Новое мышление

Право на тирана. Часть 3

Chadaev Alexey

"?произошло на первый взгляд труднообъяснимое. Страна начала терять темпы движения, нарастали сбои в работе хозяйства, одна за другой стали накапливаться и обостряться трудности, множиться нерешённые проблемы. (?) В своём анализе ситуации в стране мы прежде всего столкнулись с торможением роста экономики. Темпы прироста национального дохода за последние три пятилетки уменьшились более чем вдвое, а к началу 80-х гг. они упали до уровня, который фактически приблизил нас к экономической стагнации. Страна, прежде всего энергично догонявшая наиболее развитые страны мира, начала явно сдавать одну позицию за другой".

М.С.Горбачев. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. М.,1988.

21 год назад состоялся Апрельский пленум, который задним числом объявлен моментом начала Перестройки. На самом деле в выступлении Горбачёва на пленуме ни о какой перестройке речь ещё и близко не шла. Тогда было запущено другое словцо, самое первое из последующей длинной череды "программирующих понятий". Это словцо - " ускорение".

"Перестройка" пришла чуть позже - когда стало окончательно ясно, что просто так "ускориться" не получится. Она явилась со свитой из целого пучка новых понятий - от "хозрасчёта" и "госприёмки" до "гласности" и "демократизации". Но всё же именно "перестройке", а не какому-либо другому из запущенных тогда (годом раньше, годом позже?) понятий, суждено было стать маркером эпохи. Именно этим словом - как названием периода - обозначаются и распад Варшавского блока, и гибель КПСС, и катастрофа СССР, и экономический коллапс советской системы? всё это сегодня "перестройка". Вся эра Горбачёва - это "перестройка", точно так же как эра Ельцина - это "реформы".

Говорить о "перестройке" - всегда риск утонуть в потоке слов, вслед за её "прорабами". Никакие понятия и определения не работают, потому что приходится иметь дело с процессом, "на входе" и "на выходе" которого - два кардинально разных языка, перевод с любого из которых на другой практически невозможен. Соответственно, любая языковая конструкция, любое определение пасует перед этой ураганной динамикой, "схватывая" лишь какой-то узкий, предельно маленький хронологический отрезок.

Это верно даже в том случае, если ты Горбачёв. В апреле текущего года как раз вышла его новая книга - "Понять перестройку". Горбачёв оправдывается Путиным, пытаясь доказать, что всё то, что он хотел - и не смог - сделать в конце 80-х - сегодня получает свой исторический шанс. Но разве может быть что-то общее у путинской политики с горбачёвской? Кому страшно, почитайте западную прессу - там быстро, парой фраз объяснят, где Горбачёв, а где Путин. Кажется, многим этого вполне достаточно для того, чтобы успокоиться: у нас пока ещё всё в порядке. Мы ведь, после горбачёвской эпохи, теперь уже точно знаем: вот если "там" Путина, не дай Бог, паче чаяния начнут хвалить, как хвалили в своё время Горби - тогда точно жди беды.

Именно эта наша внутренняя, подсознательная установка - и есть по сути формула того политического поражение, которое потерпела в своё время политика "нового мышления".

Вопреки тому, что говорит Горбачёв, идеология "нового мышления" выросла не на пустом месте в результате его творческой жажды перемен. Она исторически наследует советской политике "борьбы за мир", которая является отражением поисков новой доктрины глобального присутствия, взамен свёрнутой коминтерновской машине "экспорта революции". Даже тогда, кажется, все понимали, что борьба за мир - это на самом деле борьба за мiр.

Антимилитаристская советская риторика "борьбы за мир" родилась, судя по всему, в выступлении Сталина в "Правде" по поводу советских ядерных испытаний: " ...именно интересы сохранения мира требуют прежде всего ликвидации [англо-американской] монополии, а затем и безусловного воспрещения атомного оружия". Советский Союз воспользовался тем негативным для себя обстоятельством, что он с самого начала гонки вооружений (и впоследствии на всём её протяжении) выступал в положении "догоняющей" стороны, т.е. той, которая вынуждена восстанавливать баланс, навёрстывая успехи противника. СССР, таким образом, позиционировал себя как " второй полюс", обрекая себя на вечное второе место в этой "гонке троллейбусов": если говорить всерьёз, такое позиционирование (ещё один мировой центр, нужный только затем, чтобы не было американской монополии) исключал даже теоретическую возможность когда-либо "догнать и перегнать Америку". Второе место по основным показателям, "второй мир", второй военный блок, вторая экономическая система и т.д. Всё это - расплата за добровольный отказ от принципа мировой революции, обменянного на возможность победы над гитлеризмом.

Идея "борьбы за мир", таким образом, уже содержит внутри себя идею жертвы - и, соответственно, победы через жертву. Мир является призом, получаемым по-гандистски, через навязчивое "ненасилие". Для "вечно второго" это был, в каком-то смысле, единственный шанс - шанс на победу через уравнивание, микширование "разницы систем" до полной неразличимости; что только и позволяет говорить об "общих задачах человечества". На это, в конечном счёте, была направлена и хрущёвская доктрина "мирного соревнования систем", и брежневская политика "разрядки", и даже логика борьбы за "третий мир", в которой СССР пытался трактовать любой "нейтралитет" в свою пользу ("движение неприсоединения", понятие "развивающихся стран" и т.п.).

В горбачёвском "новом мышлении" эта идея жертвы, имплицитно присутствующая уже в сталинских "ответах", доведена до своего логического завершения - и представляет, таким образом, не эпохальный "новый поворот", а напротив, логическое завершение постпотсдамского противостояния. Жертва, которой неявно угрожал СССР все эти годы, была наконец принесена. "Новое мышление" - это попытка конвертировать "хард" экономполитического контроля над "своей" частью мира в глобальное влияние на пространстве мира без границ. И эта попытка, в каком-то смысле, оказалась успешной.

Однако именно в этот момент "вдруг" выяснилось, что "влиять" Советскому Союзу больше нечем.

Иными словами, кроме всё той же, ещё сталинской идеи "ядерного разоружения", у нас нет больше предложений по глобальной повестке дня - в том её виде, в котором она сложилась ко 2-й половине 80-х гг, и очень мало изменилась с тех пор. Нам нечего сказать ни о демографии, ни об экологии, ни о мировом неравенстве; у нас нет предложений ни по одному из значимых кризисов современности. Мы вообще не в состоянии обсуждать проблемы, находящиеся за рамками нашего локального странового горизонта! Увлёкшись борьбой за повышение благосостояние трудящихся, Советский Союз не заметил, как из флагмана исторического процесса превратился в сонную периферию, из которой навсегда ушёл нерв мировой истории. А куда спешить, если ты на отшибе?

Отсюда недоумение дорогого Михаила Сергеевича, вынесенное в эпиграф к данной статье из его эпохальной книги "Перестройка и новое мышление". Они не понимали, что происходит. На уровне институтов, администрации, правил и форматов ничего всерьёз не менялось - однако страна с каждым годом работала всё хуже и хуже, попросту переставая двигаться. "Застой" - это не когда "ничего не меняется"; наоборот, это когда с каждым годом всё меняется - встаёт.

И в этом - консенсус, полный и окончательный. В самом деле, сколько можно надрывать пупы. Можно уже и пожить для себя, в конце-то концов. Слишком много жертв, крови, сверхусилий, вытянутых на жилах мобилизаций. Дорого, неподъёмно дорого платить за право творить историю - уж точно несовместимо с задачей повышения благосостояния трудящихся, провозглашённой на ХХIII съезде КПСС.

Именно поэтому жертва мгновенно и страшно обернулась капитуляцией. Так совпало, что последний козырь был выложен тогда, когда действовать было больше нечем. Запад не просто "выиграл холодную войну" - он получил всё, не предприняв для этого вообще никаких действий, только в результате действий СССР! Именно поэтому мы до сих пор выглядим застывшими в недоумении: как это так - только что победили, и вдруг проиграли? Да причём нас ещё пытаются убедить что это поражение и эта победа есть буквально одно и то же!

Да нет, ребята, говорят нам. Не было никакого "нового мышления", никакого Горбачёва, и уж тем более никакой "борьбы за мир". Вы просто проиграли по всем статьям и признали это, а теперь почему-то ещё и выделываетесь, отказываясь подписать акты капитуляции. В том, что случилось в 80-х, не было никакой вашей роли. Вы не сбрасывали с себя пут коммунистической идеологии, не стояли на площадях, не боролись за демократию, не делали мучительного выбора - вас просто победили, вы даже сами не заметили - когда и как.

В этом вызове - главный парадокс нашего отношения к Перестройке. Мы никогда не сможем выйти из ситуации этого навязываемого нам поражения - до тех пор, пока не признаем Перестройку как свой собственный позитивный результат, как осознанный политический выбор, демократическое волеизъявление нации. Сколь бы катастрофическими ни рассматривались сегодня его последствия.

Сегодня же, отрицая Перестройку, не оставляя ей места в нашем сознании иначе как катастрофе и капитуляции, мы тем самым обрекаем себя на роль побеждённых, на вечный статус напрасной жертвы. "Понять перестройку" в этом смысле означает сказать: 20 лет назад мы приняли осознанное решение вернуться в историю - и реализуем его в любом случае, что бы по этому поводу ни думали журналисты из Wall Street Journal.

А потому Горбачёв всё же заслужил своего юбилея. Именно потому, что дело не в нём.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67