Старое и новое средневековье

Ожидание нового средневековья – обычное развлечение отечественных интеллектуалов со времён как минимум Бердяева. При этом последний и кинул первый камень в огород здравого смысла, описав как новое средневековье советскую действительность. При всём её своеобразии, очень сложно найти что-либо столь противоположное органическим основаниям средневековой жизни. Тем же грешил и Флоренский – видевший, правда, в средневековой реальности сугубый позитив.

В нулевых темой увлекались в основном на Западе (Минк, Стоун и компания; можно припомнить ещё Эко, поминавшего чёрта… то есть новое средневековье десятилетием раньше). Однако наступивший кризис заметно активизировал дискуссию от полюса до полюса, включая одну шестую часть суши. Парадокс, однако, состоит в том, что дискуссию ведут люди, весьма смутно представляющие себе, что такое средневековье.

Человек Нового времени последние шестьсот лет, как правило, остаётся в рамках парадигмы, сооружённой ещё ренессансными гуманистами. Между 500 и 1500 годами ему видятся лишь дикость, фанатизм и жестокость. Однако же, средневековье в целом было куда менее людоедским, чем античность и большая часть Нового времени. Население росло медленно, его часто не хватало – и его, в общем, берегли. Скажем, известная байка о том, что сражения рыцарских армий носили демонстративно-театральный характер, порождена фантастической для античности и Нового времени практикой, когда занижались не только свои, но и ЧУЖИЕ потери (разумеется, в случаях, когда речь шла о войнах внутри одной цивилизации).

Изуверский фанатизм и массовое сожжение неправильных людей, столь привычно связываемое с «готикой» – это как раз примета зари Нового времени. Средневековые монархи Испании хладнокровно титуловались «королями трёх религий»; костёр же процвёл всерьёз почти одновременно с Колумбом. Равным образом, реки крови и изощрённые казни за простую уголовщину появились именно как симптом кризиса средневекового общества, «Осени средневековья». Иными словами, рассуждения о «тёмных веках» в контексте Ленина и бен Ладена имеют весьма перпендикулярное отношение к действительности. Однако, что симптоматично, действительные черты нового средневековья неумолимо проглядывают в текстах, на первый взгляд отрицающих «медиевал» самим фактом своего существования.

Однако познакомимся с предметом чуть ближе. Итак, что действительно является сущностью средневековья? Это мир, где темпы технологического прогресса низки по объективным и непреодолимым причинам. Линейный рост существует только в фантазиях недоучившихся технократов и поклонников Фоменко; на самом деле он страшно нелинеен, и бурный прогресс закономерно сменяется статикой. На этом фоне и развивается ДРУГОЙ прогресс.

Суть его сводится к формуле: «если линейное наращивание ресурсов невозможно, остается лишь наращивать качество управления ими». В общем, средневековье живёт по принципу: «если мы не можем изменить орудие, мы изменим человека, который его держит». Промежуток между 500 и 1500 годами – золотая эпоха HR-менеджмента, затраты на который колоссальны.

Простейший вариант человеко-апгрейда – это специализация и усиленное натаскивание. В классическом средневековье ремесленники начинают обучение в детстве, и оно растягивается на годы. В итоге примитивными орудиями создаются совершенные творения.

Однако мало изменить тело и «моторную» часть мозга – важно изменить сознание. Ради этого возникают гигантские сетевые структуры, доходящие до каждой деревни и накрывающие целые континенты поверх государственных границ.

В итоге «человек средневековый» живёт в своего рода расширенной реальности или гиперреальности. Сейчас - это технология, основанная на наложении сгенерированных компьютером изображений на изображение реального мира. Равным образом, средневековый человек погружается в гиперреальность и в «технологическом», и в бодрийяровском, постмодернистском смысле слова. На обыденный, дневной мир накладывается картина иного бытия – мириады виртуальных персонажей, видения, символы и знаки. Массовые галлюцинации в средневековой Европе были делом самым обычным. Нормальное функционирование средневекового социума невозможно без этой «виртуальной реальности», взаимодействие с которой может сделать «аномальное» (альтруистическое) поведение «выгодным».

Побочным эффектом этой «аномалии» является то, что средневековый человек, погружённый в гиперреальность, не является индивидуальностью в современном смысле слова – он мало осознаёт себя в отрыве от социума/общины. Заодно погружение в мир вечных существ и вечных истин словно выключает человека из течения времени – средневековое восприятие истории кишит анахронизмами. Точнее, оно и есть один сплошной анахронизм.

Средневековый технологический прогресс идёт зачастую странными путями - на первый взгляд, совершенно иррациональными. Во-первых – но никак не в «основных» - интересы «инноваторов» сдвигаются в сторону «биотеха». Когда «мёртвый» прогресс заходит в тупик, приходиться браться за более «инертную» живность - средневековье зациклено на селекции. Во-вторых, технологические прорывы связаны с усилиями по созданию гиперреальности. Над городами возносятся готические соборы – причём вокруг строившихся колоссов располагались деревянные дома с соломенными крышами. Заодно вокруг них располагались дикая вонь и отсутствие самых элементарных удобств. Однако над кучами мусора высятся здания фантастических размеров и сложности – в следующий раз сооружения такой же высоты будут построены только во второй половине 19 века. Высокотехнологичные сами по себе, соборы содержат ещё более высокотехнологичную начинку. Изощрённая металлургия, при массовом тиражировании её достижений сделавшая Европу глобальным гегемоном – это не только рыцарский меч, это ещё и колокол. Орган и механические часы, из которых выросла вся техника Нового времени – непосредственно связаны с каменными «генераторами гиперреальности».

А теперь познакомимся с нынешней научной фантастикой в её лучших проявлениях. В самое последнее время наметился очевидный тренд к её возрождению – появилось несколько ставших событиями книг. «Прыжки на месте», конструирование заведомо нереальных миров (а что было бы, если бы Антарктида ни с того ни с сего переместилась на экватор?) наконец встретили достойного конкурента. Мы снова видим тексты с мощным научным компонентом – и устремлённые в будущее. Однако за привычным форматом маячит непривычное содержание. НФ всё ещё говорит о будущем – но это будущее изменилось.

На Западе два ключевых текста нового поколения – это «Ложная слепота» Питера Уоттса и «Спин» Роберта Уилсона. Начнём с первой книги. Формально перед нами классический образчик НФ. Текст насыщен терминами, оснащён бесчисленными примечаниями, а последние страницы занимает внушительная библиография, состоящая из ссылок на научные труды.

Однако ЭТО посвящено уже не «железу» и не космосу как таковому – оно «созерцает» человеческое сознание. И выводы – уже противоречат постулатам привычного нам дневного «рацио». Равным образом, мир «Ложной слепоты» уже чужд вселенным традиционной научной фантастики.

На первый взгляд, реальность Уоттса не имеет ничего общего с Тёмными веками. Космические корабли рыщут по Солнечной системе, достигая отдалённых окраин. Луна и Марс – освоены. Цивилизация технократична и вроде бы рациональна. Однако на самом деле мир Уоттса – это мир, похожий на сумерки античности, сквозь которые всё больше проглядывают черты будущего «медиевала». Вместо восточных учений, погружавших граждан позднего Рима в сон гиперреальности, и зачастую помешанных на борьбе с плотью – бестелесные Небеса, компьютеризированный рай. Манипуляции с сознанием обыденны и явно более важны, чем манипуляции с классической техникой. Специализация и модификации тела - тривиальны. И Homo Sapiens уже не носитель высшего знания – «ИИ (искусственный интеллект) решили проблему, но сказали, что не смогут нам объяснить, как».

Но классическое средневековье – ещё не наступило. Тёмные века движутся на этот мир извне – и изнутри, но в облике чуждой формы разумной жизни. Извне – движется «Роршах», то ли космический корабль, то ли нечто труднопостижимое, нагруженное странной живностью; «цивилизованной», но лишённой сознания – причём как индивидуального, так и коллективного. Не осознающей себя. Сознание – даже для нас лишь зеркало, в котором отражаются движения живущего в человеке ОНО. Как показывают многочисленные эксперименты, решения принимаются до того, как в игру вступает дневное Я – его просто ставят в известность. Раса, которой принадлежит «Роршах», лишена и Я, и даже Мы.

Изнутри – поднимается возрождённая биотехом разумная раса, древняя хищная разновидность Homo Sapiens, отголоски памяти о которой превратились в легенды о вампирах. Её разум – почти лишён Я. Её восприятие времени таково, что прошлое – лишь ещё одна ветвь реальности, существующей здесь-и-сейчас. Это ходячее воплощение средневекового лозунга, озвученного Иоанном Дамаскиным – «я ничего не скажу о себе», ибо нет никакого я. И одновременно типично средневековый анахронизм – во всех смыслах.

Так же Pax Romana встретился с формами жизни, одетыми в волчьи шкуры и оснащёнными психикой, не имеющей ничего общего с мышлением античного оратора, юриста, учёного – да и просто горожанина. Равным образом, волна иного разума поднималась внутри «лимеса» - в форме странных учений, отвергающих «дневной» взгляд на реальность. В итоге на обломках античного Я-мира торжествует мир, где Я размывается до степени атавизма. Мир Уоттса падает под натиском древнего хищника, воплощённой архаики, варвара – обладающего столь же специфическим мозгом. Пришедшего извне – или приглашённого в качестве «федерата».

Парадоксальным образом, научная фантастика совершает круг, смыкаясь со средневековой апологией отказа от собственной личности. В «Ложной слепоте» сознание – это лишь побочный шум, отнимающий ресурсы мозга.

«Спин» Уилсона отличается странным дуализмом. Главный герой – агностик, типичный обитатель «дневного» мира. Однако параллельная линия, буквально шаг за шагом дублирующая основную, связана с религиозностью апокалиптического толка. Ключевая особенность текста укладывается в одну цитату.

«Кто-то учинил это умышленно, кто-то столь могущественный, что его можно назвать и богом». Всеблагое квазиорганическое божество, пути которого неисповедимы, и является действительным героем романа. Человек может познавать его замыслы – но не более. Все действия Homo исчислены заранее. Никакого реального влияния на ход глобальных событий он оказать не в состоянии. Это уже мироощущение, абсолютно чуждое классической научной фантастике – зато совершенно типичное для «архаики».

Так обстоят дела на загнивающем Западе. На нашем загнивающем Востоке всё куда более тривиально. По признанию одного из авторов НФ, «в нашей фантастике не хватает будущего». Идеи и тексты вторичны, и зачастую нелепы даже с точки зрения школьной программы. Однако, есть несколько книг, заслуживающих внимания. Рассмотрим одну из них. Юлия Зонис апеллирует к реалиям нового средневековья уже в самом названии «Инквизитора и нимфы». И это название амбивалентно: нимфа здесь – не персонаж греческой мифологии, а стадия развития в биологическом цикле.

В отличие от Уилсона и Уоттса Зонис сознательно конструирует мир нового средневековья, показывая его таким, каким он действительно может быть. Три цивилизации - три возможных пути, по которым движется средневековый социум; биотехнологический вариант, вариант, связанный с погружением в виртуальную реальность, и вариант с прямыми манипуляциями сознанием. Цивилизация, пошедшая третьим путём - это мир, где сетевая структура, прямо копирующая облик средневековых орденов, правит планетами. С той разницей, что исповедника заменил эмпат-ридер, и бог оказался не нужен.

«Специализированный» человек, а не техника снова становится ключевым компонентом орудия и оружия - метафора средневековых ремесленников и рыцарей. И именно такое развитие оказывается предпосылкой для сознательного отказа от ряда технологий. Так индийские ремесленники создавали совершенные ткани на примитивнейших станках – просто потому, что имевшиеся под рукой механические не могли справиться с тончайшей нитью.

Как и в «Ложной слепоте», как и в «Спине» - человек не центр вселенной. Он – буквально прах, часть биологического цикла в «саду», созданном иной формой жизни. Однако – в этом близость к действительно средневековому мироощущению – и пыль может влиять на ход истории. Обитатель «медиевала», не ощущая себя центром вселенной, полагал себя более значимым для неё, чем носитель «традиционного» разума – неважно, современный или античный.

Ещё одно ключевое отличие – в западных текстах наука исследует давно привычные области. Этот диковатый анахронизм начисто отсутствует в «Инквизиторе». «Дневные» методы познания неизбежно ведут на «ночную» сторону бытия. Позитивистская рациональность используется для объяснения «иррационального»: «магический» ритуал основан на знаниях в области квантовой механики, исследования в области телепатии ведутся методами генетики и молекулярной биологии. Передовая наука оборачивается своей исходной формой: вплоть до 17 века она - это «натуральная магия». Именно под таким названием вышел в 1589-м году вполне научный труд, описывающий свойства магнита, и именно это определение прилагалось к упражнениям граждан, которых современные биографы почему-то называют учёными. «Инквизитор» - именно научная фантастика. Однако здесь позитивистское знание используется для шага в сторону от позитивистской же парадигмы.

Изменяется и способ описания мира, подстраиваясь под сам мир. В текстах Уилсона и Уоттса за неосредневековой динамикой наблюдает носитель сугубо рационального сознания – этакий янки при дворе короля Артура. Зонис говорит о новом средневековье средневековым языком – не в смысле лексики, а в смысле базового способа восприятия. Имя главного героя отсылает к притче о садовниках и притче о горчичном семени, а заодно к смыслам, связанным с первым, еврейским именем евангелиста Марка. Генерал, потерявший ногу на войне, при ближайшем рассмотрении оказывается чем-то иным – ибо на гербе «его» семейства мы видим сугубо безногую ползучую тварь, отсылающую разом к книге «Бытие» и ещё одному змею из столь же нетривиальной книги. Это царство символов и знаков под слоем очевидного – пожалуй, единственно верный способ описания нового средневековья.

В порядке мелкого богохульства можно сравнить «Инквизитора» с «Апокалипсисом».

Иоанн – один из первых людей средневековья, заброшенный в античность. Он - посреди ещё рационального, дневного римского мира - уже в медиевальной гиперреальности. Зонис – пожалуй, тоже пример такого мироощущения.

Иными словами, после десятилетий пребывания в уютном эскапистском болотце, органичной частью которого были псевдосредневековые фенечки вроде Гарри Поттера и прочих Фродо, Хомо Сапиенс снова заинтересовался будущим. Парадокс, однако, состоит в том, что оттуда на него смотрит уже не привычный лик вечного прогресса и торжествующего разума. Что-то другое вглядывается в нашу реальность – что-то слишком похожее на настоящее средневековье.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67