Возвращение долгов

Русский Журнал: Как скажется старт национального проекта "Образование" на жизни российских вузов, в частности, МГУ?

Алексей Козырев: Национальный проект "Образование" - один из четырех ведущих национальных проектов, предложенных президентом и его командой в конце 2005 года. Вообще говоря, самим брендом "национальный проект", мы обязаны, вероятнее всего, Ивану Александровичу Ильину, который говорил о том, что одна из задач будущей России - выдвигать масштабные национальные проекты. Хотя, насколько я понимаю, Ильин вкладывал в это понятие несколько другой смысл.

Проекты по-путински - это, прежде всего, "возвращение долгов", как это обозначил сам президент. То есть основная задача этих проектов - это материальное стимулирование, повышение заработной платы и другие формы финансирования высшего и среднего образования, что может способствовать большей эффективности работы образовательной системы, привилегированию определенных направлений научных исследований, учебных программ. Для высшей школы речь идет о том, чтобы выявить около 30-40 инновационных высших учебных заведений, - и в смысле материально-технической базы (прежде всего это связано с вузами, которые выходят на экономику и производство), и в смысле сотрудничества с зарубежными вузами и тому подобное, - и выделить для них дополнительное финансирование.

МГУ попадает в десятку вузов, которые обозначаются как национальное достояние, туда же включается и Санкт-Петербургский, Томский университет, и ряд других, которые тоже будут финансироваться по-особому.

РЖ: Решению каких именно проблем должна способствовать реализация проекта?

А.К.: В обычных вузах соотношение "преподаватель-студент" - один к десяти. В вузах, относимых к национальному достоянию, один к трем, один к четырем Примерно такое соотношение и существует сейчас в Московском университете, но, к сожалению, не всегда есть реальная возможность использовать это соотношение в полную силу. Несмотря на то, что ректор МГУ В.А.Садовничий за три своих полных ректорских срока сделал немало для обновления преподавательской корпорации и омоложения ее состава (это, к примеру, программа "100+100", по которой молодые кандидаты и доктора наук могут получить доцентские и профессорские ставки вне штатного расписания, помимо естественной ротации кадров), старый кадровый состав в Университете представляет значительный процент. Как решать проблему эффективности работы? Мне не видится иной возможности решения этой проблемы, кроме установления предельного возраста, после которого человек должен оставлять свою преподавательскую ставку и уходить на должность профессора-консультанта или на заслуженный отдых. Конечно, это должно сопровождаться принятием соответствующих законов, социальных программам, которые не позволят значительно понизить уровень и качество жизни ученых и преподавателей старшего поколения. Мы, пожалуй, являемся единственной страной, где можно числиться профессором, получать оклады и доплаты из "внебюджета", фактически не появляясь на работе в течение нескольких лет. Речь идет о людях, которым за 80, а то и за 90, которые давно уже не могут эффективно выполнять свою преподавательскую нагрузку.

Президентский проект включает в себя также план повысить доплаты за кандидатские и докторские степени. Насколько мне известно, на это выделяется около 3,6 млрд. рублей. С одной стороны, это должно стимулировать молодых людей к тому, чтобы защищать диссертации и заниматься наукой. Но, с другой стороны, наша страна и здесь оказывается в самобытном положении. Насколько я знаю, нигде на Западе не дается прямых доплат за ученые степени (как, впрочем, и за академические звания). Человек должен получать зарплату за труд - за прочитанные лекции, за написанные монографии, за инновационные научные открытия, а не за то, что он когда-то написал какую-то диссертацию, ценность которой еще отнюдь не абсолютна и не вневременна.

И не секрет, что по защитам диссертаций положение достаточно печальное. В гуманитарных отраслях, а особенно в юриспруденции и экономике, но также и в философии, социологии, педагогике защищается немало купленных, заказных работ. Бывают случаи, что для защиты таких работ создаются даже временные советы - на одну диссертацию. Кроме того, мне кажется, что ненормальным является такое положение, когда докторскую диссертацию защищает государственный чиновник. Будь моя воля, я бы запретил это, как, например, запрещено госчиновнику официально заниматься предпринимательством. Замечу, кстати, что никто из них не защищает диссертаций по математике, физике или геологии, где подлог, плагиат, да и просто научную несостоятельность работы выявить гораздо проще. В России до 1917 года диссертации защищал человек, оставленный при университете для подготовки к профессорскому званию. Он работал, он читал лекции в качестве приват-доцента и в итоге защищал квалификационную научную работу, которая позволяла ему остаться в университете профессором. Наша теперешняя практика - это очевидное коррумпирование системы научной апробации. Поэтому, мне кажется, парадоксально всю жизнь доплачивать и без того не бедным людям за то, что когда-то они хорошо вложились и потратили несколько тысяч долларов на покупку нужной им диссертации. Хочется надеяться, что ситуация с защитами будет меняться с приходом в Экспертный совет нового председателя - академика М.П.Кирпичникова.

Я понимаю, что относительно доплат меня поддержали бы далеко не все члены моей корпорации, ведь для нас, для университетских преподавателей, доплата за степени - это популистская мера, которая прибавит к окладу университетских профессоров и доцентов определенную, и может быть даже вполне весомую, сумму. Но тем не менее считаю, что такого рода доплаты можно отнести к пережитку советского мышления.

РЖ: На каком этапе реализации проекта мы сейчас находимся?

А.К.: Мы находимся в начале. Пока никаких реальных изменений мы не ощутили. Кроме того, Московский университет всегда занимал привилегированное положение в связи с тем, что финансировался отдельной строкой в госбюджете. Это означало признание на государственном уровне принципа автономии Московского университета, выработанного еще в 1905 году и восстановленного с приходом В.А.Садовничего: ректор выбирается университетской корпорацией и никем не утверждается. В госбюджете есть несколько организаций, в том числе МГУ, Большой театр, Эрмитаж, которые финансируются отдельной строкой.

Сохранится ли в ходе реализации этого национального проекта такое финансирование МГУ, или же он будет приравнен к другим элитным вузам, включенным в список "национального достояния", я думаю, сейчас не может сказать никто. Этот вопрос будет решаться президентом и правительством, сейчас же мы сейчас находимся в самой начальной стадии проекта.

Возможно, что-то уже почувствовали работники средней школы, потому что для них предусмотрены особые меры, например, доплаты классным руководителям. Им полагается ежемесячная надбавка за классное руководство - 1000 рублей. Речь идет также и о премировании лучших учителей - они будут получать по 100 тысяч рублей ежегодно.

Высшая школа пока находится в состоянии ожидания. Вообще говоря, основная идея этой реформы заключается в том, чтобы финансирование высшей школы было более целевым. Если в каком-то вузе появляется сильная школа в той или иной отрасли научного знания, то, следуя данному национальному проекту, эта школа получает дополнительное финансирование как некая инновационная группа. Насколько это будет эффективно, зависит от того, возникнет ли действенное и в достаточной степени независимое экспертное сообщество, которое сможет оценивать новизну и эффективность этих инноваций, от этого во многом будет зависеть то, как будет осуществляться этот национальный проект.

РЖ: Каким вам видится стратегический план развития высшей школы?

А.К.: В свое время, в 1991 году, еще будучи студентом МГУ, я участвовал в конкурсе "Университет XXI века", и наш проект выиграл тогда первое место. Он как раз в том и заключался, что, по нашему тогдашнему мнению, будущие университеты должны были стать созвездием научных групп, которые трудятся над определенными проектами. То есть, условно говоря, предпочтительным является не пожизненное профессорство, не пожизненное членство в корпорации университета, а некий договор-подряд, который заключается с творческим коллективом ученых на определенное время. И мне кажется, в этом направлении как раз и развивается идеология данного национального проекта.

Но теперь я думаю, что перевести нашу фундаментальную науку и высшую школу исключительно на такую проектную основу - это достаточно рисковое мероприятие. Задача вузов не только в том, чтобы они постоянно подстраивались под насущные потребности экономики, которая у нас до сих пор из кризиса окончательно не вышла, не только обслуживали интересы тех или иных бизнес-структур или предприятий. Она также и в том, чтобы давать фундаментальные знания, систематическое образование по классическим специальностям. Нам, философам, приходится общаться с нашими выпускниками, среди которых есть представители и бизнес-сообщества, и руководители крупных акционерных обществ и предприятий, и, общаясь с ними, мы имеем некую картину, обратную реакцию, когда люди, которые сейчас уже заняли достаточно высокие позиции в бизнесе, говорят нам, что они в девяти случаях из десяти предпочитают брать к себе на работу выпускников МГУ. Если речь идет о юношах, то это преимущественно выпускники мехмата, физфака - то есть фундаментальных естественнонаучных факультетов, девушки - это в основном выпускницы гуманитарных факультетов: философского, исторического, филологического и других.

Университет не профилирует свою деятельность под конкретные экономические проекты, он просто дает систематическое образование. Мне кажется, что реальным будущим реформы образования должно быть сочетание проектных моделей деятельности вузов и сохранение фундаментальных курсов и программ, которые должны финансироваться независимо от текущей экономической отдачи.

РЖ: Какие еще перспективы таит в себе этот национальный проект и реформа образования?

А.К.: Могу прибавить то, что всякий проект, в который вложена реальная забота о людях, это хорошо, это дает пользу обществу: хорошо, что повышают зарплату учителям, что задумываются о том, что финансирование вузов не должно быть построено по принципу "всем сестрам по серьгам", а должно быть связано с эффективностью их деятельности.

Вообще говоря, настоящим национальным проектом было бы платить достойную зарплату за добросовестный труд. Это настолько очевидная вещь, что у меня даже как-то язык не поворачивается называть это национальным проектом. Если национальный проект нужен для того, чтобы выявить эту очевидность, что человек должен получать достойную плату за свою работу - не за то, что он просиживает штаны в библиотеке, или умеет читать по-немецки умные книжки, или просто приходит в университет, а реальный оклад, который зависит от качества и количества прочитанных им лекций, от подготовленных им студентов, от выпущенных кандидатов и докторов наук. То есть должна быть выявлена и оптимизирована реальная связь действительного вклада человека в учебный процесс или научную работу и той суммы, которую он получает за труд.

Это не национальный проект, это азбучная истина, с которой нужно начинать возрождение нашей высшей школы. Особенно сейчас, когда высшая школа так много потеряла за последние 15 лет. В ней присутствует нездоровый дух коммерциализации, когда человек идет в частные вузы, заваливая ту работу, которую он делает на своем основном рабочем месте. Потому что там он может "молотить", не вкладывая в это много усилий, а здесь он сидит на окладе. Оклад можно увеличить, а суть дела останется прежней. "Халява" развращает сознание. Это, как мне кажется, нужно преодолевать - человек, работая в государственных бюджетных вузах, должен чувствовать себя достойно оплачиваемым ученым и преподавателем. Но недаром есть поговорка - "нам сколько ни плати, все мало". Надо еще чувствовать, что в государственном вузе можно заработать больше, если больше и лучше работать, выкладываться.

РЖ: А каковы должны быть критерии этой эффективности, за которую должна последовать достойная оплата?

А.К.: Действительно, это тоже существенный вопрос. Мне кажется, в поисках таких критериев и должно состоять направление развития этого национального проекта. Например, такой критерий как появление значимых публикаций в лучших зарубежных и отечественных журналах. В ряде вузов, например, в ВШЭ, насколько мне известно, существует такая практика доплат. То есть преподаватель получает определенный коэффициент к зарплате, если в течение года опубликовал определенное количество статей в лучших журналах по его отрасли науки.

Я не говорю, что это нужно вводить повсеместно - это один из критериев. Другой критерий... Мы недавно похоронили профессора Андреевскую, которая была легендой МГУ, - через нее прошли целые поколения тех, кто прослушал у нее лекции по основам экономической теории (на гуманитарных факультетах). Так вот, ее все время упрекали в том, что у нее мало публикаций, из-за этого она не стала доктором наук, профессором. Но это был великолепный, легендарный педагог, она бескорыстно служила студентам, даже зарплату свою отдавала нуждающимся, и ее помнят все, кто слушал ее лекции.

То есть существуют и другие критерии, помимо "писучести", количества публикаций, уровень которых может быть разным даже в элитных журналах. Это может быть какая-то рейтинговая оценка качества лекций. Такие формы проверки качества должны существовать не только для студентов, но и для самих лекторов. Если преподаватель получает высокую плату за свои лекции, но на них присутствует меньше 50, а то и 30% студентов, значит, здесь что-то не так.

Наверное, критерием может быть и то, что включается в модель Болонской системы - модульность, большая свобода студентов в выборе курсов, в свободном варьировании пакета учебных дисциплин, которые они выбирают по своей специальности. Большинство курсов сегодня - это некая жесткая сетка, которую студенты обязаны прослушать. Если они и выбирают что-то, это происходит в необязательное время - они могут прослушать и сдать "лишний" курс и тем самым дополнить свою специализацию.

Следовало бы сделать и более гибким сам государственный стандарт, прежде всего в тех вузах, где высок научный потенциал, например, в тех которые объявлены "национальным достоянием". Стандарт должен помогать студенту получить необходимые навыки и компетенции, а не быть жупелом или подводным камнем, который постоянно пытаются обойти те, кто хочет внести разумные инновации в учебный процесс. Наш ректор любит повторять, что если бы программы по математике в университетах Москвы и Петербурга были одинаковы, то не было бы в математике ни московской школы, ни петербургской.

И еще один момент - сам менеджмент образования. То, что происходит на протяжении последних лет с министерством, понять невозможно: идет бесконечная чехарда, смена управленцев, появление некомпетентных людей. И все это на фоне фактически проваленной реформы образования, некомпетентность которой была очевидна с самого начала. Я не владею точными цифрами, но миллиарды рублей были потрачены на разработку программ ЕГЭ и ГИФО, потрачены практически впустую, хватило бы на еще один добрый "национальный проект". По крайней мере, за счет этих средств зарплату в вузах можно было бы поднять еще тогда. Это далеко не безопасная вещь для будущего нашего образования. Все-таки образованием должны заниматься профессионалы, и само министерство должно стать командой профессионалов, экспертов, а не засланных непонятно кем на месяц-другой комиссаров с указкой вместо браунинга.

Беседовала Ольга Шляхтина

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67