием логики Шмитта весьма занимательно. И уж точно его читать на порядок интереснее, чем его многочисленных комментаторов. Этому есть несколько объяснений: немецкий юрист временами пишет максимально насыщенно, и в этом заключается принципиальная сложность для тех, кто его комментирует и пересказывает. Пытаясь законспектировать Шмитта, выписываешь до тридцати процентов цитат, поскольку почти каждый абзац содержит законченную мысль. Очень сложно выделить самое главное, и крайне трудно объяснить нечто проще и более емко, чем германский государствовед. Отсюда – тяжеловесность комментариев и пересказов. Однако Шмитт чередует «куски» насыщенного текста с частыми повторениями. Он повторяется, словно композитор-минималист, отслаивая от главной темы побочные рассуждения. Это отчетливо видно в его «Политическом романтизме», это заметно и в «Учении о Конституции», когда автор пишет о политическом представительстве и его отличиях от представительства частноправового. Честно говоря, часто все эти глубокомысленные рассуждения нужны для того, чтобы придти к общеизвестным в принципе выводам, например, относительно сочетания монархического, аристократического и демократического начала в системе правового буржуазного государства. Однако ценность «Учения о конституции» не только в этом важнейшем тезисе.

Во-первых, историческая значимость данной работы заключается в следующем выводе Шмитта: «Все требования немецкой буржуазии 1848 года и из эпохи конфликта с 1862 по 1866 год осуществились через полвека. Большой успех политики Бисмарка задержал их на два поколения»[9]. Таким образом, все чего добивалась буржуазия, воплотилось в парламентской системе Веймара, однако эта полная реализация привела к ликвидации правового государства в Германии и кражу режима либерализма: парализации парламента, погрязшего в бессмысленных диспутах, и неумеренном возвеличивании косвенных инстанций. Во-вторых, «Учении о конституции» вновь возвращает нас к спору о терминах, часто употребляемых через запятую, – таких, как правовое государство, демократия, представительная демократия, конституционное правление, разделение властей.

О различении этих понятий рассуждали многие ученые. Из наиболее приметных работ – изданный в 2008 году труд Бернана Манена «Принципы представительного правления». Шмитт же в своих описаниях не менее злободневен. Он пишет о важной проблеме, актуальной для нынешних дней. Когда в парламентарной монархии или республике граждане выбирают депутатов парламента, они, отдавая за них голоса, намечают эскиз будущего правительства, формируемого чаще всего парламентским большинством. Исходя из данной логики, при пропорциональной избирательной системе правительство превращается в комитет парламента. В подобной системе исчезает привычное функциональное разделение на три ветви власти и происходит сближение власти парламентской, законодательной и власти правительственной, исполнительной.

Кроме того, немецкий юрист пишет об одном из важных вопросов конституционного права XX века – проблеме соотношении таких форм правления, как конституционная монархия и парламентская республика. В данном контексте значимо то, что Шмитт разделяет понятия государственной формы (монархия или демократия) и формы правления (конституционная монархия). Важна именно политическая форма, а не только форма правления, то есть ее именование. Примечательна связь с воззрениями русских евразийцев, также не считавших форму правления чем-то существенно важным при характеристике формы государства – об этом писали и Н.С. Трубецкой, и Н.Н. Алексеев.

В данном случае Шмитт продолжает линию Гоббса и Канта, не считавших конституционную монархию подлинной монархией, но при этом дополняет и развивает их мысли. Оба автора считали подобную форму республикой, тогда как Шмитт считает конституционную монархию смешанной формой, в которой соединены монархический, аристократический и демократический элементы. В конституционной монархии важен именно «конституционный» момент, и в этом она значительно ближе к республике, нежели к абсолютной монархии.

В завершении хочется отдать должное составителям, издавшим вроде бы внешне противоречивый и неоднородный сборник, внимательное прочтение которого приводит к весьма конструктивным выводы относительно сочетаемости четырех текстов в одном издании.

Из мелких придирок к переводчику и автору предисловия можно выделить то, что «чистая теория права» Кельзена названа им «теорией чистого права». Можно еще придраться и к чередованию терминов «юстиция» и «правосудие» на 144-ой странице, однако переводчик поступил верно, поскольку сравнение словоупотребления слов «юстиция» и «справедливость» вызывает жажду к формулированию новых парадоксов. К примеру, по-латыни, «юстиция» - не только правосудие, но и справедливость. В РФ существует министерство юстиции, однако что будет, если мы попытается заменить юстицию ее синонимом? Министерство правосудия – нонсенс, поскольку суды формально независимы от органов исполнительной власти, в том числе министерств. Словосочетание же «министерство справедливости» абсурдно, потому что установление справедливости не входит в полномочия данного органа, которому подведомственны не только федеральные службы исполнения наказания и судебных приставов. Разве что речь идет о реализации де-юре справедливого решения суда.

Впрочем, Шмитт сейчас необходим вовсе не для комментирования подобных парадоксов, а для понимания ключевых вопросов как политической философии и теории права, так и исторических тонкостей и виражей, ломающих линию жизни ученых.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Шмитт К. Учение о конституции // Шмитт К. Государство и политическая форма. М.: Издательский дом ГУ-ВШЭ, 2010. С. 36.

[2] Там же. С. 99-101.

[3] Там же. С. 142.

[4] Шмитт К. Государственная этика и плюралистическое государство // Шмитт К. Государство и политическая форма. М.: Издательский дом ГУ-ВШЭ, 2010. С. 254.

[5] «В «Völkisher Beobachter» я прочел чрезвычайно интересную статью об эволюции германского права… Поразительно! В этой статье я нашел совершенно такие же, несколько рискованные взгляды, какие я сам отважился высказать в своей диссертации «De jure germanico» еще в 1925 году, - за восемь лет до прихода нашего фюрера к власти. Вот несомненное доказательство, что между моими убеждениями и национал-социализмом очень давняя и глубоко радующая меня близость, хотя я отношусь к категории «присоединившихся». Я сказал об этом обер-лейтенанту, так как, по-моему, он снабжает Лотту книгами и вертится около нее с единственной целью выведать мой образ мыслей». См.: Арагон Л. Римского права больше не существует // Рассказы французских писателей. М., 1963. С. 13.

[6] Шмитт К. Учение о Конституции // Там же. С. 145.

[7] Шмитт К. Учение о Конституции // Там же. С. 56.

[8] Шмитт К. О государственной этике // Там же. С. 250.

[9] Шмитт К. Учение о конституции // Там же. С. 236.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67