Сам

Делают много фильмов, агрессивно их пиарят, долдонят о ренессансе. Фильмы, однако, мертвенькие. Теперь ведь даже рекламщик и сериальщик - не меньше чем стихийные структуралисты. То есть они думают, что достаточно знать законы и законам следовать, то есть у них культ разума. На самом деле искусство и даже пресловутая структура делаются не по понятиям, а вот как-то иначе. То есть тут включаешься всем телом (социальным и биологическим), а не только всем умом: тело, оно умнющее, оно тоже знает. Все же тут какие-то таинственные вещи, включая везение и фарт. Не один лишь ум с телом, но и честь, и совесть. Критик потом пишет в понятийном ключе: ну а как иначе? Но художник должен работать с душою, идти от бесконечности, от нерасчлененки. Не знать, а предчувствовать. Слышать, так сказать, небесные сферы. Или подземный гул. Пора реставрировать иные старомодные термины. Пора обогатить свою память богатствами, которые накопило человечество.

Итак, чудо из чудес - реклама выгодного телефонного тарифа. Не знаю, кто персонально виноват, режиссер или актер, а только дело дошло до того, что я специально ловлю эти шедевральные 15 секунд и, что называется, оттягиваюсь. Одутловатый футбольный тренер дает установку на игру: "Сначала подключаются Петров с Ивановым. Потом Сидоров. И наконец - Вадик..." Но Вадик позорно спит. Тогда тренер делает то, ради чего я всякий раз прилипаю к телеэкрану: "Ва-адик!"

Но как передам на письме поразительную, чреватую подлинным искусством точность интонации?! Второе тренерское "Ва-адик!" - это настоящий голос. Это ровно столько голоса, сколько нужно, и того самого голоса, какой необходим. Стоп, кому это "нужно", для какой цели "необходим"? Зачем рекламе художественное качество? Как правило, низачем. Но вот одутловатый актер как-то по-особенному, дерзко проинтонировал посреди дебильного сюжета - господи, всего одно имя собственное! - и появился объем, и подселился жанровый смысл, и заиграла картинка, и реклама стала больше себя самой, и я в пятьдесят пятый раз замираю. Чудо, да. Прибавочная стоимость.

Вадик просыпается и смешно доигрывает историю, но Вадик - уже не чудо, это как раз схема, классический образ: "Было у отца три сына: двое умных, а третий футболист". Из чего и как сделан Вадик, понятно, это вписывается в структуру. А вот как нашел свою смыслообразующую интонацию тренер и почему она так уместна; почему придает рекламе некое даже художественное измерение, принудительно диктуя жанр, обещая осмысленное развитие, - рационально объяснить нельзя! То есть, понимаете, так хорошо ведь не надо было, не было такой задачи - "хорошо". Они же всего лишь зарабатывали бабки, а искусство - риск, прыжок в неизведанное (п ошло, штамп, а как уместно!). И вот зачем-то прыгнули. Было, видимо, предощущение стиля и были настроение, кураж. Одутловатый актер умеет, а режиссер недолго думая взял и разрешил. Оценка пять с плюсом. В этом вот втором "ва-адике" - больше искусства, чем во всех наших шумно предъявленных блокбастерах.

Есть еще телесериал "Моя прекрасная няня": очень хорошая актриса в главной роли, с безупречным жанровым чутьем. Иногда такое завернет, с таким хохляцким акцентом, на таком суржике; вкусно облизнув словечки, так сделает ручками-глазками, что захватывает дух! Местами, иногда - хороши и ее партнеры. Впрочем, им всем есть что играть: редкое для наших экранов качество диалогов. Навел справки. Выяснил: "Моя прекрасная няня" - дословный перевод американского сценария, слегка адаптированный к нашим социально-историческим реалиям. Тренер футбольной сборной, вопреки здравому смыслу, у нас опять отечественный (Юрий Семин, который мне симпатичен и которого поэтому заранее жалею), зато драматургию понемногу начинаем импортировать. Тоже выход. У нас ведь теперь драматургии нет вовсе: глупые вопросы, праздные ответы, риторика. А главное, все без блеска. Мимо человека. Разве это драматургия? Это цирк, дрессировка, собака павлова.

Сегодняшний фильм - без малого легендарный. На рекламном постере значится: 37 международных призов, в том числе "Серебряный лев" Венеции, "Золотой глобус" и "Оскар" за лучший иностранный фильм-2005. "Море внутри" испанца Алехандро Аменабара. В оригинальном названии, как я понял, есть всякие коннотации. То есть и человек - в открытом море, и море как нерасчлененная, допонятийная стихия - внутри человека. Короче, море как экзистенция, что-то такое. Я относился к фильму с предубеждением. Полагал, он спекулятивный, нечестно бьющий по незащищенным местам. Так его преподносили, так описывали: экранизация реальной испанской судьбы, инвалид, проблема эвтаназии. Кино не имеет права таращиться на чужие несчастья, тем более в игровом формате, имитируя чужой предельный опыт, спекулируя на эмоциях более-менее успешных зрителей (совсем неуспешные в кино не ходят). Мне теперь снова интересен театр, и я сейчас прочитал в театральной книжке про Эраста Гарина, как у него спросили: "Вы видели картину Росселини "Генерал Делла Ровере"?" Гарин ответил, и я даже услышал его скрипучий голос: "Да, мы уже видели, как из пушек бьют в зал, мне это не подходит". То есть актер не принимал натурализма, неореализма, но дело тут не в Гарине, не в Росселини, а в прекрасной формуле: "Из пушек - в зал!" Эдак действительно нельзя. Однако Аменабар оказался правильным, гуманистом. Может, фильм Аменабара - шедевр? Может быть, но это менее важно, чем то обстоятельство, что фильм мне попросту "подходит". Кажется, Гарин гений: кроме голоса, пластики, прочего - сразу две формулы всего в одной проходной реплике (он и вправду проходил тогда по коридору "Ленфильма"!). Это много, это признак интеллекта.

В чем сверхзадача режиссера? В том, чтобы, по рукам и ногам связав актера формулой, то бишь ролью, оставить воздуха, дать возможность потоптаться на территории искусства, то есть изобрести и явить миру внеструктурные вещи вроде жеста, дыхания, вроде интонации: "Ва-адик!" "Море внутри" показывают с субтитрами, и это замечательно. Потому что исполнитель центральной роли Хавьер Бардем потрясающе говорит. Его герой почти тридцать лет прикован к постели. Он не чувствует тела: только глаза (и в них воля) да речь. Негромко, но убедительно - возражает, излагает свою позицию, спрашивает. Говорит быстро, отчего иногда пересыхает во рту, и тогда он на полсекунды теряет темп, видимо, собирая языком слюну, благодаря чему припоминаем, что тут не бестелесный картезианский разум, а все-таки остатки человека. Нечто сложное. Память тела - она вот в этих легких паузах, в сбоях ритма. То есть никакого "из пушек - в зал": никаких язв и пролежней, и всего один раз, впроброс, о перемене памперсов. Эта умная работа вся основана на еле заметных сдвигах, сложена из микрожестов и полунамеков.

В фильме оказалось сразу три паралитика! Не один, как обещала реклама, а три. Это фактически гротеск, это ход. Даже не полунамек, а прямое указание самым невнимательным дуракам: притормозить, разобраться. Аменабар вводит этот уровень общения, чтобы абстрагировать исходную ситуацию, чтобы снять разность и жалость. Парализованный католический епископ и постепенно теряющая подвижность женщина-адвокат, вознамерившаяся отстоять право героя на добровольную смерть, но постепенно сама превратившаяся в развалину, - такие же, как он, равные ему. Здесь важный смысловой узел.

Огрубляя, можно сказать, что эти двое живут по понятиям, рационализируют. Они полномочные представители панлогизма, уверенного в том, что бытие до мельчайших подробностей проницаемо для мысли. Епископ - обвинитель, он олицетворяет гиперсознание, тот самый бестелесный картезианский разум. В рамках достаточно смешного эпизода убедительно объясняет герою, почему воля к смерти - порочна, почему решение уйти - ошибочно. Вторая, женщина, - не случайно именно адвокат. Она будто бы противостоит епископу, она вроде бы защитница. Более того, будучи еще дееспособной, она искренне полюбила своего клиента, помогла издать его стихи, пообещала помочь уйти из жизни и ему, и слабеющей себе. Однако в решающий момент защитница, которую поддерживает в болезни муж, предает героя картины. Видимо струсила, понадеялась на собственное выздоровление, на лучшее. Нарушила слово, осталась дома, лишь прислала оправдательное письмо, содержания которого мы не знаем, но прочитав которое, отчаявшийся герой завыл. Ее болезнь меж тем прогрессирует. Замечательно, что в финале она превращается в нечто подобное растению, в протяженную картезианскую телесность, лишенную разума и памяти: она уже не помнит героя, не помнит ничего. Минус-сознание, трава. Смотрите, как целенаправленно разведены два панлогиста: сразу по нескольким номинациям. И все равно: они ближе друг к другу, чем к герою, морячку.

Вот именно, до двадцати с небольшим он был красивым, сильным мужчиной: моряком. Он обошел на корабле полмира. У него были подружки в каждом порту, а после была любимая. Он нырнул с высокой скалы, забыв про отлив, потому что был молод и силен, потому что ярко светило солнце: нам очень коротко показывают воодушевившую его девушку в бикини. Это важно: он ломает себе шею от полноты жизни. Страшный удар головой о морское дно, удар, который не скоро забудешь. Ему мелко.

В этом внешне жизнеподобном фильме очень большая мера условности. У Хавьера Бардема все время горят глаза, все время улыбочка. Это вызов натурализму. Актеру нужно преодолеть соблазн сентиментальности. Блокировать слезы, сочувствие: никакого инвалида! Блокировать жалость, предъявлять только достоинство и волю. У героя нет тела, и он не может любить - эта ситуация оскорбляет его настолько, что он хочет умереть. Такой локальный спекулятивный сюжет лежит на поверхности, сыграть его проще. Куда сложнее сыграть поверх этой частной драмы человека как такового. Единственного и неповторимого, который ни в какой локальный сюжет не помещается. Который не сводим к отвлеченным понятиям или драматургическим клише. Которому по определению тесно и мелко. Актер действительно играет экзистенцию как антитезу системе, я не придумываю. Глаза и речь Хавьера Бардема - представительствуют от лица человечества. Море - это стихия, не подвластная рационализации. Море - это и мир, и душа. Море - и вокруг, и внутри. Я запомнил у одного литературоведа про смерть князя Андрея: "Все отношения кончаются, и остается человек - сам".

Если фильм покажется вам сентиментальным и слюнявым, это будут ваша вина и ваш выбор. Я дал бы ему еще 37 призов. Есть фильмы, которые никакими призами унизить нельзя.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67