Вчера, 27 августа на 96 году жизни умер Сергей Владимирович Михалков.
Он жил так долго, что все уже поняли – он никогда не умрет, он будет константой нашего бытия, неподвижной скрепой, объединяющей поколения и десятилетия в единый процесс. Многих это очень раздражало, вплоть до откровенного хамства. Одни обвиняли его в том, что он совершенно не меняется: выглядит всегда одинаково, то есть хорошо, здорово и крепко, пишет одно и то же, в одном и том же стиле. Другие же, наоборот, обвиняли его в конъюнктурной изменчивости, в умении фантастически незаметно и органично мимикрировать под любое время, так что казалось, будто он всегда думал именно так, как говорит сейчас.
Он не реагировал на эти претензии, и не потому, что был слишком горд, а потому что они, как правило, его действительно не касались, они были – мимо. Но для того чтобы понять это неожиданное и ещё более раздражающее для кого-то обстоятельство, нужно увидеть его жизнь с “высоты” нашего времени, а ему самому – прожить эту жизнь, длинною во весь ХХ век.
Его обвиняли в том, что он не был “настоящим”, “подлинным” поэтом, но при этом был “главным” литератором всей страны. Но он разве претендовал на большее, чем быть просто автором детских стихов? Он разве строил из себя великого художника, борца за нашу и вашу свободу и властителя дум? Нет, и он наверняка очень удивлялся, когда его таким изображали. Но его стихи для детей, столь простые по смыслу и по рифме, столь легкие и не замысловатые, действительно знала вся страна, и знала очень долго. Они были настолько известны, что иногда даже трудно было поверить в то, что у них есть автор и этот автор живет в наше время.
Действительно, разве может быть конкретный и живой автор у «Песенки друзей» (“мы едем, едем, едем в далекие края…”) или «А что у вас?» (“а у нас в квартире газ…”), которые даже не надо специально разучивать, их и так все знают? Кто из ныне живущих “подлинных” поэтов в кавычках и без кавычек может похвастаться такими результатами? Кто из какого-нибудь поэтического “поколения дворников и сторожей” может потягаться с этой работой по гамбургскому счету? И кто может тогда предъявить ему претензии без политики, без политического контекста, а только за стихи, за умение писать так, чтобы другим захотелось это запоминать?
Советского ребенка можно отличить от постсоветского тем, что он всегда знал стихи Сергея Михалкова, будь то ребенок из 1930-х годов или 1980-х. Для детей, родившихся на излете советской эпохи, одна книжка Сергея Михалкова была полноценным окном в мир советского ребенка. Более того, именно из этой книжки многие дети впервые узнавали о том, что в нашей стране была революция, великая война и что сейчас она самая лучшая на свете. Эти базовые знания открывались нам в форме коротеньких доступных саг, которые мог прочесть любой маленький человек, еще не пойдя в школу.
В отличие от Маршака или Чуковского, язык Михалкова был настолько прост, что оставался понятным и современным на все времена, но при этом он говорил о гораздо более сложных, взрослых вещах. Ребенку однажды нужно рассказать и про страну, и про войну, и про революцию, и кто-то должен суметь это сделать. Понятно, что это не может быть ни Хармс, ни Григорий Остер, какими бы веселыми они ни были.
Другие бросали ему упрек в том, что он не поэт, а чиновник от литературы, “председатель союза писателей”. Звучит это воистину страшно, пока не наступает эпоха, когда, наконец, уже нет ни цензуры, ни редактуры, опечатки на обложке и первой странице стали хорошим тоном, а “союз писателей” размножился. Литература как форма существования цивилизации держится не на тех, то пишет, а не тех, кто позволяет им издаваться и получать за то презренный гонорар. Чиновничество от культуры – это класс, позволяющий художнику встретиться с государством. И нужно иметь психологию бомжа, чтобы этого не понимать. Очень многие из состоявшихся и несостоявшихся графоманов благодарны Сергею Михалкову за то, что не стали такими бомжами, а это дорогого стоит – во всяком случае для них самих.
Наконец, абсолютно все из того ряда взъерошенных гениев и проходимцев, кто мечтал бы устроить над ним показательный суд, обвиняли его в самом заметном его достижении – в написании гимна Советского Союза и последующей Российской Федерации. Но как и в случае с детскими стихами, упреки касались чего угодно, только не качества. Для любого поэта, а тем более детского, стать автором государственного гимна – это как для художника нарисовать государственный герб, а для философа придумать идеологию государству.
Самый интересный и самый незамеченный парадокс его творчества состоял в том, что он успел одновременно оказаться сразу в двух, абсолютно полярных, жанрах – с одной стороны, детской поэзии, которую иные и за литературу не считают, а с другой – официального гимна великой империи. Но в этом парадоксе была своя логика. Именно потому, что детские стихи Сергея Михалкова стали самыми понятными для всех советских детей: именно он смог написать самый доступный и грандиозный гимн для взрослых.
Невозможно себе представить, чтобы гимн СССР написал Маршак, Чуковский или Хармс, но в случае Сергея Михалкова это оказалось абсолютно реально. И также трудно себе представить, чтобы к мелодии Александрова подошли другие стихи – это стало понятно в 1944 году, это стало очевидно и в 2000 году, когда президент Путин предложил Госдуме советский гимн, но уже с измененными словами. Это событие, произошедшее в самом начале путинской эпохи и в самом конце эпохи Сергея Михалкова, имело глубокий историософский смысл.
Первый гимн Сергей Михалков написал в 1944 году вместо бывшего тогда Интернационала – своими новыми стихами, где речь идет о “сплотившей на веки Великой Руси”, этот гимн демонстрировал национально-имперский поворот советской политики. Ровно то же самое произошло в 2000 году, когда “Патриотическая песнь” Глинки, изначально написанная, между прочим, на французском языке, сменилась на гимн Михалкова-Александрова. Но дело, конечно, не в том, что песнь Глинки звучала с начала не на русском языке, – дело в том, что она не могла быть гимном великой державы с трагической историей. В ней не хватало пафоса, масштаба, мобилизации, то есть всего того, что было в прежнем гимне. И Сергей Владимирович Михалков, казалось бы, уже забытый аксакал восьмидесяти семи лет, пишет слова нового гимна, где есть не только империя “от южных морей до полярного края”, но и слова о Боге, так раздражающие тех, кто очень не любит, когда всё так хорошо и так правильно.
Сам автор сказал, что всегда хотел написать гимн православной страны, потому что сознавал себя православным. Для нас сейчас не важно, что это – самовнушение бывшего коммуниста или, правда, для самой православной страны он кое-что уже сделал. Очень важное сделал – упомянул имя Божие в государственном гимне, хотя об этом его никто не просил. Вопрос же о том, был ли он вообще крещеным, отпадает сам собой – он родился в 1913 году, еще при царе Николае II, и сам был наследником династии – дворянского рода Михалковых.
Это известное и трудно скрываемое в советское время обстоятельство объясняет очень много: он не был ни белым эмигрантом, ни обычным советским чиновником от культуры, он был тем самым дворянином, кто готов был служить своей стране во все времена, сохраняя преемственность рода как необходимое условие существования самой государственности. Это стало очевидным только сейчас, когда его жизнь прошла полный цикл от революции до тех времен, когда исчезла сама система, созданная этой революцией. Только теперь мы можем догадаться, в чем смысл его аристократического спокойствия, его грустного взгляда и его готовности в любой момент быть нужным новому режиму – он был тихим, молчаливым носителем духа Большой истории. Он не собирался быть гениальным поэтом своего поколения, он оставил себе самое главное – писать стихи для детей и гимн для государства, который будут слушать и петь даже правнуки этих детей.
Но, что бы он ни успел сделать на своем долгом и парадоксальном пути, оставляющим больше вопросов, чем ответов, одно достижение в его жизни превзошло все другие – это его сын, гениальный русский режиссер Никита Сергеевич Михалков, максимально искупивший своим творчеством прежние заблуждения отца. Мы знаем, что слишком занятой отец не так часто занимался сыном, как хотелось бы каждому из них, но мы также точно знаем, что если бы не было Сергея Михалкова, не было бы и Никиты.
Но, конечно, семья Михалковых была возможна только потому, что в 1936 году Сергей Владимирович совершил самое важное событие в своей жизни, определившее его судьбу – женился на Наталии Петровне Кончаловской, дочери художника Кончаловского и внучке художника Сурикова. Вместе они прожили 53 года. Этим союзом Сергей Михалков связал не только два дворянских рода, но и два творческих начала, которые породили двух известных режиссеров, Андрея и Никиту.
“У далёкой
У заставы
Часовой в лесу не спит.
Он стоит –
Над ним зарницы,
Он глядит на облака:
Над его ружьём границу
Переходят облака.
На зверей они похожи,
Только их нельзя поймать...
Спи. Тебя не потревожат.
Ты спокойно можешь спать”.
(Сергей Михалков «Облака»)