В этом тексте делается то, что почти недопустимо, что едва-едва выходит за рамки позволенного… Будучи специалистом по идеологии, я предлагаю политическое прочтение Славоя Жижека. Этого мыслителя можно читать по-анархистски, по-марксистки или по-троцкистски, но вряд ли такое предприятие способно быть сколь-нибудь оригинальным. Куда интереснее читать Жижека глазами человека с идентичностью хоббита, эльфа или орка. В статье я предлагаю консервативное прочтение Жижека, где основным объектом страсти является экология. Предварительное замечание о консерватизме – это не просто консерватизм, а консерватизм с духом России, с запахами шкуры медведя, дерева балалайки, рюмки водки и соли огурца.
Учение о природе с древности беспокоило великие умы человечества. Без размышлений о природе человек не высек бы из камня искру, не создал бы атомные реакторы, не задумался бы о смысле жизни, т.е. не поставил бы вопросы о том, что есть человек, что есть окружающий мир, что есть метафизика, стоящая над природой. Однако в качестве науки экология оформилась лишь в XX веке.
В современном мире помимо экологической науки существует экологическая (экологистская) идеология. Представителей науки именуют экологами, а политических активистов и идеологов – экологистами. Специфика зарождения экологистской идеологии такова, что ее ядро базировалось на экстремальном понимании человека и природы. Экстремальном в том смысле, что человек объявлялся воином природы, выходящим за границы социального бытия. На Западе существуют два основных течения, представляющих экологизм – это «глубинная экология» норвежского философа Арне Нэсса и «экоанархизм» Мюррея Букчина.
«Глубинная экология» предполагает равенство ценности социальной и природной жизни. Природа – это не ресурс и не продукт, из которого можно выкачивать все соки; природа – это часть человека, которую не смеют трогать наука и прогресс. Видимо, исходя из того, что природа часть человека, Нэсс, в отличие от других экологистов, вегетарианцев по приемуществу, – мог спокойно позволить себе крабов и икру под водочку или вино (см. об этом забавную историю Йенса Бьернебу [Бьернебу 2005: unpaginated]). «Глубинная экология» не предполагает отказа от благ цивилизации, она предлагает ограничиться в потреблении. Эта идеология была бы замечательной, если бы на практике она воплощалась без насилия и жертв не только со стороны природы, но и со стороны общества (начиная с человека и заканчивая его средствами производства, техникой). Так, последователи «глубинной экологии» из движения «Земля прежде всего!» прославились следующими акциями: физическое насилие против лесорубов; шипование деревьев гвоздями по принципу «пусть лучше погибнет лес, зашипованный гвоздями, чем достанется капиталистическому обществу»; минирование бульдозеров и тракторов. Один из лидеров организации Дэйв Форман планировал диверсионные операции на атомных электростанциях в Аризоне, Калифорнии и Колорадо. Разделяющие идеологию «глубинной экологии» из организации «Морской пастух» прославились тем, что в 90-е успешно топили китобойные судна: «спаси кита – убей человека».
За подобную деятельность Букчин осудил «глубинную экологию». Суть программы «экоанархизма» (или «социальной экологии», т.к. отношения с анархистским движением у Букчина были непростыми) в отрицании биоцентризма. Если «глубинщики» замещали антропоцентризм биоцентризмом, то «анархисты» в лице Букчина стремились вернуть человека и общество в природу. Пищу для ума Букчин черпал из работ анархо-коммуниста, князя, как сказал бы философ Розанов, Петра Кропоткина. Идеи Кропоткина Букчин присовокуплял к собственным экологистским построениям. Получалась утопическая картинка: государство не должно существовать (из-за него все проблемы с экологией), оно должно быть заменено коммуной-полисом, городом, базирующемся на принципах самоуправления. Отсюда отрицание какой-либо структурности и иерархии. Вместо них – органические (социально и экологически) сообщества: «В органических обществах различия между людьми, возрастными группами, полами и между человечеством и природным многообразием живых и неживых явлений рассматривались (использую превосходную фразу Гегеля), как “единство различий” или “единство многообразия”, но не как иерархия. Их мировоззрение было отчетливо экологическим, и исходя из этого мировоззрения они почти бессознательно вывели тело ценностей (body of values) , которые повлияли на их поведение по отношению к индивидуумам в их собственных общинах… экология не знает ни “царя зверей” и не “низших созданий” (эти термины произошли из нашей собственной иерархической ментальности). Скорее речь идет об экосистемах, в которых живые существа являются взаимозависимыми и играют взаимодополняющие роли в сохранении стабильности природного порядка» [Букчин 2011: unpaginated].
В отличие от экологизма консерватизм является классической идеологией. Отцы основатели консерватизма – Эдмунд Берк и Жозеф де Местр. Консерватизм возник как реакция на французскую революцию 1789 года. Любопытно, что Местр воспринимал ее как Божью кару, которую заслужила несчастная Франция.
Консерватизм – это нечто глубинное, чувственное, напоминающее практический смысл, но неограниченный конституцией тела и общества, а смысл, дополненный универсальными ценностями. «Правда консерватизма, – писал Николай Бердяев, – есть правда историзма, правда чувства исторической реальности, которое совершенно атрофировано в революционизме и радикализме. Отрицание исторической преемственности есть отрицание и разрушение исторической реальности, нежелание знать живой исторический организм. Отрицание и разрушение исторической преемственности есть такое же посягательство на реальное бытие, как и отрицание и разрушение преемственности личности, индивидуального человеческого я. Историческая реальность есть индивидуум особого рода. В жизни этой реальности есть органическая длительность. В исторической действительности есть иерархические ступени. И разрушение иерархического строения исторического космоса есть разрушение, а не свершение истории» (Бердяев 1990: unpaginated). Есть ли на самом деле эти иерархические ступени? Пустившись отвечать на этот вопрос, напрашивающийся из этой не совсем уместной цитаты, мы совсем уйдем в сторону, забудем о Жижеке. А зачем нам это? Продолжим.
Определить зарождение консервативной мысли в России гораздо сложнее. Возможно, по отношению к России применимы рассуждения консервативного мыслителя Майкла Оукшота, понимавшего консерватизм как нечто контекстуальное, практическое и анти-абстрактное. История России знает только два абстрактных эксперимента: революция 1917 года и распада Советского Союза, приведший к либеральной шоковой терапии. Ленин, Сталин, гениальный комбинатор Березовский – эти лица навсегда отпечатались в несуществующем коллективном бессознательном, коллективном бессознательном российского народа. Память о лысом с бородой, негорбящимся человеке и черном вольпинисте[1] будет вечной… Революция – поверхностна, но ее плоское состояние имеет острые углы, которые направлены на кромсание традиции и корней. Взрывание корней острыми углами – хаос. Эта поверхностность такова, что стремится уйти вглубь и уничтожить глубину, подменить ее собой.
Революции не уничтожали Россию, всегда находились лидеры, способные возродить Родину, которую казалось уже не вернуть. Эти разрушительные абстракции поворачивались лидерами в нужное практическое русло, к которому подключался контекст традиции. Поэтому российскими консерваторами могут называться многие: Достоевский, Струве, Бердяев, Франк, Лихачев, Солженицын и другие почтенные люди. Они все разные, но всех их объединяет любовь к Родине, любовь к России.
Среди российских консерваторов, вопрошающих о природе, о том уроне, который ей может нанести человек, размышлял выдающийся философ Константин Леонтьев. Леонтьев, как и другие российские консерваторы, замечателен своим кругозором, пониманием того, что в других идеологиях есть такие идеи, которые могут использоваться консерватизмом во благо России и мира. Так, Леонтьев обращается к либеральному мыслителю Миллю: «“Когда последний дикий зверь исчезнет, – цитирует Леонтьев Милля, – когда не останется ни одного дикого свободного и леса, – пропадет вся глубина человеческого ума, ибо не подобает человеку быть постоянно в обществе ему подобных, и люди извлекли давно уже всю пользу, которую можно было извлечь из тесноты и частых сообщений”». Леонтьев задается вопросом: «Но как же при мирном прогрессе без падения и разгрома слишком старых цивилизаций остановить бешенство бесплодных сообщений, которое овладело европейцами (сегодня актуальнее сказать всем миром, не только европейцами – А.В.); как утишить это воспалительное, горячечное кровообращение дорог, телеграфов, пароходов, агрономических завоеваний, утилитарных путешествий и т. п.?» Ответ его поистине пугающий: «Средство одно – желать, чтобы прогресс продолжал скорее свое органическое развитие и чтобы воспаление перешло в нарыв, изъязвление или антонов огонь и смерть, прежде чем успеет болезнь привиться всем племенам земного шара!» [Леонтьев 1996: unpaginated] Был ли Леонтьев провидцем? Болезнь привилась; огонь и смерть – мировые войны, опыты над людьми, Хиросима и Нагаски – неужели все это Леонтьев предвидел?
Нарыв лопнул, но так ли все спокойно, неужели нет нового нарыва? Обратимся к задумкам Славоя Жижека. Жижек критик европейского консервативного понимания природы, но его критика могла бы быть полезна для российских консерваторов. Таким образом, идеи Жижека могут быть практически применимы исходя из консервативного контекста. Обвинения в том, что российский консерватизм настолько безыдеен, что не может сформулировать что-то свое, – не пройдут по той причине, что без диалога и полемики не рождается ни одна новая идея: «Можно сопротивляться вторжению армий, вторжению идей сопротивляться невозможно» (Виктор Гюго).
В интереснейшем фильме Астры Тэйлор «Examined Life» [Taylor 2008] есть небезынтересный фрагмент, где одетый как уборщик нечистот, Жижек стоит на свалке в куче мусора и размышляет над гарбаджным и человеческим существованием. Куча мусора – это остатки от назревающего нарыва. Куча мусора – это место, где мы должны чувствовать себя как дома, – говорит Жижек. Свалка – пример того, как человек эскапируется от мусора, а более широко – от того, от чего он испытывает наибольший страх. Выброшенный мусор как будто бы исчезает из нашего мира. Однако он исчезает из мира иллюзий, в реальности он продолжает существовать.
По Жижеку, современное понимание экологии – это настоящее ложное сознание, связанное с мистифицированием реальных проблем. Постмодерновая мистика возникает тогда, когда катастрофы начинают рационализироваться, интерпретироваться в строгих логических терминах причинно-следственных связей. Такое интерпретирование упрощает бытование, жить становится легче. Однако природа не есть абсолютный баланс и тотальная гармония (эта мысль Жижека роднит его с классическими консерваторами). Природа – это серия невообразимых катастроф. Жижек полагает, что экология трансформируется в новую западную консервативную идеологию: «Не стоит играть в игры с природой! Не трогайте ДНК! Не разрабатывайте новые лекарства! Не придумывайте новые технологии!» Как ответить на эти упреки? Рецепт Жижека: усилить отчуждение от природы, стать более искусственными.
Не слишком ли радикален этот рецепт? Если присмотреться, то Жижек ожидает того же, чего ожидал и Леонтьев, может быть в иных, но не менее ужасающих масштабах. Усилить отчуждение от природы – не означает уничтожить ее. Природа – это социальный конструкт, который следует переосмыслить. Но как? Что для этого делать? Во-первых, не убегать от проблем, не мистифицировать, осознавать их и решать. «Поскольку хищническая эксплуатация достигла предела, повсюду заговорили об “ответственности”, необходимости “самоограничения” и “аскетизма”», – пишет представитель консервативной политической философии Гюнтер Рормозер. Однако, «после недолгого возмущения масштабами экологического кризиса, можно сказать, почти закономерно наступило торжество нигилизма… Отчеты о гибели лесов уже больше никого не волнуют» [Рормозер 1996: 188]. Сегодня гибель лесов должна быть такой же актуальной, как и повышение социального благосостояния. Во-вторых, решение проблем должно базироваться на духовных ценностях, а не на основе подхода максимизации прибыли и минимизации издержек. Иначе придут новые передвижные Фукусимы.
References
Taylor, A., director (2008) Examined Life. Available at: http://www.hiddendriver.com/projects/examined-life. Accessed April 19th 2011.
Бердяев, Н. (1990) Философия неравенства. Available at: http://www.vehi.net/berdyaev/neraven/05.html. Accessed April 19th 2011.
Букчин, М. Экология свободы (Фрагмент). Available at: http://livasprava.info/content/view/2624/1. Accessed April 19th 2011.
Бьернебу, Й. (2005) Как мы с профессором Арне Нэссом напали на НАТО: История одной мирной акции в Норвегии. Available at: http://magazines.russ.ru/inostran/2005/11/bu5.html. Accessed April 19th 2011.
Леонтьев, К. (1996) Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения. Available at: http://knleontiev.narod.ru/texts/evropeetz.htm. Accessed April 19th 2011.
НОМ (1992) Хозяева СССР, или Обязьянье рыло. Available at: http://www.youtube.com/watch?v=nfp6maXj7E4. Accessed April 19th 2011.
Рормозер, Г. (1996) Кризис либерализма. Москва: Институт философии РАН.
Примечания
[1] Вольпинизм – термин из полу-солипсистской подпольной работы Бориса Березовского; образован от слов «воля» и «альпинизм».
Оригинал текста: Arthur Vafin Zizek, Ecology, Conservatism // International Journal of Zizek Studies.