Минуя биографию

Выставка «Феллини. Гранд-парад» выглядит лучшей в истории московского дома фотографии. В чем-то выставка похожа на сам кинематограф Феллини. Несмотря на внешнюю простоту – фрагменты фильмов, фотографии, рисунки, плакаты, обложки журналов и рукописи - в ней есть что-то загадочное и даже мистическое. Точно так же непонятно, из чего произрастает магия феллиниевских фильмов, и сегодня завораживающих особым видением жизни. Повторить ее не удастся, да и проникнуться ею все труднее. Вот рецензент «Афиши» анонсирует выставку на Остоженке уничижительным текстом: «Официальная и неофициальная съемка, любительские фильмы, включенные в состав выставки в Доме фотографии, — Феллини такой и сякой, на съемочной площадке и вне ее, с Мазиной и без (..) как еще, если не Феллини, начинать год Италии? Несколько натужная любовь к игривому толстячку у нас полвека уж как считается признаком высокообразованности (уснувший на московском показе «8 1/2» Хрущев тому свидетель); многоэтажные феллиниевские аллегории, допустим, вряд ли кто действительно понимает, но каждый вспомнит непременных толстомясых теток или что-нибудь вроде того «из Феллини» — страсть к спагетти алла-карбонара, подтяжки, сенаторский профиль, далее везде. Все это теперь идет в дело — никто не забыт, ничто не забыто, — Феллини выжимают насухо и практически выворачивают наизнанку; так, впервые выставляются препохабнейшие альбомы психоаналитических отчетов маэстро за тридцать лет — как будто маэстро и так чуть не вывернулся наизнанку сам в своих фильмах».

Предположим, «Афиша» давно уже выступает в роли интеллектуального утешения для половозреющих девиц. Рецензент подавлен задачей писать о выставке накануне ее открытия: тут подсознательное вылезает само собой, что еще противопоставить ближайшему будущему? Разве что назвать «препохабнейшими» рисунки Эйзенштейна.

Феллини по-прежнему способен пробуждать в зрителях слезы и смех, чей дефицит ощущается сегодня все острее. Его гротеск выглядит вечным, он сродни языку Рабле и образам Домье. Да и объектами его сатиры становились вечные свойства общества, которые вряд ли исчезнут при нынешнем типе цивилизации. Но самодовольство буржуа всех калибров не выглядит главным содержанием феллиниевских фильмов. Поэзию трудно свести к сюжетам, описание рифмы не открывает двери в потустороннее. Рассказ на Остоженке ведется не из перспективы формальной биографии, но как повествование о внутренней жизни, где другая логика и другое время. Хронология уступает место алхимии творчества, множество неулавливавшихся раньше деталей становятся доступны глазу и сознанию. Эффектными выглядят простейшие решения, вроде одновременного показа на экране сцены в фонтане Треви из «Сладкой жизни». Феллини включил ее в свой поздний фильм «Интервью», и там ее кадрировал (скорее всего, потому, что «Сладкая жизнь» снималась в формате totalscope, а «Интервью» - на обычную узкую пленку). Наглядно видно, насколько оригинал лучше позднейшей обработки, и как велик оператор Отелло Мартелли, снимавший еще «Дорогу». А раритеты, вроде рекламных роликов, сделанных Феллини для какого-то банка - где их еще увидеть?!

«Гранд-парад» особенно выигрывает в сравнении с проходящей в том же здании выставке о Ельцине. Понятно, что киновыставка – история особого рода, да и политики, в отличие от художников, - герои на час; память о большинстве из них существует либо благодаря количеству принесенных им несчастий, либо финансовым возможностям названных в их честь благотворительных фондов. Но даже из перспективы такого понимания выставка о Ельцине выглядит плакатной, приглаженной, а потому и неглубокой. Вопрос даже не в подлинных масштабах личности героя, но в том, как подаются отобранные экспонаты, насколько подробно прописан контекст и к размышлениям какого рода стремятся направить зрителя кураторы.

Феллини повезло: Сэм Стурдза, директор музея Elysеe в Лозанне, создал нечто равное режиссеру по мастерству, рецензент «Коммерсанта» не побоялся даже слова «конгениально». Точная работа со светом, аккуратное соседство редких и неизвестных материалов, дизайн, преодолевший архитектурные сложности помещения (выставочные пространства нового Дома фотографии выглядят не менее проблематично, чем залы старого здания МДФ) – так появилась образцовая экспозиция.

В парижском центре фотографии в Jeu de Paume, где «Гранд-парад» показали в октябре 2009 года, привыкли делать хорошие проекты (выставка о Феллини прибыла к нам в рамках мирового турне; это совместное производство нескольких европейских институций, включая музеи и фонды Болоньи, Барселоны и Монпелье, полтысячи экспонатов собирали из 28 коллекций). Приятно, что в Москве Феллини показывают даже раньше, чем в музее Elysеe в Лозанне, куда выставка отправится летом. Даже отсутствие в Москве каталога и сопроводительных публикаций не портит общего впечатления от события. В конце концов, каталогами нас редко балуют. Но насколько неслучаен факт открытия «Гранд-парадом» Года итальянской культуры в России? Первым событием этого Года поначалу должна была стать выставка Мессины в Третьяковке, но в последний момент ее отменили.

Год на год не приходится?

После Года Франции такие мероприятия как «перекрестные года» входят у нас в моду. Но чиновники, судя по всему, увлечены количеством, а не качеством подверстываемых в программу продуктов. Потому эти программы плохо выдерживают сравнение с аналогичными проектами на Западе, где страна-гость представлена обычно сложно-составленными выставками и приездом исполнителей первого ряда.

Одновременно с Годом Италии в 2011-м у нас проводится Год Испании. Поскольку культура в глазах власти есть лишь содержанка бизнеса, в испанскую программу включен даже Форум по развитию коммерческих отношений между Испанией и Россией в сфере продажи фруктов и овощей. Может, еще в рамках Года пригласить «Реал» с «Интером» отыграть по сезону в российской премьер-лиге, чтобы поднять ее уровень? И задним числом включить в программу переезд в Петербург крупнейшего испанского балетмейстера Начо Дуато – в январе тот как раз возглавил танцевальную труппу Михайловского театра?

Программы Годов Италии и Испании сложно найти в русскоязычном Интернете. Об итальянцах, например, наверняка известно, что они станут главными гостями биеннале «Мода и стиль в фотографии». Весной в столицу привозят знаменитую коллекцию семьи Котронео, а также работы Тацио Секкьяроли (он был прообразом главного героя «Сладкой жизни», от его прозвища произошло слово «папарацци»). Покажут и фотографии для очередного эротического календаря Pirelli, выполненные Карлом Лагерфельдом. В декабре же в Лаврушинском переулке откроется выставка, посвященная образу Неаполя в русской и итальянской живописи. Около ста работ предоставлены Третьяковкой и Музеем Корреале в Сорренто. Не забудут и театр: помимо балета миланской «Ла Скала» (куда интереснее была бы миланская опера) в России выступят оперные труппы Неаполя и Рима. А в рамках Чеховского фестиваля в Москве (25 мая – 31 июля) покажут четыре испанских и два итальянских спектакля, в том числе балеты Начо Дуато и постановку Ромео Кастелуччи.

Если предположить, что, не будь специального финансирования для этих проектов, мы бы их никогда не увидели – тогда да, без «Годов» с большой буквы не обойтись. Но у Чеховского фестиваля программа каждый раз полна ярких событий. Да и в музеях национального значения выставки тоже не редкость, они – часть повседневной работы. Заметно отсутствие в этих планах ярких гастролей исполнителей: в Московской филармонии пока не слышали о потоке итальянских и испанских солистов, сравнимом с тем, которым порадовали в прошлом году французы.

Возможно, два года – недостаточный срок для подготовки таких «перекрестных акций», требующих особого рода экспертов. Добиться паритета в составлении программ последним вряд ли удастся, да он и невозможен, культура не банк и не поле военных действий. Но, кажется, именно так ее воспринимают «верхи», не вполне понимающие законы культурного пространства, смысла их функционирования. Меньше всего культуре подходит роль разменной монеты в политической игре, должность закуски перед главным блюдом, будь то Олимпийские игры в субтропиках или чемпионат мира по футболу. Превращение ее в инструмент, призванный облегчить политикам и бизнесменам ведение дел – древняя традиция. И Рубенса, и Кранаха заказчики пытались использовать в дипломатических целях. Те подчинялись обстоятельствам с разной степенью готовности. В итоге политики исчезли, художники остались. Это утешает.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67