От редакции: Александр Кораблёв (Донецк, Украина) – доктор филологических наук, заведующий кафедрой теории литературы и художественной культуры Донецкого национального университета, редактор журнала «Дикое поле». На конференции «Поэтический фактор в культуре. Синкретические тенденции и инновации» в Международном университете в Москве, где профессор выступал с докладом «Филология путешествия», мы воспользовались рабочей паузой, чтобы побеседовать о знаменитой Донецкой филологической школе и других культурных феноменах региона.
Пока материал готовился к публикации, стало известно о присуждении первого места в номинации «Крупная проза» в литературном конкурсе «Русская премия» за 2012 год одному из упоминавшихся в беседе авторов – Владимиру Рафеенко.
* * *
Русский журнал: Александр Александрович, откуда следовало бы исчислять, по-вашему, культурную историю донецкого региона?
Александр Кораблёв: Это как посмотреть. Если смотреть из кабинетов Шведской академии, то она ещё не начиналась. Ни одного мирового имени. Чтобы стать знаменитым, нужно уехать из этих мест, как это сделали в своё время композитор Сергей Прокофьев, поэты Василь Стус, Лев Беринский, Алексей Парщиков.
Если смотреть из Москвы, то что-то интересное в этом краю уже происходит – донецкие авторы публикуются в толстых столичных журналах, получают престижные литературные премии (Владимир Рафеенко, Олег Завязкин, Элина Свенцицкая, Елена Стяжкина и др.)
Если смотреть из Киева, то взгляд двоится: «Не Украина и не Русь – боюсь, Донбасс, тебя, боюсь…»
РЖ: Сильная цитата... Это откуда?
А.К.: Автор неизвестен. Но это давняя литературная традиция, еще с XIX века – воспринимать Донбасс как страшное место, ад на земле. Достаточно взглянуть на названия: «Молох» Куприна, «Подземное царство» Вересаева, очерки Серафимовича «Под землей», «В огне». Даже Пастернак, никогда здесь не бывавший, канонизировал такое восприятие в известной строке о «донецких, горючих и адских».
Думать так о Донбассе есть основания и сейчас. Но думать о нем только так и никак иначе – это все равно что, читая Дантову «Божественную комедию», ограничиться только чтением «Ада». А ведь на донецкой земле есть и Святые горы, куда приезжали Тютчев, Чехов, Бунин, Цветаева… И это совсем другие ассоциации.
Но есть еще взгляд изнутри. Местные историки и поэты расскажут, ссылаясь на известные и не слишком источники, что здесь была разнообразная культура с незапамятных времен. Здесь жили, изгоняя друг друга, племена скифов, сарматов, готов, гуннов, хазар, печенегов, половцев… Амазонки тоже жили здесь, если верить Геродоту.
Здесь родина скандинавского бога Одина, если верить Туру Хейердалу. Отсюда берёт начало великая русская литература, – если иметь в виду, что именно в этих местах сложился сюжет «Слова о полку Игореве».
И не только литература. Мы знаем из летописи, «откуда есть пошла земля русская» – из Киева. А откуда пришли основатели Киева? Согласно одной из гипотез – из донецких степей.
РЖ: Вы полагаете, именно в этих культурных пластах содержатся предпосылки возникновения в Донецке сильнейшей филологической школы, притом не только Украины, но и, возможно, всего постсоветского пространства?
А.К.: Школы возникают там, где находится учитель. Хотя нахождение учителя в том или ином месте, по-видимому, не случайно.
В Донецке школа филологии возникла оттого, что в 1966 году сюда приехал 29-летний доцент Михаил Моисеевич Гиршман. Приехал из Казани, но через Москву, и в этом тоже заключался мощный теоретический и организационный импульс – первое время кафедра теории литературы Донецкого университета воспринималась как филиал московского Института мировой литературы.
Потом сказались местные предпосылки, только не культурные, а наоборот: отсутствие свободы, несопоставимое с московской и тартуской несвободами, и отсутствие хороших библиотек и архивов. Донецким филологам ничего не оставалось, как сосредоточиться на самом тексте, погружаться в него, как шахтерам, добираясь до глубинных смыслов.
РЖ: Как развивалось школа?
А.К.: Драматично. В смысле – по законам драматического искусства. После феерической конференции в 1977 году, о которой до сих пор вспоминают российские, украинские, белорусские, казахские коллеги, началось системное удушение школы. Прекратилось издание научных сборников, закрылся совет, усилился индивидуальный прессинг.
В это же время, усугубляя ситуацию, приезжает в Донецк, и тоже причудливыми путями, из города Горького (теперь и прежде Нижний Новгород) через Кемерово, опальный филолог и прямой последователь самого Бахтина Владимир Викторович Федоров. Школа усилилась – и раздвоилась. В ней драматически противопоставились два учителя, а донецкие семинары стали походить на захватывающие интеллектуальные спектакли.
Следующий акт этой драмы – ниспровержение учителей под девизом: «Платон мне друг, но истина дороже». Начались полемические выступления учеников (В.Э. Просцевичус, А.В. Домащенко, А.О. Панич) с собственными концепциями.
А сейчас подтягивается к полемическому уровню новая генерация. Так что история продолжается.
РЖ:Возможна ли донецкая филология за пределами Донбасса?
А.К.: Надо смотреть и сравнивать. При всех различиях, есть и остаётся что-то общее у донецких выпускников, где бы они ни оказались. Если говорить отвлечённо, то это идеи целостности, онтологии, диалогичности. Филология, переходящая в философию, в искусство, в жизнь.
Сравним: К.Г. Исупов (Санкт-Петербург) – исследователь «эстетики истории», автор работ по философии и культуре Серебряного века, составитель многочисленных антологий и словарей; Ю.Б. Орлицкий (Москва) – один из главных наших стиховедов, знаток и систематизатор современной русской поэзии; Б.П. Иванюк (Елец) – теоретик метафоры, составитель литературоведческих лексиконов; Р.В. Мних (Седльце, Польша) – автор работ по теории символа и герменевтике, устроитель международных семинаров, редактор эпистемологического журнала «Миргород».
А ещё – Н.А. Петрова (Пермь), М.М. Красиков (Харьков); Е.Г. Бегалиева (Тараз); Н.В. Белинская (Тель-Авив), Е.Я. Римон (Иерусалим), В.Ф. Сомофф (Сан-Франциско) и др. О каждом можно рассказывать долго.
РЖ: Услышать о столь масштабном культурном явлении в провинциальном регионе, кажущемся издалека пустыней – тем удивительнее, что на постсоветском пространстве Донецк давно уже воспринимается несколько макабрическим образом... Виден ли этот экспортный «сицилийский» миф о Донецке изнутри самого города?
А.К.: Это не миф, к сожалению. Это наша реальность, хотя и в плотной, почти непроницаемой мифологической оболочке. Есть смельчаки, которые пишут статьи и книги о «донецкой мафии», открывают и комментируют факты, помогающие понять, что здесь происходило в 90-е, когда взрывались офисы и среди бела дня в центре города раздавались автоматные очереди. Сейчас тихо. На улицах цветы, красивые женщины, дорогие машины, высотные здания, – новый имидж Донецка.
РЖ: Расскажите о вашем филологическом клубе – насколько я знаю, неофициально он известен как «Кораблевник».
А.К.: Это неформальное продолжение и расширение университетской филологической школы. Чтение и обсуждение литературных, философских, исторических и других текстов, презентации книг, встречи с интересными людьми. Еженедельно, в течение уже 20 лет. Театр общения. А значит, театрализованная история новой донецкой литературы. С тех пор как появился сайт общества, круг общения значительно расширился. Сейчас думаем, как реорганизовать клуб, сделать его эффективнее.
Есть в Донецке и другие интересные литературные места. Из тех, где я иногда бываю, назову два: литературная студия «Кофе-кошка-Мандельштам» Анны Ревякиной и дом поэта Григория Брайнина («Брайнин-Хаус», как его называют, – многоэтажный, с грифонами у входа и кариатидами внутри). Их отличает взыскательность в составлении программы и располагающая к общению атмосфера. В гостях у Брайнина нередко выступают известные авторы из других городов и стран – Рафаэль Левчин, Юрий Зморович, Дмитрий Бураго, Дмитрий Кузьмин, Том Моррис и другие.
РЖ: Какие местные журналы стоит читать, чтобы иметь представление о донецкой литературе?
А.К.: Их попросту нет. Два журнала, выходящие изредка и символическим тиражом, для миллионного города и пятимиллионного региона – это зияющая информационная пустота. Но и эти два – скорее международные, чем местные.
«Дикое поле», которое я пытаюсь засевать с 2002 года, объединяет авторов со всех континентов, кроме разве что Антарктиды. Поэзия, проза, критика, филология, различные маргинальные жанры. Каждый номер – единое концептуально-ассоциативное целое.
«Четыре сантиметра Луны» – проект Сергея Шаталова, выходит с 2008 года. Менее «дикий», более «авангардный», но столь же пестрый – разноплановый и разножанровый.
РЖ: Среди ваших филологических проектов – всеукраинский, и шире, опрос литературных деятелей. Что удалось выяснить?
А.К.: Это была попытка по возможности объективно определить, кто есть кто в современной литературе Украины. По крайней мере, увидеть, как сами литераторы оценивают друг друга. Не знаю, намного ли изменилась литературная ситуация за девять лет, но в 2004 году она выглядела так...
Самые признанные украинские поэты – Сергей Жадан и Юрий Андрухович, за ними – Василий Герасимьюк и Игорь Рымарук; хрестоматийная Лина Костенко, как ни странно, лишь пятая.
Среди русских поэтов Украины равное количество голосов набрали киевлянин Александр Кабанов и дончанка Наталья Хаткина, третий – Андрей Поляков, которого, однако, Крым и Москва считают первым.
Среди украинских писателей абсолютный лидер – Юрий Андрухович, далеко позади за ним – Оксана Забужко, Тарас Прохасько, Юрий Издрик.
Среди русских писателей – не Андрей Курков, как многие подумали бы, а Александр Хургин.
Бесспорный лидер среди критиков – Игорь Бондарь-Терещенко, однако следующий за ним Михаил Брыных более признан в Киеве, а Владимира Ешкилева больше ценят в России.
Из новых имён чаще всего называли донецких авторов – Елену Стяжкину, Владимира Рафеенко и Элину Свенцицкую.
Из тех, кто покинул Украину, чаще вспоминались Игорь Клех, Рафаэль Левчин, Алексей Парщиков, Сергей Соловьёв.
РЖ: Чем вас заинтересовала конференция «Поэтический фактор в культуре. Синкретические тенденции и инновации», в которой вы приняли участие?
А.К.: Перспективная концепция, и достаточно безумная, чтобы в неё поверить. Взрывчатая смесь участников – философы и филологи, физики и математики, географы и биологи, поэты и писатели, кураторы и трегеры, к тому же многие из них соединяют в себе эти стороны. Однако, при всей проблемно-тематической пестроте, конференция умело структурирована и выстроена: четыре панели выступлений плотно подогнаны одна к другой. Каждая могла бы стать темой отдельного семинара, но поставленные рядом и сопоставленные, они образуют цельную многомерную конструкцию: «Политософия и поэтократия», «Авторская антропология», «Геопоэтика и смыслы путешествий», «Зоософия и кентавристика». Каково?
Как я понял, фантасмагорическая кентавристика и продуктивность этой конференции происходит оттого, что у нее два очень разных и очень креативных инициатора – такая интегральная личность, как вы, и такая знаковая фигура новейшей истории, как Геннадий Бурбулис.
РЖ: На вашем авторском вечере в Зверевском центре современного искусства поэт Алексей Сосна спросил вас об особенностях донецкой литературы…
А.К.: Это непростой вопрос. Пишущих у нас много, как, наверное, и везде, и все они пишут по-разному. Но некоторые общие черты, предварительно и навскидку, все же можно назвать.
Донецкая поэзия достаточно традиционна, но не потому, что провинциальна, а потому, что стремится к подлинности. В городе, который много и тяжело трудится, как-то неловко заниматься пустяками. Не зря же возникла поговорка: «Донбасс порожняк не гонит». Если пишешь стихи, то они должны быть настоящие, честные. Им простится простоватость и неказистость, но не фальшь, пустота, подделка. Признанные донецкие поэты – традиционалисты (Борис Ластовенко, Елена Лаврентьева, Наталья Хаткина, Светлана Куралех, Владимир Авцен, Петр Свенцицкий, Петр Адамовский, Сергей Алымов, Николай Чайковский, Людмила Буратынская), а если традиция с левым уклоном, то незначительным и тоже традиционным (Лев Беринский, Сергей Боенко, Светлана Заготова, Элина Свенцицкая, Виктория Савенкова, Владимир Рафеенко, Олег Завязкин, Юлия Костина, Юлия Сиромолот…).
Донецкая поэзия часто философична (Владимир Гланц, Валентина Ботева, Александр Савенков, Игорь Борисов), реже гражданственна (Теодор Гланц, Вячеслав Пасенюк, Игорь Галкин, Александр Товберг). Сосредоточена в себе. Погружена в неизъяснимые глубины и оттого нередко мрачновата (Андрей Максименко), или разбавлена иронией (Евгений Мокин), или просвечена высокими смыслами – христианскими (Дмитрий Трибушный), буддийскими (Елена Морозова, Сергей Самаров, отчасти Наталья Мягкова), даже исламскими (Олег Соловей).
Донецкий авангард – умеренный, работающий на уровне смыслов (Григорий Брайнин, Люся Константинова, Сергей Шаталов, Алексей Шепетчук, Юрий Меняйло, Саша Протяг, Михаил Дикушин, Владислав Ламаш). Иногда – игровой, скомороший (Иван Ревяков), утонченно-изысканный (Олег Юров), утрированно-урбанистический (Олег Соловей, Виктор Семернин, Арсений Александров), визуальный (Юр-Ко Соняч). Даже поэтические театрализации не столько авангардны, сколько экстравагантны (Юля Финтиктикова, Анна Ревякина, Екатерина Мирошниченко).
РЖ: Как я понимаю, вы перечисляете вперемешку имена пишущих на русском и на украинском?..
А.К.: Это принципиально. Поэзия как сверхприродная субстанция не зависит от природных различий – национальных, возрастных, половых и т.д. Как ток, который течет в разных проводниках. Как дух, который веет, где и как хочет. Различия начинаются на уровне поэтики, воплощения. Когда мы говорим «донецкая поэзия» – это необходимая условность, позволяющая обобщать разнородные явления в целостный феномен.
Языковые различия – хоть и особая дифференциация, но тоже природная, производная от природных закономерностей. Как говорят философы, язык – «дом бытия», «колыбель души», «тонкое тело сознания». Поэтому и языковые проблемы – тонкие, болезненные, экзистенциальные. Донбасс – многонациональный регион, но в основном русскоязычный, и понятно, что насильственная украинизация не вызывает здесь оваций.
Если не вдаваться в частности, то можно сказать, что донецкая литература двуязычна. Языки в ней не конфликтуют, а резонируют, взаимоотзываются. Некоторые литераторы мастерски пишут на двух языках (Э. Свенцицкая, О. Завязкин, А. Чупа).
А еще донецкая поэзия филологична – всё-таки сказывается школа. Чувство языка, культура слова, онтология творчества (кроме уже названных Н. Хаткиной, В. Авцена, С. Шаталова, Э. Свенцицкой, Д. Трибушного, О. Соловья, В. Рафеенко, О. Завязкина, Н. Мягковой, И. Ревякова, Е. Мирошниченко, это Мария Хаткина, Иван Волосюк, Екатерина Сокрута, Ксения Першина, Мария Панчехина, Наталья Колтакова, Мария Пронина, Ия Кива, Алексей Чупа, Олег Миннуллин, Тимур Хайрулин, Анна Грувер и др.).
И это я ещё ничего не сказал про прозаиков, а они тоже интересны: Александр Монастыренко, Элина Свенцицкая, Елена Стяжкина, Дмитрий Билый, Владимир Рафеенко, Олег Завязкин, Дмитрий Пастернак, Леся Орлова, Владимир Демичев, Вячеслав Верховский, Владимир Скобцов…
Слишком много имён? Это далеко не все. Они мало кому известны, и у меня нет иллюзий, что этот список кого-нибудь спасёт от забвения. Но у меня нет и сомнений, что он необходим. Это важно не только читателям, но и самим авторам. Эту психологическую потребность гениально подметил Гоголь. Помните, уезжающему в Петербург Хлестакову провинциальный чиновник, вместо того чтобы просить о чем-то меркантильном, говорит: скажите всем там вельможам разным, что живёт в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Только и всего. Но это почему-то очень важно. Чтоб знали. Если о тебе знают, то жить можно и в провинции.
Беседовал Игорь Сид