Человек десяти лет

Любая попытка узнать что-нибудь о Станиславе Белковском из открытых источников сразу приводит к некоторому конфузу. Его деятельность как политолога и политтехнолога в 2000-е затрагивала едва ли не все важные темы десятилетия (Путин, Березовский, Ходорковский, национализм, коммунизм, оранжизм – и все остальное тоже), однако ни по одному из этих вопросов невозможно узнать что-либо достоверное.

Любое утверждение о деятельности Белковского в том или ином источнике опровергается утверждением в другом источнике, причем степень авторизации (или анонимности) этих источников тоже очень широко варьируется. Ясно одно: все 2000-е Станислав Александрович занимался активной деятельностью в политтехнологической сфере, хотя единственный однозначный эпитет, которым можно эту его деятельность охарактеризовать, будет «противоречивая». Именно так о его деятельности чаще всего обычно и отзываются.

Белковский в первую очередь – это очень яркий публицист и общественный мыслитель, его читать всегда интересно. Взгляд на общественные явления у него всегда неожиданный, хотя соглашаться с ним, как правило, не тянет, скорее тянет спорить. Но в любом случае, с чем у него всегда было все в порядке – так это с креативностью, новые идеи порождались в огромном количестве, и часть из них воплощалась в медийном и даже отчасти политическом пространстве.

Человек, обладающий подобными качествами, в 1990-е почти неизбежно становился политтехнологом. В 2000-е сфера политтехнологии начала с катастрофической скоростью вырождаться, и в ней удалось удержаться очень немногим людям – либо тем, которые очень сильно этого хотели, либо тем, которые не нашли себе применения в другой области, либо и то, и другое сразу. Во многом это было веление времени, хотя и конкретная политика наших властей тоже сыграла большую роль. Любые альтернативные точки зрения на происходящее, не говоря уже о каналах влияния, в 2000-х уже не то что не приветствовались, но самыми разными способами целенаправленно уничтожались или маргинализовались, и вся политическая борьба, которая вообще невозможна без таких вещей, была остановлена тоже.

Быть политтехнологом в такой обстановке, да еще политтехнологом с довольно отчетливой и последовательной антипутинской позицией было, очевидно, непросто, и чтобы выживать в этой сфере в качестве активного деятеля, надо было предпринимать целый ряд действий и усилий какого-то совершенно особого рода. Упоминания о Станиславе Белковском пестрят сообщениями на эту тему. «Теснее и дольше, чем с кем бы то ни было, сотрудничал с Борисом Березовским», – пока с ним «вконец не рассорился». Работал в Киеве на различных политиков – «то на одного, то на другую», и при этом сделал так много, «как никто другой», чтобы запугать наши власти угрозой оранжевой революции. Опубликовал (в 2003 году) знаменитый доклад «Государство и олигархия», в котором обвинил крупных собственников в стремлении отстранить Путина от власти, и в течение нескольких лет стал ассоциироваться с «человеком Кремля» (тем более что Кремль тогда как раз занялся упорядочиванием олигархической сферы, через судебный процесс над Ходорковским) – но через некоторое время стал последовательным защитником Ходорковского и оппонентом Путина.

Но в последнее десятилетие у Станислава Белковского чувствовалось что-то вроде ностальгии по 1990-м и ранним 2000-м – времени, когда в стране происходила реальная борьба политических сил. Федеральный центр, которому вечно не хватало в то время денег, заметно проигрывал многим группам влияния, у которых как раз денег было в избытке. Властные полномочия, конечно, давали определенные преимущества, но у нас в стране сейчас деньгами (а не официальным положением) определяется многое, и попытки надавить на властный центр довольно часто оказывались успешными. В этой атмосфере лавировать между политическими силами, что-то организовывать, заключать союзы и альянсы, а другие, наоборот, разваливать – для этого были все возможности, и Белковский этим пользовался.

Все переменилось, когда нефтяная и газовая рента резко выросла, и у федерального центра денег и влияния стало столько, что вступить с ним в конкуренцию или открытую борьбу означало совершить политическое самоубийство. Все 2000-е продолжалось это политическое безвременье, которое с иных точек зрения выглядит великим благом, а с других – великим злом для России. Оживляться атмосфера в этом отношении начала только в 2008 году, с началом кризиса, и недаром тогда Белковский начал публиковать на АПН серию материалов под названием «Кризис. Отец родной».

«2008-й стал самым удачным годом для России за долгое историческое время», пишет Станислав Белковский в предновогодней итоговой статье на АПН. «Экономический кризис – [это] и есть главный успех России в уходящем году. Благодаря кризису Россия поняла, что сон разума, который подавали нам как колбасно-воровскую стабильность на все времена, рождает все-таки лишь чудовищ. А лучший год России еще впереди. 2009-й? Дай-то Бог!».

Надо признать, что Белковский одним из первых в стране, еще осенью 2007 года, начал прогнозировать приближение «масштабного экономического кризиса» в России, правильно оценив угрозу того, что начиналось как относительно безобидный и локальный ипотечный кризис в США. Костяшки домино начали падать именно так, как он тогда предсказывал, и продолжают падать так вплоть до настоящего времени – а это удалось очень небольшому количеству аналитиков.

Белковский оценивает это в довольно широком контексте, в рамках всей послевоенной истории, политической и экономической: «После Второй мировой войны, когда развернулась глобальная конкуренция двух моделей развития – социалистической (советской) и западной – Запад, наряду с политическими свободами, предъявил миру общество потребления, которое, подобно сладкоголосым сиренам, должно было в конечном счете завлечь в свои сети и Второй (коммунистический), и Третий мир. В 1989 году, после падения социалистических режимов в Восточной Европе, мир стал однополярным. Модель "политические свободы + потребление" победила в качестве глобального образца. Сам же постоянный рост материального потребления стал практически безудержным». В 2007 году же, по мнению, Белковского, «началось крушение этой финансово-потребительской пирамиды, которое в 2008-м приняло характер глобального кризиса».

При такой трактовке дальнейшее развитие кризиса можно предсказывать довольно однозначно: мир распрощается со своим послевоенным процветанием и вернется во времена, больше напоминающие довоенное время. Для России это означает полный крах ее постсоциалистической модели, которая, как впрочем и поздняя социалистическая, держалась на продаже чрезвычайно дорогих сырьевых ресурсов на мировой рынок. Это значит, что потрясения неизбежны, и наша политическая система начнет сейчас трансформироваться под давлением самых разных факторов сразу.

В этом контексте Белковский и воспринял первые удары грома, которые начали раздаваться (как ни странно, для нашей власти довольно неожиданно) в последние два года. Первым ярким событием в этой цепи было, пожалуй, возмущение в Пикалеве, и по этому поводу Белковский написал статью с характерным названием «История Пикалевского бунта» – в которой едва ли не наиболее внятно из всех выразил определенную точку зрения, совет (или призыв) осуществить давление на власти единственным оставшимся способом: «Что же из [всего] этого следует? Простой вывод. Не придавать значения Путину с его изощренными интонациями и многослойными намеками. Хотите вырвать у этой власти то, что вам причитается? Поступайте, как пикалевцы. Выходите на улицы, перекрывайте дороги, творите власти реальные проблемы. Только в таком случае власть испугается вас и что-то сделает для вас. Так оно устроено. И никак по-другому».

Принципиальная неуступчивость к любым видам давления – хоть даже самого, сколь угодно оправданного, общественного и демократического, хоть парламентского, хоть политического – было едва ли не самым характерным признаком нашей власти в последнее десятилетие, и в такой ситуации все 2000-е Белковский, при всей его активной деятельности, выглядел как политическая фигура неким анахронизмом, «последним из могикан». Как он впишется в новое время, которое сейчас на наших глазах наступает – будет видно, но в любом случае вся модель отношений между властью и обществом сейчас будет меняться, и она, видимо, не будет напоминать ни 1990-е, ни 2000-е. Опыт России показывает, что такие изменения всегда (после накопления определенного давления внутри системы) происходят резким скачком, и никто не может заранее предсказать, какую конфигурацию примет политическая система на следующем повороте.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67