Начну с откровенного признания: если бы несколькими днями ранее автору данной статьи не предложили высказать нечто в связи с приближающейся годовщиной "оранжевой революции", он даже не вспомнил бы о столь знаменательном событии в истории одного из наших ближайших соседей на постсоветском пространстве. Обескураженный и даже весьма расстроенный собственной забывчивостью (ведь, по справедливому замечанию Монтеня, многие жалуются на плохую память, но почти никто - на отсутствие ума), автор испытал еще большее разочарование в собственных интеллектуальных способностях, когда осознал, что ему попросту нечего сказать по поводу украинских политических страстей годичной давности.
Однако, будучи убежденным сторонником концепции, согласно которой невозможно узнать, думаешь ли ты что-либо или не думаешь до тех пор, пока не начнешь говорить, автор в очередной раз решил, что отсутствие мыслей не повод для молчания, тем более что при словосочетании "оранжевая революция на Украине" кое-какие смутные образы и аналогии все же зашевелились в потемках его политического сознания. Последнее вытолкнуло на поверхность набор довольно странных идей, между которыми за неимением лучшего пришлось устанавливать взаимосвязь.
Прежде всего вспомнилась популярная некогда фраза о том, что, дабы победить коммунизм, надо его построить. Затем почему-то пришла на ум идея стоиков о том, что свобода состоит в добровольном подчинении року. Что объединяет эти две идеи? Пожалуй, диалектическая логика, в соответствии с которой утверждение чего-либо достигается через его собственное отрицание и наоборот: отрицание коммунизма - через его утверждение, автономия - через признание гетерономии; отказываешься от утопических построений, строя утопию, следуешь по своему собственному пути, отправляясь в путь по следам другого.
Или еще: нападение - лучшее средство защиты. Если не хочешь, чтобы тебя ударили, ударь первым; если не хочешь испытать принуждение, заранее подчинись; если не хочешь жить при коммунизме, начинай его строить. Теперь подставим другие значения переменных и получим: дабы избежать революции, следует ее совершить. Отсюда уже не составляет труда вывести "мораль": если хочешь сохранить власть над народом, отдай народу эту власть, возглавь революцию, дабы не пасть ее жертвой.
Однако одно дело - мыслить диалектически, а другое - размышлять о диалектике. Во втором случае нельзя не вспомнить о том, какую важную роль, например, в философских построениях Гегеля играла идея "хитрости разума". Будучи реализацией этой изначальной "хитрости", диалектика оказывается логикой притворства. Никто не был настолько глуп, чтобы понимать поговорку про коммунизм буквально. Наоборот, всем, кто передавал ее из уст в уста, было ясно не только то, что никто еще не живет при коммунизме, но и то, что никто, собственно, его и не строит, а лишь делает вид, что участвует в строительстве.
Так же никто не может покориться предначертаниям судьбы в силу того, что не знает, что ему предначертано. Нельзя в действительности стать "божьим последователем", ибо пути Господни неисповедимы. Можно в лучшем случае жить так, как если бы ты знал, в чем состоит это предначертание, то есть попросту верить, что твои планы на грядущий день не противоречат Божественному провидению. Насколько нелегко сохранять веру, полагаю, известно каждому, кто пытался это делать; это так же трудно, как "продолжать грезить, зная, что грезишь".
Одним словом, постоянное, последовательное и изощренное притворство под силу далеко не каждому. Шекспир все-таки слегка польстил людям, назвав их актерами. Скорее, все мы хотели бы быть ими и жить "играючи", по собственной воле меняя маски, но по большей части проживаем отпущенный нам срок, довольствуясь участием в безыскусных любительских спектаклях, поскольку понимаем, что в конечном итоге так проще. Проще даже, чем жить искренне, не притворяясь вовсе, потому что искренности можно достичь лишь ценой решительного отказа от желания актерствовать, то есть опять-таки ценой притворства.
Поэтому вряд ли найдется достаточно много тех, кто верил бы в "искренность" оранжевой революции, то есть в то, что ее "вожди" и их последователи намеревались произвести решительный и глубокий переворот в социально-политической (а почему бы и не в экономической, культурной и вообще во всех так называемых сферах?) жизни Украины. Быть может, еще меньше нашлось бы тех, кто склонен усматривать в этих событиях изощренный диалектический ход: некую новую стратегию власти на постсоветском пространстве, новый этап развития "управляемой демократии", когда вслед за "управляемыми выборами" власть предержащие ухитряются организовать "управляемую революцию", призванную на самом деле сохранить все (и по большей части всех) на своих местах.
Вместо этого получается как со строительством коммунизма в отдельно взятой стране: всем уже давно "все ясно", но, как жить по-другому, не знаем, а если знаем, то не хотим или, вернее, "пока не до этого", потому что есть насущные бытовые заботы. С другой стороны, надо же иметь хоть какие-то ценности, символы и идеалы, возвышающие нас над повседневностью, поэтому уж какое ни на есть, а show should better go on! Таков принцип любительского театра.
Итак, если, с одной стороны, зарплаты вечно не хватает, от бесплатного здравоохранения и образования осталось одно название, чиновники на каждом шагу требуют взяток, то нужна революция. Но кто и за кем, оставив дом, семью и рабочее место, выйдет на майдан? И самое главное - что будет потом, кто вообще потом с этого майдана вернется? Если, с другой стороны, экономика в перманентном кризисе, социальная сфера оставляет желать лучшего и все говорят, что власть коррумпирована, то почему до сих пор не случилась революция? Потому что неизвестно, кому и за кем выходить на майдан и, самое главное, что будет потом и кто потом с этого майдана вернется.
Так давайте же проведем рекламную кампанию, идеологическую работу и разъясним, что власть все понимает и хочет кадровую ротацию, то бишь, простите, революцию(!), не меньше, чем народ, а это гарантия того, что на майдан пойдем все вместе за хорошо всем знакомыми людьми и все потом вернутся домой воодушевленными, целыми и невредимыми, а те, кто не выйдет, не получат новых постов, морального удовлетворения и памятных сувениров. Одним словом, прервем монотонные будни и устроим друг другу небольшое представление, чтобы следующие четыре года каждый мог спокойно заниматься своим привычным делом: власть - политикой, а народ - тем, чем он там обычно всегда занимается.
Теперь становится понятным еще одно обстоятельство, связывающее строителя коммунизма эпохи застоя, свободного стоика и оранжевого революционера: все они - фигуры чрезвычайно комичные. Так уж выходит, что не слишком талантливый актер тем более жалок и смешон, чем более возвышенную и трагичную роль он пытается играть. Тот, кто делает вид, что строит коммунизм, а сам мечтает хотя бы на время вырваться в какую-нибудь капиталистическую страну, - смешон. Смешон стоик, делающий вид, будто радуется ударам судьбы как знаку более высокого своего предназначения, и не способный в то же время сказать, в чем состоит его предназначение, кроме того, чтобы сносить удары судьбы. Смешон участник уличного пикета, делающий вид, будто жизнь в его стране радикально изменится после того, как бывший премьер-министр пересядет в президентское кресло. Наконец, смешно называть "революцией" политический переворот, от которого никто, включая его непосредственных участников, не ожидал никаких существенных социальных последствий.
Наконец, дабы никому не было обидно, надо сказать, что смешон и сам автор, попытавшийся было всерьез задуматься над прошлогодней украинской "революцией". Смешон, как всякий, кто, наморщив лоб, дает оценку любительскому спектаклю, с серьезным видом объясняет смысл шутки или рассуждает о событии, которого не было. Осмелюсь посмеяться и над теми, кто убежден в том, что наша политическая элита с прошлого года испытывает страх перед возможностью оранжевой революции в России. Если же это так, то тем хуже для власти: значит, она уже шарахается от собственной тени, не понимая, что без ее настойчивых призывов и грамотной рекламной кампании никто на улицы не выйдет, потому что она сама за последние десять (а может быть, и за последние восемьдесят восемь) лет сделала все возможное, дабы не оставить никого, кто кроме нее мог бы к чему бы то ни было призывать.
У автора данной статьи скверная память на анекдоты, к тому же он совершенно не умеет их рассказывать, даже если и вспомнит какой-нибудь. В утешение читателю могу сказать, что в ходе написания данного текста автор сам ни разу даже не улыбнулся - анекдот-то годичной давности, в свое время уже отсмеялись.