...В организации различных грязных и позорных дел гнусную роль играл махровый враг нашей партии, агент иностранной разведки Берия, втершийся в доверие к Сталину. Как этот провокатор смог добиться такого положения в партии и государстве, что стал первым заместителем председателя Совета Министров Советского Союза и членом политбюро ЦК? Теперь установлено, что этот мерзавец шел вверх по государственной лестнице через множество трупов на каждой ступеньке.
Были ли сигналы о том, что Берия враждебный партии человек? Да, были. Еще в 1937 году на пленуме ЦК бывший нарком здравоохранения Каминский говорил, что Берия работал в мусаватистской разведке. <...> Были и другие сигналы...
Н.С.Хрущев. "О культе личности и его последствиях". Закрытый доклад на ХХ съезде КПСС. 26 февраля 1956 г."
Двадцать шестого февраля, в день полувекового юбилея эпохального хрущевского доклада, в Курске (на родине Хрущева) проходила конференция, посвященная этому событию. Разумеется, на ней всплыл лелеемый интеллигентский миф о "добром злодее" Берии, который готовил "правильную", гораздо более радикальную десталинизацию (а также декоммунизацию, либерализацию и т.п.), но был злодейски уничтожен группой заговорщиков во главе с Хрущевым.
Интересно, что глашатаем этой "автурхановской" версии в Курске выступил не кто-нибудь, а Вячеслав Игрунов - один из основателей партии "Яблоко", позже изгнанный оттуда внутрипартийной фрондой. "Альтернативная программа", непринятие которой вменяется нам как причина всех наших бед и сложностей, - именно так последние шестнадцать лет и формулировалось "уникальное политическое предложение" Явлинского. Но предлагать Берию в качестве автора программы "500 дней"?
Выступая в Курске вслед за Игруновым, я не удержался от хулиганства и процитировал два абзаца из хрущевского доклада, вынесенные здесь в эпиграф. После чего предложил аудитории сопоставить эту риторику с речами Вышинского на тех самых процессах 1930-х - найдите десять отличий! "Махровый враг", "агент иностранной разведки", "провокатор", "мерзавец", ссылки на доносы отдельных бдительных товарищей, датированные тем же самым 1937 годом... И это - эпохальный акт десталинизации?
Что позволяет нам так относиться к докладу Хрущева? Только то, что "разоблачения" тех или иных "агентов" или "провокаторов", и до этого шедшие непрерывным валом, в нем наконец-то коснулись ранее единственно неприкасаемого - самого Сталина? Но Сталин там не объявляется агентом иностранной разведки - на это у Хрущева смелости все же не хватило. Критика Сталина в докладе ограничивается обвинениями в грубости, жестокости и некомпетентности, единоличном принятии решений. При этом, обвиняя Сталина в недемократизме, нарушении принципа коллегиального руководства, игнорировании мнения членов политбюро и т.п., Хрущев говорит о Сталине не как новый лидер, пришедший сменить предыдущего, т.е. не как живой о мертвом. Он говорит о нем, как подчиненный о руководителе, то есть так, как если бы Сталин был все еще жив и продолжал управлять страной! Закрытый доклад Хрущева по стилю напоминает шепот в курилке, где сотрудники моют кости боссу, пока тот наедине работает с документами.
Но был ли Сталин "живым" к 1956 году? Как политическая икона - да; страна еще не свыклась с его смертью, а сомасштабной ему фигуры в принципе не существовало. Однако как реальный политик, каким мы его знали, т.е. как почти всемогущий тиран, способный одним движением, одним словом перевернуть всю политическую систему и имеющий абсолютный мандат на любые решения, Сталин закончился не то что к 1956-му, но, скорее всего, гораздо раньше даже и 1953-го, то есть за несколько лет до своей физической смерти. Десталинизация в каком-то смысле началась уже в 1945-м, когда сам Сталин стал очевидно избыточен для сталинской же политической системы.
Это легко заметить, если внимательно сопоставить довоенный и послевоенный сталинизм. И там и там - репрессии; и там и там - попытки территориальных захватов; и там и там - массовые кампании и крутые изломы генеральной линии. Но в тридцатые несломавшихся, не подписавших "чистосердечное", - единицы, а в сороковые - почти обычное явление. В тридцатые едва ли не вся страна включается в поиск врагов и пишет доносы друг на друга, а в сороковые любая погромная кампания, будь то "ленинградское дело" или "дело врачей", встречается молчанием или глухим ропотом, иногда прорывающимся наружу; "мультипликатор террора", безотказно работавший в тридцатые, откровенно сбоит. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года "Об отмене смертной казни" и последовавшая борьба за него - это ли не пульс десталинизации?
В тридцатые Сталин мог менять карту мира, присоединять территории, осуществлять экспансию. Но по окончании послевоенного раздела мира в 1945-м он уже не может ничего. Перед фрондой Тито (еще вчера жившего в Москве) он пасует... Восстание в северном Иране в 1946 году. Глава ЦК компартии Азербайджана Багиров плачет в телефонную трубку: "Товарищ Сталин, там же все азербайджанцы!" Ответ Сталина: "А готова ли Азербайджанская ССР объявить войну США?"
В конце двадцатых, когда еще никого не расстреливают, а только в совсем уж исключительных случаях высылают на пароходах, страна застыла в ожидании тирана, который будет вешать и расстреливать. Михаил Булгаков пишет "Мастера и Маргариту" как магическое заклинание, буквально вызывая дьявола, с каким-то сладострастием предвкушая, как на всех этих нэпманов, совслужащих, пролетарских писателей и управдомов обрушится Сатана, отрежет им головы, превратит их в свиней, будет судить своим жестоким судом и казнить беспощадно - карающий меч справедливости, сколь угодно демонической. Булгаков как бы молится: приди, Сатана, и убей, накажи виновных, полувиновных и невиновных, любых, кто под руку попадется, - это и будет единственно возможной справедливостью... Страна вслед за Булгаковым делает то же самое. В 1929-м "под Сталина" готово место, которое ждет своего обладателя; в 1945-м же, хотя сам Сталин никуда не делся, этого "места" для него больше уже нет.
Любопытен расклад, сложившийся в политбюро по поводу того, нужен или не нужен доклад "О культе личности" на ХХ съезде. Уже у всех были на руках данные расследования поспеловской комиссии, и вопрос был только о том, надо ли их обнародовать на съезде. Раскол прошел строго по линии между "старыми", т.е. довоенными, членами политбюро, которые были против доклада, и "новыми", пришедшими после 1944 года, которые были "за".
Казалось бы, почему? Ведь это "новые" должны были бороться за свой статус, которым они были обязаны Сталину, тогда как у "старых" был гораздо более внушительный список и собственных заслуг, и собственных счетов к "линии партии". Причем среди "новых" были тоже отнюдь не либералы-ревизионисты, а люди самой первосортной твердокаменности - взять хотя бы М.А.Суслова. Но они, члены политбюро послевоенного призыва, олицетворяли собой приходящее во власть поколение победителей, которое, разумеется, не нуждалось ни в каком Сталине и уже само считало себя источником Победы. Оно было актором уже состоявшейся десталинизации.
Но что же тогда сделал Хрущев своим докладом 26 февраля? Как ни странно, он сделал нечто, прямо обратное десталинизации. Возложив лично на Сталина и Берию ответственность за все "ошибки" и "перегибы", а фактически - за преступления миллионов участников (в том числе и вполне добровольных) машины террора, Хрущев произвел не де-, а ресталинизацию. Он вновь вернул Сталина в политическую систему страны, сделал его нужным ей. Он, Хрущев, воскресил Сталина - теперь уже с обратным знаком, в ипостаси главного источника зла - точно так же, как ранее он был главным источником добра. Сталин - это теперь новая зона табу и одновременно ответственности; и в этом качестве он становится необходим послесталинской политической системе, которая им оправдывает и на нем базирует свое собственное существование. Сталин, который мог стать "прошлым" (как стал им в итоге Ленин), превратился в "настоящее", которое запрещено.
Сегодня Ленин умер, а Сталин жив. Это легко проверить: памятники вождю революции стоят в каждом городе, и никто, кроме голубей, не обращает на них внимания; и вместе с тем никому не приходит в голову поставить где-нибудь еще одного "Лукича". Но попробуйте сегодня поставить памятник Сталину - как сразу напрягутся нервы! И у тех, кто мечтает о таком памятнике, и у тех, кто приходит в ужас от мысли о такой возможности.
Не будет преувеличением сказать, что система управления современной Россией - это в основе своей сталинская система. Те, кто сталкивались с внутренней кухней аппарата власти, хорошо это знают. Это всплывает в первую очередь в деталях, мелких подробностях - иногда смешных, как чай с печеньем, подаваемый в отдельные особо привилегированные кабинеты на Старой площади. Есть вещи, которые не изменили ни декоммунизация, ни распад СССР, ни смена уже трех конституций, ни даже, страшно сказать, замена слов в гимне. И это касается не только вертикали исполнительной власти. Все без исключения партии, общественные организации, корпорации (включая частные), даже небольшие фирмы воспроизводят бесконечные копии шаблонов организационной культуры, которые были созданы именно в те самые роковые годы. За пятнадцать постсоветских лет не было создано ни одной партии несталинского типа - о, если бы хоть одна ленинская! Я думаю, Вячеслав Игрунов, когда-то отвечавший за строительство аппарата и аппаратную работу в партии "Яблоко", не может этого не чувствовать.
Был ли у нас шанс уйти от сталинских форм и форматов? Наверное, был - после смерти вождя; но именно доклад 1956 года навечно закрепил за Сталиным роль фундатора, основателя, единолично ответственного за жертвы, но тем самым и за все то, что было ими достигнуто. Послесталинская система вообще отказалась от творчества новых форм - сталинские высотки так и остались направляющими по мере обрастания прямоугольными коробками доступного жилья - воплощением отказа от самой идеи формы.
Так что же Берия? Единственный подлинный сталинист в паучьей банке наследников, он, наверное, не мог состояться ни в какой другой роли, кроме как в роли злодея. Да, подлинный сталинист в той ситуации - это только тот, кто, увидев труп вождя, трогает его носком туфли, изрекает "тиран умер" и бежит готовить распоряжения о разгрузке лагерей (как это сделал Берия весной 1953-го); ибо коль скоро сталинское исключает личность, значит, в необходимый момент оно исключает и личность Сталина. Поражение Берии - это поражение той самой несостоявшейся "десталинизации по-сталински", которая только и могла дать нам шанс продлить еще период "сам ой истории", без этой хрущевской измены-перехода в "постисторию". Но в том-то и беда, что бремя истории к тому моменту уже окончательно стало невыносимым и никто (видимо, кроме Берии) не захотел нести его далее.
В этом смысле по-настоящему возможность десталинизации встает перед нами только сейчас. Но ее парадокс - поистине диалектический - в том, что возможна она только через возвращение Сталина - как возвращение истории, снятие моральных табу на нее. Десталинизация - это когда памятники Сталину стоят в тенистых скверах рядом с памятниками известным писателям и не волнуют никого, кроме голубей. Когда мир в результате действия истории становится настолько другим, что ничему сталинскому в нем не остается места. Разве только как музейной реликвии, засушенной памяти прошлого.
Но оказывается, что в случае сталинского наследия это-то и есть самое сложное.
(Продолжение следует)