Не Шангри Ла

От редакции: Голос словенского философа Славоя Жижека, призывающего трезво смотреть на пресловутую проблему Тибета, одинок на Западе. Но даже этому одинокому голосу не дают быть услышанным. Жижек много лет сотрудничает с журналом "Лондонское книжное обозрение", и, как правило, его статьи, какие бы они ни были и чему бы ни были посвящены, печатаются на видном месте, на передовице. Но этот материал редакция журнала спрятала в малочитаемый раздел "Письма", где в основном публикуются материалы корректирующего и часто технического характера. Попробуйте догадаться сами, почему на это пошел в целом испытывающий левацкие симпатии журнал.

Медиа без устали подбрасывают нам те или иные истории, и сюжет о Тибете, как правило, видится в этом - и только в этом - сиюминутном контексте. Китайская Народная Республика, незаконно оккупирующая Тибет с 1949 года, на протяжении десятилетий ведет политику жестокого систематического уничтожения не только тибетской религии, но и самих тибетцев. Недавние протесты тибетцев против китайской оккупации снова были подавлены при помощи военной силы. Поскольку в 2008 году на территории Китая должны пройти Олимпийские игры, все мы - люди доброй воли, почитающие демократию и свободу, - должны оказать давление на Китай, дабы заставить его вернуть тибетцам то, что было у них украдено. Мы не можем позволить стране, где бесцеремонно нарушаются права человека, использовать столь благородное зрелище, как Олимпийские игры, для отмывания своего имиджа. Как поступят в сложившейся ситуации наши правительства? Как всегда, подчинятся диктату прагматических соображений или, собрав волю в кулак, поставят этические и политические ценности выше конъюнктурных экономических интересов?

Однако в реальности не все так просто, как кажется. Существуют обстоятельства, не позволяющие представить эту историю в черно-белом варианте, по модели "хорошие парни против плохих парней". Дело в том, что Тибет не был независимым государством до 1949 года, когда он был внезапно оккупирован Китаем. Взаимоотношения между Тибетом и Китаем имеют долгую и сложную историю, в которой Китай нередко выступал в роли сюзерена-защитника; поэтому даже антикоммунистически настроенные гоминьдановцы не ставили под вопрос суверенитет Китая над Тибетом. До 1949 года Тибет был не Шангри Ла [мифическая страна, родившаяся благодаря фантазии английского писателя Джеймса Хилтона. - Прим. перев.], но чрезвычайно жестким феодальным обществом, очень бедным (продолжительность жизни тибетцев едва превышала тридцать лет), коррумпированным и разделенным вследствие гражданских войн (последняя из них, между монашескими группировками, была развязана в 1948 году, когда Красная армия уже стояла у порога). Опасаясь социальных неурядиц и дезинтеграции, правящая элита препятствовала индустриальному развитию страны, и поэтому металл, например, импортировался из Индии.

С 1950-х годов берет свое начало вовлеченность ЦРУ в организацию антикитайских выступлений и беспорядков в Тибете; поэтому страх Китая перед попытками внешних сил дестабилизировать ситуацию в Тибете нельзя считать таким уж иррациональным. Что касается культурной революции, катком прокатившейся по тибетским монастырям, то было бы упрощением полагать, что она была просто импортирована из Китая, ведь в Тибете находилась тогда лишь сотня китайских красноармейцев. Толпы молодежи, сжигавшей монастыри, состояли почти исключительно из тибетцев. Телезрители, видевшие соответствующие репортажи, должны понимать: то, что происходит сейчас в Тибете, нельзя назвать мирным "духовным" сопротивлением монахов (как это было в Бирме в прошлом году); тибетцы не только выходят на демонстрации, но и убивают ни в чем не повинных китайских иммигрантов и сжигают их магазины.

Китай действительно произвел большие инвестиции в экономическое развитие Тибета, в его инфраструктуру, образование и систему здравоохранения. Грубо говоря, надо признать следующее: несмотря на неоспоримость того факта, что Китай выступает по отношению к Тибету в роли угнетателя, жизнь рядового тибетца изменилась к лучшему и его жизненный уровень никогда не был таким высоким, как сегодня. Население западных сельских провинций Китая живет гораздо хуже тибетцев: там сплошь и рядом используется рабский детский труд на кирпичных фабриках, заключенных содержат в бесчеловечных условиях и так далее.

В последние годы Китай изменил свою стратегию по отношению к Тибету: в частности, деполитизировалось и стало более толерантным отношение китайских властей к религии, которой даже оказывалась некоторая поддержка. В настоящее время Китай больше полагается на этническую и экономическую колонизацию, чем на военную силу; власти стремятся превратить Лхасу в китайскую версию Дикого Запада, где караоке-бары соседствовали бы с буддистскими тематическими парками для западных туристов. Короче говоря, за телеобразами китайских солдат и полисменов, терроризирующих буддистских монахов, скрывается картина достаточно эффективных социально-экономических преобразований в американском стиле, и через десять-двадцать лет тибетцы будут низведены до того статуса, какой имеют в США коренные американцы. Кажется, китайские коммунисты усвоили, наконец, ту истину, что операции тайной полиции, интернирование населения и разрушение древних монументов - ничто по сравнению с мощью необузданного капитализма.

Одной из главных причин того, что столь многие люди на Западе принимают участие в акциях протеста против Китая, являются их идеологические пристрастия: тибетский буддизм, умело пропагандируемый далай-ламой, служит ориентиром для того гедонистического типа духовности, который нашел воплощение в движении New аge, пользующемся в последнее время огромной популярностью. Тибет стал неким мифическим объектом, на который мы проецируем свои мечты. Когда люди скорбят по поводу утраты аутентичного тибетского образа жизни, они делают это вовсе не из сочувствия к реальным тибетцам. Если мы чего-нибудь хотим от тибетцев, так это того, чтобы они практиковали аутентичную духовность за нас, с тем чтобы мы могли и дальше играть в свои безумные консьюмеристские игры. Жиль Делез писал: "Si vous etes pris dans le reve de l'autre, vous etes foutu." ["Если вы захвачены сном другого, вы пропали". - Прим. перев.]. Люди, протестующие против Китая, правы, когда они противопоставляют официальному девизу Олимпийских игр в Китае "Один мир, одна мечта" лозунг "Один мир - много мечтаний". Но им следует осознать, что они заключают тибетцев в тюрьму своей собственной мечты.

Часто задают вопрос: исходя из того, что в Китае наблюдается бурное развитие капитализма, когда можно ожидать воцарения там демократии как "естественной" для капитала формы организации? Иногда этот вопрос формулируют иначе: насколько

ускорилось бы развитие Китая, если бы оно происходило в условиях политической демократии? Но не слишком ли легкомысленны подобные умозаключения? В телеинтервью, данном пару лет назад, Ральф Дарендорф связал рост недоверия к демократии в посткоммунистической Восточной Европе с тем фактом, что дорога к новому процветанию, на которую сворачивает тот или иной народ после революционного переворота, всегда пролегает через "долину слез". После разрушения социализма свойственные ему ограниченные, но тем не менее реальные системы социального обеспечения должны быть демонтированы, и эти первые шаги неизбежно оказываются весьма болезненными. То же самое относится и к Западной Европе, где переход от модели "государства всеобщего благосостояния" к новой глобальной экономике влечет за собой мучительный отказ от некоторых привычных благ, снижение уровня безопасности и утрату социальных гарантий. Дарендорф замечает, что этот переход охватывает период времени, превышающий интервал между выборами, в связи с чем у политиков появляется сильное искушение отложить намеченные перемены ради краткосрочных электоральных выгод. Фарид Закария указал на то, что демократия может прижиться ("catch on") только в экономически развитых странах: если развивающиеся страны демократизируются преждевременно, в них воцаряется популизм, приводящий либо к экономической катастрофе, либо к политическому деспотизму. В этом свете неудивительно, что самые успешные страны третьего мира (Тайвань, Южная Корея, Чили) пришли к полной демократии только после периода авторитарного правления.

Следуя по этому пути, Китай использовал ничем не сдерживаемую мощь авторитарного государства для контроля над социальными издержками перехода к капитализму. Странная комбинация капитализма и коммунистического правления - это не смешной парадокс, а великое благо. Китай развивался так стремительно не вопреки авторитарному коммунистическому правлению, а благодаря ему.

И здесь возникает еще один парадокс. А что если обещанный второй этап, который должен последовать за авторитарной "долиной слез", так никогда и не наступит? Этим и объясняется беспокойство, которое вызывает у нас современный Китай: оно основано на подозрении, что авторитарный капитализм служит не столько напоминанием о нашем прошлом - процессе капиталистического накопления, который тянулся в Европе с шестнадцатого века по восемнадцатый, - сколько предзнаменованием нашего будущего. Что если комбинация азиатского кнута и европейского фондового рынка окажется экономически более эффективной, чем либеральный капитализм? Что если демократия, как мы ее понимаем, уже превратилась из условия и двигателя экономического развития в препятствие на его пути?

Перевод Иосифа Фридмана

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67