По радио передали историю, которая меня озадачила. На Дворцовой площади Петербурга состоялся концерт Пола Маккартни. На следующий день директор Эрмитажа Борис Пиотровский протранслировал журналистам свой ужас. Оказывается, звук был настолько хорош и разрушителен, что стены Зимнего дворца ходили ходуном. Кроме того, взрывались лампочки, лопались антикварные тарелки, включалась сигнализация, а в коридорах и на лестницах были замечены царствующие особы, великие тени прошлых лет. Гневались.
Три-четыре минуты разбирался в своем отношении к сюжету. За кого я? За Маккартни? Да в общем нет, надоел. Кто и зачем раз за разом приглашает живого трупа? Тогда за Пиотровского, за Зимний дворец? Тем более нет. Когда горел Манеж, кричали, что это невосполнимая утрата. Потом шептали, что таким нехитрым образом станут впредь инвестировать капитал. Если это и есть постсоветская экономика (а именно это и есть постсоветская экономика: до основания разрушить, втридорога восстановить), то диверсия Маккартни представляется спланированой нашими, своими. Чего же не предупредили Пиотровского? Человек беспокоится за хлебное рабочее место, седеет.
Но может, я сочувствовал забавникам из СМИ, которые привыкли отслеживать мыслимые и немыслимые приколы? Отнюдь, серые личности, лишенные фантазии. Они могли запросто включить меня в ситуацию формулировкой вроде: "Был ли у нас шанс посадить потасканную заезжую звезду, если бы исторический фасад Зимнего все-таки рухнул?!" Или: "До каких пор хранители русского имперского прошлого будут становиться на пути освободительной контркультуры?!" Однако забавники стали до неприличия корректными. Их вести с Дворцовой площади структурно не отличаются от того, что двадцать лет назад именовалось "Вестями с полей".
Короче, внимательно понаблюдав за собою, обнаружил признаки так называемого отчуждения, социально-психологического феномена, о котором мы столько слышали в годы застоя. Который мечтали попробовать на зуб. Что называется, "в ожидании годо", "забриски-пойнт", "посторонний" и, конечно, недопонятая в юности "тошнота". В повторном издании: на мелованной бумаге и азиатском наречии. "Да, скифы мы..." Именно, отчужденные скифы. Невозможный психологический феномен, уникальное достижение постсоветского пространства!
Итак, мне адресуют сюжет, отдельные ингредиенты которого еще недавно казались достойными внимания. И что же, сюжет во мне не укореняется! Где это, "Пе-тер-бург"? Кто это, "Мак-карт-ни"? В какой стране, на каком свете происходит?! Наконец, что это за странное устройство, из которого меня информировали? "При-ем-ник"? Нечто подобное переживал в детстве, листая Брэдбери и Лема.
Вероятно, радиосообщение было рассчитано на тех, кто воплощает некоторую групповую идентичность. На фаната "Битлз" либо на того, кто хранит в душе державно-патриотические ценности. Еще на любителей высокой классики, которые могут себе позволить часами бродить по залам Эрмитажа и цокать от восхищения языком. В одном глянцевом журнале, где я выбирал киносеанс, попалось интервью со студенткой двадцати с небольшим лет. Она завсегдатай ночных клубов "Рында", Mix, "Gorky Пляж" и одновременно фанат Пушкинского музея, спешащая "...снова увидеть своих обожаемых Ван Гога, Моне, Писарро, Матисса, Гогена и Шагала".
Полным ходом идет приватизация престижных социальных ниш, коллекционирование идентичностей! В тот момент, когда деклассированный я не по доброй воле замкнулся в своем индивидуальном мирке, в своем тульском солипсизме, пресловутая студентка приумножила символический капитал. Так вот почему мне стали безразличны рок-н-ролл, модная электроника и масляная живопись: потому что их публично, принародно полюбила очередная модная девчонка. Полюбила, присвоила. Что называется, перераспределила ценности. И никаких тебе залоговых аукционов. Вот это и называется постиндустриальной эпохой: доросли!
Киносеанс я все-таки выбрал: Laws of Attraction режиссера Питера Хоуита. Прокатчики перевели как "Законы привлекательности", а по-моему такой вариант радикально искажает смысл картины. Надо: "Законы притяжения". Фильм скорее средний, без особой нужды стараюсь о таких не говорить. Но есть существенное обстоятельство, которое если не спасает картину, то извиняет.
Пирс Броснан и Джулианна Мур играют адвокатов, специализирующихся на бракоразводных делах. Представляя интересы обозленных друг на друга супругов, раз за разом встречаются в зале суда, пикируются, воюют. Несмотря на профессиональное соперничество, героев словно притягивает друг к другу, и в конечном счете они соединяются в браке. Собственно, все.
Что такое бракоразводный процесс, в чем его подоплека? Современное позитивное право соответствует мифу индивидуализма, заветному мифу либерального государства, который гласит, что индивид имеет право на неограниченную свободу. Ему присуща автономная воля, и он может идентифицироваться лишь с собою самим: один голос равноценен другому голосу, то есть каждый из них абсолютно единичен. Подразумевается, что индивид волен выбирать любого супруга и волен разводиться. Адвокат вроде героев Броснана и Мур выступает в качестве гаранта неограниченной индивидуальной свободы. В сущности, именно риторика бракоразводного процесса конституирует индивида! Если рассуждать последовательно, бракоразводный адвокат предстает жрецом религии индивидуализма!
Теперь сравните два варианта названия: "Законы привлекательности" и "Законы притяжения". Первый акцентирует как раз стратегию произвольного выбора. Второй актуализирует некую анонимную силу, которая превосходит индивидуальную волю субъекта. Так вот, сарказм Питера Хоуита проявляется в том, что практикующие жрецы, всемогущие маги, конструкторы индивида - становятся жертвами неодолимой силы, опровергающей их повседневную жреческую практику! Что это за сила?
Один француз остроумно заметил, что стрелы Купидона, как правило, отлетают недалеко. Иными словами, в большинстве случаев супруги происходят из одной и той же среды. Этот феномен получил название социально-экономической гомогамии. Позитивное право западного образца, конструирующее образ автономного индивида, гомогамию старательно утаивает. Но так было не всегда (чтобы не сказать: никогда раньше такого не было!). Допустим, римское право до 445 года до н.э. налагало запрет на браки между патрициями и плебеями, а до 18 года до н.э. - на браки между свободными и вольноотпущенными и так далее. Так вот, именно гомогамия бросает героев отчетного фильма в объятия друг друга! Режиссер Хоуит точно выбирает актеров и грамотно с ними работает. Достоинство фильма в том, что сближение двух адвокатов трактуется не в эмоционально окрашенных категориях симпатии, любви, выбора, а в категориях сверхличной необходимости и социальной неизбежности.
Теперь в Россию. Наши 90-е прошли под аккомпанемент либеральных заклинаний, лукаво утверждавших автономного индивида в качестве меры вещей. Неоднократно доводилось слышать, что материальный и символический капиталы перераспределялись в пользу самых сильных, самых умных, красивых и ловких субъектов федерации. Конечно, это наглая ложь. Капиталами манипулировали определенные социальные группы. Именно группы выдвигали из своих рядов подходящих индивидов и назначали их "сильными, ловкими, умелыми".
Девочка, которая, едва оторвавшись от материнской груди, яростно полюбила не только танцевальные хаус и техно (что еще можно понять), но и Моне с Писарро, всего лишь выполняет заказ собственной группы: брать все! Литературу и кино, живопись и балет, черный квадрат и белый рояль, паваротти и орбакайте, рамы и холсты, плохо переваренные термины и хорошо сидящие вечерние платья. Грузить в железнодорожные составы и джипы, уносить в карманах и на груди. Одною "капустой" жив не будешь, и вот уже группа требует от своих выдвиженцев культурного багажа. Попутно, задыхаясь от непосильной ноши, долдонят про какую-то яркую индивидуальность вроде немыслимого таланта чубайса или железной воли ельцина. На деле и талант, и воля - групповые. К определенному историческому этапу, к началу 90-х, некоторые социальные группы подошли подготовленными, во всеоружии. Зато другие группы были безжалостно подавлены, втоптаны в среднерусский суглинок. И много лет про эти последние было разрешено говорить мерзости. Дескать, "быдло", "от сохи". Пускать не дальше передней, кормить на кухне, а лучше не кормить вообще.
Наконец случилось то, что должно было случиться. Доминировавшие в 90-е группы сами уверовали в автономию индивида. Забыли, кто они и откуда, потихоньку стали рассредоточиваться. Повесили в семейной столовой подлинник Гогена, а в личном кабинете принялись творить. И вот тогда вместо аккуратной коллективной физиономии, вместо группового портрета, где каждый следил за соседом, не позволяя тому расслабиться и потерять "приличный вид", миру предстало индивидуальное мурло.
Чтобы хоть как-то сохранить лицо и Зимний дворец, им придется возобновить ВООПИК. Чтобы уберечь столовую с Гогеном и кабинет с камином от возможного агрессора, восстановят в правах ДОСААФ. В недрах ВХО, Всероссийского Хорового Общества, неизбежно появятся новые Ободзинский и Градский, которые отобьют охоту приглашать пенсионера Маккартни. И когда вся страна покроется сетью здоровых сообществ, она воскликнет: "Кто эти странные, внутренне неопрятные люди, живущие отдельной от меня жизнью?!"
Пока этого не случилось, я выключаю радио, смотрю по телевизору только футбол и американское кино. Досадую, что слабачок Маккартни не обрушил ни одной колонны, не раскрошил ни единого кирпича.