"Вчера мы вернулись из Нового Оскола... Наташа, наверное, вы поймете, почему каждый раз, уезжая из Оскола, я взываю: "Господи, за что мне такое наказание?!" В этот раз шок был еще сильней, чем обычно (езжу я туда не чаще раза в год - знаю, что не выдержу). Сейчас в колонии 438 девочки (год назад было 350). С нами ехали два волонтера из журнала "Нескучный сад". По дороге туда - святее иерархов, противно даже! Младший - Миша (23 года, по-моему) встречает здесь, в Москве, новооскольских девочек, прогуливает их по городу, сажает на поезд. Кажется, Миша в каждую девочку влюбляется. По-доброму. Может быть, не совсем по-церковному даже. Леонид - главный редактор журнала (41 год), крестник моего близкого друга Петра Старчика, попавшего на "казанский спец" по делу о листовках (очень смешному, кстати).
Как только мы окончательно вышли из Новооскольской колонии, Миша и Леонид втихаря купили водки, и к поезду были уже невменяемыми. После этого я их полюбил - нормальная человеческая реакция: я каждой своей новой сотруднице, которая впервые посещает женскую колонию или "малолетку", заранее покупаю бутылку водки. Не припомню случая, чтобы кто-то из девушек не выпил ее до дна. Я, слава Богу (с недавних времен, правда), обхожусь, понимая, что рука хирурга, который скальпелем корежит плоть, дрожать не должна (надеюсь, вы мне простите этакую пафосность, которую я и сам ненавижу).
В новооскольскую зону я вышел во второй половине второго дня, а все остальное время препарировал судейские решения. В первый день исключительно по девочкам из "карантина" (только что прибыли этапом). 10-го вечером и с утра 11-го (с трудом смог заснуть после двух ночи) успел просмотреть восемнадцать дел из двадцати одного (столько их прибыло на этой неделе), читал их приговоры. Я был в шоке еще до выхода в зону. Но зато понял, что надо продолжать просматривать дела - всех девочек, заехавших в колонию после 1 января 2005 года (сто восемьдесят девочек, по-моему). Ксерокопии сняты с пятнадцати (примерно) исключительно "зверских", по моему предположению, дел. Я их пока не трогаю, понимая, что это будет смертный ужас.
Вот несколько сюжетов из "карантинных" дел. Судебное решение по делу Бушуевой (я уже подобрал для нее псевдоним - Буянова). Перечисление вещдоков, потом якобы уничтоженных. Ну, не знаю, что сказать: у ментов тоже есть презумпция невиновности. Цитирую дословно: "Два пакета семечек, упаковка жевательной резинки, два ломтика шоколада, две банки пива, две банки коктейля "Джин-тоник"... Я уже придумал заголовок для журналистов - "Милиция не позволила девочке доесть шоколадку, купленную на украденные деньги". Первый вариант ("у сироты") я счел чересчур чернушечьим и слащавым.
Реально Буянову менты арестовали не за кражу. Накануне ареста Наташа проходила по привокзальной площади, вокзальные менты ее как-то обругали, она их тоже по-своему довольно замысловато облаяла. (Мне очень интересно было узнать, чем современный подростковый жаргон отличается от прежнего и от тюремного.) Облаянные менты попытались ее задержать, но девочка шустрая, "дерзкая", как говорят арестанты, и от них "не в кипиш сквозанула", т.е. сбежала. На следующий день пошла по той же привокзальной площади, полагая, что сегодня будет другая смена (недаром взрослые арестанты называют малолеток "тупорылыми"). Смена была та же, а поскольку Наташа пила джин-тоник, закусывая его шоколадкой, "сдернуть" ей в этот раз не удалось - пожалела бросить недопитый джин-тоник и все, что было в пакете: "сметану на говне собирать", как сказал наш нобелевский лауреат Александр Исаевич в "Архипелаге ГУЛАГ".
Менты, невзирая на возмущение вольных граждан, избили Наташу на месте резиновыми дубинками (помня об их, ментов, презумпции невиновности, вынужден добавить: "по словам девочки"), отвезли в КПЗ (ИВС по-нынешнему). Следы привокзального избиения на Наташе остались. Начали просматривать все "заявы" (заявления от потерпевших) по своему региону (театр абсурда - город Кудымыркар, если не ошибаюсь), нашли одну: Наташа ночевала у своей подруги (даже родственницы), проснувшись, оделась в ее одежду (ну, это родственницу не сильно расстроило) и взяла деньги, которые лежали на комоде и в карманах одежды (точно меньше одной тысячи рублей), что родственницу просто взбесило (понятно - у той малые дети), и она кинулась с заявой в милицию. Именно по этой заяве менты добились у кудымкуркурского судьи санкции на арест, хотя максимум, что Наташе могли предъявить, - это статью 158 часть 1, по которой и взрослого сейчас брать смешно: преступление небольшой тяжести. Если оно совершено впервые, малолетке не могут назначить наказание в виде лишения свободы. (Я за эту и некоторые другие поправки в УК - подписаны президентом в декабре 2003 г. - полжизни положил.)
Понятно, что девочку было стремно выпускать из КПЗ с синяками по всему телу. А потому следователь навешал ей лапши на уши, пообещав освободить, если она что-нибудь расскажет об известных ей кражах, желательно квартирных. (У них статистика плохая по этим кражам, а по "158-1" - стопроцентная раскрываемость! Ни в одной стране мира нет такой раскрываемости по мелким кражам - максимум двадцать процентов.) Наташа рассказала про две своих дачных кражи (невероятно смешно человеку с закаменевшим сердцем читать список украденных на дачах продуктах голодным ребенком). Никого из подельников при этом не сдала. И в самом деле - тупорылые эти малолетки...
Естественно, на волю ее не отпустили. Кстати, дело, которое стало поводом избрать Наташе меру пресечения в виде ареста, потом было прекращено за примирением сторон. Узнав о последствиях своей заявы, потерпевшие пришли в ужас, умоляли милицию заявление отозвать (не положено), сделали все, чтобы мировой судья прекратил дело "за примирением сторон". Мировой судья прекратил дело. (На этом месте в копиях судебных решений я вздыхаю с некоторым облегчением: ну вот и я этой России на что-то сгодился. Но тут же думаю: Наташа - сирота, менты - взрослые люди. Ну могли бы ей отдать эту недожеванную шоколадку и жвачку в КПЗ! То, что пиво и джин-тоник не отдали, я бы даже приветствовал, если б они не избивали девочку дубинками, а по-отечески выпороли, потом бы накормили, приголубили. Кстати, такой поворот сюжета сама Наташа считает справедливым.)
Значит, два ломтика шоколада и жвачка... Прочитав вечером первого дня приговор, я принес Наташе шоколадку, извинился за взрослых придурков. Девочка - я с ней час перед этим говорил - рыдала... С трудом сдерживая слезы, я попросил охранников из карантина сделать мне трехминутный перерыв перед следующей девочкой...
Привели следующую. Той дали год - квалифицированный грабеж! - за девять гелиевых ручек стоимостью 60 рублей. Это сюжет со школьным рэкетом. Даже при коммунистах такие конфликты решались без обращения в милицию: вызывали на педсовет, а в классе мы сами этих "беспредельщиков" и "беспредельщиц" пристыжали, даже если те были классом выше. (Я только первый класс застал в мужской школе, а потом даже где-то понял Сталина, который ввел раздельное обучение: девочек-беспредельщиц стало больше, когда нас объединили, хотя в детстве мне очень приятно было сидеть за одной партой с какой-нибудь не "оторвой"). Теперь, Наташа, это квалифицированный грабеж!..
Третий сюжет - сланцы, снятые с ног девочки, тоже, как и моя собеседница, пришедшей на дискотеку по случаю Дня города. А говорил я с Атамановой (до сих пор не могу придумать ей псевдоним, пока вариант - Бурлакова). Бурлакова решила помочь подруге, у которой порвались босоножки, чтобы та ("далеко живет") дошла до дому. В судебных решениях все это описано почище Хармса. Девочки, потерпевшая и две грабительницы, набравшись пива, начали между собой разбираться (натурально по-придурочьи, поскольку тупорылые). Атаманова вообще, по судебным документам, ничего себе не взяла, только подралась с еще какой-то оказавшейся рядом девочкой, которая ее обматерила. Всех четверых тут же взяла милиция, на "всякий случай", как стоявших в стороне от танцплощадки.
Девочка, которой была нужна обувь (в приговоре упоминается как "неустановленное лицо" - думаю, у родителей нашлись деньги), выбросила по дороге "сланцы" стоимостью в 100 рублей и бижутерию (не всю, часть вернули потерпевшей), общая стоимость которой чуть больше двухсот рублей. К утру их из милиции отпустили. Потерпевшую - в носках. "Грабительницы" разделили между собой пару босоножек - так написано в приговоре, что на каждой из них было по босоножке. Но это грабеж, и Атаманову - так считает суд - нельзя исправить в условиях воли! Поэтому я с ней сидел и беседовал в карантине Новооскольской колонии. Вспоминал свою дочь, которую я в двенадцать лет (это был первый раз) вытаскивал ночью из милиции.
...Катя пила ночью пиво с одноклассниками по случаю дня рождения кого-то из них. Вечеринка была шумной, и соседи вызвали ментов, за что те их выматерили по-черному, сдавая мне мою трепетную дочь. Вы не поверите, Наташа, по дороге домой я ее не только не ругал, а, наоборот, хвалил, перехваливал сверх меры (мамы на это точно неспособны). Хвалил же я ее не просто так. Моя дочь, каким-то чудесным образом вспомнив мои наставления (когда ей было шесть лет, я ей рассказывал, что надо делать с эпилептиками во время приступа; даже и не помню, зачем рассказывал), сообразила, как помочь подружке, у которой случился припадок. Даже менты не знали, как помочь, и, в благодарность Кате, клятвенно обещали не направлять никаких бумаг в школу (что не положено). Наверное, лет с пятнадцати мне уже не приходится вытаскивать эту оторву из полицейских участков. Сейчас Катя самая пристойная из всех моих непристойных детей. Ее картины украшают стены моего комфортабельного (правда, так оцениваю свою квартиру в хрущобе только я - остальные называют ее развалиной) и почти бесплатного (плачу только за коммунальные услуги и т.п.) домашнего офиса.
Дальше, Наташа, я не вполне понимаю, о чем рассказывать. Из "карантина" я вышел в зону, где меня уже ждали давно сидящие здесь девочки (пустили только самых несчастных). Первая минут пять рыдала у меня на плече. Мне удалось ее успокоить (действовал я довольно жестко). Девочку зовут Ира (фамилия восточная, поэтому не запомнил). Она делегатка от группы девочек, которым исполняется двадцать один год и которых не могут оставить в колонии. Долго объяснять. Это наш недосмотр. Поскольку Дума после третьего чтения передала дальше - в УК, УИК и в УПК - текст поправок с ошибками (казенные люди) и в окончательных текстах были допущены технические ошибки (не поверите, запятую поставили не там), а мы доступа к окончательному тексту не имели, теперь подростков, достигших двадцати одного года, администрация обязана отправлять немедленно во взрослую колонию. За этим тщательно следит прокурор. Уже и Дума знает об этом безобразии. У них с мая 2005 года лежит законопроект по исправлению технических ошибок (их там море). Не чешутся - не им сидеть!
Ну а этой Ире, которая минут пять рыдала на моем плече - ее слезы до сих пор на моей рубашке не просыхают, - в сентябре исполняется двадцать один год. Администрации не хватает четырех месяцев, чтобы отпустить ее по УДО (они просто умоляют позволить это сделать). На нее уже и ходатайство о помиловании подано, и положительная резолюция губернатора получена. Дело - в Москве. И, как вы, наверное, знаете, здесь эти положительные решения застревают на века. Ну а что я-то могу сделать? Конечно, сурово выговорить - перестань кваситься, пообещать что-то неопределенное (помогу, дескать). По ходу уже придумал три варианта действий. Со среды начинаю работать по каждому из трех вариантов параллельно. (У этой Ирины ВИЧ, и, как я смог понять за оставшееся до отъезда время, лечение болезни бесперспективно, да это и по ней видно - чистый скелет.)
Под конец мне дали увидеться с нашей общей любимицей - Ксенией Дайбовой. Она по природе художница, переписывается со всеми сотрудниками центра и приезжающими. Со мной, естественно, тоже. Ксения была главной героиней выставки, прошедшей в мае-июне в Центре Сахарова... По перу - просто тюремная мошенница. По судьбе - страшно догадываться, чего стоит жуткий шрам на ее горле! Не понятно, как она с этим перерезанным горлом выжила (перерезавшего Ксения не сдала, хотя менты настаивали). Посадили Ксению за угнанный велосипед, который она потом вернула. Дали три с лишним года. Мы ее отчаянно любим. Правда, надежды на то, что она соскочит с этого чертова колеса, у меня почти нет. В ее глазах читается судьба тюремной долгожительницы. Другим этого не понять, а я дочерей ГУЛАГа навидался, у которых тюремный стаж по 40-50 лет... Я подарил Ксении две пачки черного чая, две шоколадки, перекрестил на прощанье, поцеловал и попросил прощения, что не отвечаю на ее прекрасные письма. Ксения, тоже было попыталась всплакнуть, но сдержалась...
На самом деле я собирался написать совсем о другом. У нас жуткая проблема с оплатой проезда освобождающихся по УДО девочек. Они не попадают в бюджет, и поэтому у колонии нет денег на оплату их дороги домой. Пока это примерно сто долларов в среднем на каждую девочку (с октября будет дешевле). Это вроде выкупа из полона этих несчастных... И на плановых у колонии денег нет, поскольку по закону им должны оплатить проезд в общем вагоне, а таких сейчас нет. Встречая половину из них, мы можем сейчас (летом и в сентябре) купить им только купейный билет - из Москвы до дома. Я уж не говорю о том, что они приезжают сюда почти голыми. И едут в никуда. Хоть мы и звоним по всем возможным инстанциям - и в казенные организации, и в неправительственные... Счастливы бываем, когда их хотя бы кто-то там с поезда снимает...
Уже три девочки с начала года пропали. Я с понедельника сижу на телефоне и почте. Пытаюсь разбудить совесть у местных властей и правозащитников. Если не получится, на этот раз некоторых прокляну. Пусть не серчают. Пермских, скажем, точно прокляну. С 2001 года на "круглых столах" в Москве и Перми мы обсуждаем с ними проблему их бесчисленных девочек и тюремных младенцев. А они по-прежнему в четыре раза больше присылают в Новый Оскол девочек, чем в среднем по России. Вы уж простите, Наташа, мне излить душу некому. Меня достают с утра до вечера хрен знает какими претензиями: почему я, скажем Ходорковским не занимаюсь или мусульманами. Вчера меня особенно изуверски журналисты пытали. Один свой ответ, правда, не стоило посылать (это я понимаю). Может быть, и пошлю (подумаю) для общего представления. Только вы не расстраивайтесь. Я-то уж точно пока способен "делать разницу", как говорят арестанты. И буду заниматься новооскольскими девочками. Ну, еще Елецкой крытой, которой занимаюсь с 1979 года.
За тех же, кем не занимаюсь... Ну чего вам объяснять... По мальчикам из "Нескучного сада" сказал бы, что молюсь усердно за остальных. Да некогда мне за них молиться! У меня и на близких-то, более достойных молитв и любви, чем новооскольские девочки, времени нет... Такие дела".