Политическая алхимия

«Если великие прозрения покупаются жертвами, дистиллируются из разочарований, отвоевываются у отчаяния – так это совсем не редкость, а едва ли не правило»

Ханс Фрайер. «Макьявелли».

Фрайер Х. Макьявелли / Пер. с нем. Д.В. Кузницына; пред. А.Ф. Филиппова; послесл. Э. Ингер. – СПб.: Издательство «Владимир Даль», 2011. – 352 с.

«Макьявелли» – вторая книга Фрайера, выходящая на русском языке. Вышедшая двумя годами ранее «Революция справа» вызвала заметный скандал[1]; новая публикация, насколько можно судить, вызовет куда более спокойный, если не равнодушный прием, что вряд ли будет справедливо. Если первая публикация была подборкой политических текстов, рассчитанных, независимо от возможной глубины их содержания, на непосредственное или близкое действие, то «Макьявелли» – текст, внешне дистанцированный от сиюминутности, вводящий в теоретическую мысль Ханса Фрайера[2].

Книга писалась в тот момент, когда значительная часть иллюзий, связанных с нацистским режимом, для Фрайера уже ушла в прошлое; осторожно описывая эти годы, автор послесловия к немецкому изданию 1986 г. Эльфрида Инер замечает:

«…Затем произошел перелом, чудовищное политическое событие 1933 г., заставившее все переоценить. Со своим живым умом и восприимчивостью социолога Ханс Фрайер предвидел политические тенденции и следовал им, принимая в них участие, но и предостерегая [выд. нами – А.Т.]. Однако самое позднее в 1935 г., после так называемого путча Рёма, он оставил надежду на политическую эмансипацию, на народную революцию; и отныне для него начались времена духовного изгнания» (стр. 291).

Идеологам «революции справа», в некотором смысле, повезло – то, во что с первых шагов стало выливаться «политическое действие», в котором они готовы были увидеть поначалу реализацию своих идей, не представляло соблазна для интеллектуалов, сопоставимого с революцией слева: кошмар оказался слишком обыденным и буржуазным, чтобы можно было долго обманываться, прозревая в нем «начало нового мира». Впрочем, как показывает сам текст «Макьявелли», разочарование было неполным – надежда на «благой поворот» сохранялась по крайней мере до 1938 г.

По форме текст Фрайера – первоначальное введение в предмет, краткое и претендующее на популярность изложение жизни и учения Макьявелли – и этому своему назначению текст вполне соответствует, соединяя с ясностью тонкость и некоторую изысканность формулировок. Однако в тексте наличествует вполне понятное напряжение между внешней задачей и скрытой интенцией автора. К Макьявелли Фрайер обращается как к создателю политической науки: вполне классический уход к «началу» дабы прояснить современную ситуацию, «зеркалящий» позицию Макьявелли, как ее интерпретирует Фрайер:

«…Для Макьявелли (и не только для него) обращение к древности было формой переосмысления эмпирического в действительно значимое, единого во всеобщее» (стр. 70).

Фрайер подчеркивает: выделение политического и его осмысление возможно только из действия. Макьявелли не случайно, но необходимым образом человек действия, не политик, но сопричастный (быть политиком – значит быть погруженным в ситуацию до неразличения, до невозможности отрефлексировать):

«Человек, который захочет помыслить это понятие <политического>, должен сам принадлежать к политическому миру, а это значит принадлежать ему душой и телом, то есть не желать и не иметь возможности высвободиться из него. Размышлять о политике чисто теоретически, сидя за письменным столом, – такое предприятие даже в том случае имеет сомнительную ценность, когда политическая наука уже укрепилась в своей собственной традиции. Здесь же, где требовалось создавать ее впервые, и как бы только подступаться к ней, непосредственная близость к практике является не просто благоприятным обстоятельством, но необходимым условием. Теоретическое понятие политического может быть только мало-помалу почерпнуто из экзистенциального опыта. Макьявелли так и поступает – и платит за это свою цену. Поэтому, если он со всей страстью живет в политическом мире и потом всеми силами стремится в него вернуться, то это вовсе не самообман или какая-нибудь иная психологическая достопримечательность, а человеческая сторона объективной и необходимой взаимосвязи.

Между теорией и действительностью существует необходимая взаимосвязь еще и в другом смысле, и Макьявелли в своей жизни также был с нею знаком. Подобно тому как теория политического могла быть почерпнута только из действительности, она и расцвести могла, только если нацеливалась на действительность и стремилась внедриться в нее [выд. нами – А.Т.]» (стр. 47 – 48).

Завершение данного пассажа звучит прозрачно-автобиографично:

«Только в живой связи с историческими задачами, которые ставит современность, может возникнуть и развиваться политическая наука. Только тот что-либо смыслит в политике, кто стремится чего-либо достичь в ней [выд. нами – А.Т.]» (стр. 49).

Фрайер подчеркивает: «Мышление Макьявелли многослойно, но не противоречиво» (стр. 132) и выделяет четыре слоя: (1) технику политического действия, (2) метафизику политической субстанции, (3) структуру политического силового поля и (4) этику политического часа. То, что обычно называют «макиавелизмом», Фрайер соотносит исключительно с техникой – в этой, технической области, нет этики, нет каких-либо внешних по отношению к политике ограничителей: здесь есть только цель и средства для ее достижения, единственная осмысленная классификация которых возможна только с той точки зрения, насколько они приводят к достижению цели. Это вместе с тем и наименее интересный аспект – способна шокировать разве что трезвость и бесстрастность взгляда, чистая техничность там, где мы привычно видим нечто помимо техники, но, говоря по правде, за последующие века и цинизм, и способность подобным образом, свободным от иллюзий и словесных покровов формулировать позицию, перестала быть в новинку. Собственно, и для современников Макьявелли здесь не было чего-то нового – за исключением того (впрочем, немаловажного) отличия, что не полагалось так рассуждать публично – «арканы власти» потому и были arcana, что проговаривались они советником наедине с государем.

Переходя к метафизике политической субстанции, Фрайер анализирует понятие virtu, которое в структуре политического поля будет доосмыслено через (вводимое пока скрытым образом) понятие fortuna. Понятие virtu сразу выходит за пределы техники – если технический анализ подразумевал, что «формы действия могут быть отделены от действующих персон», то «теперь <…> Макьявелли вводит существенные и ценностные различия между политическими субъектами, от которых уже нельзя абстрагироваться и которые нельзя воспринимать просто как различие уровня» (стр. 169):

«Есть народы в состоянии virtu, и народы в состоянии упадка или в состоянии неполитической жизни. Есть люди, наделенные божественным даром стремления к власти, и есть огромная масса тех, что ведет частную жизнь. Можно, конечно, и добропорядочному мелкому буржуа объяснить, как нужно действовать, чтобы возвести империю. Но это не имело бы смысла, потому что он не принадлежит и не хочет принадлежать к тому миру, в котором такая проблема актуальна. Существуют субстанциальные предпосылки политического действия, предпосылки, позволяющие вообще задавать осмысленный вопрос о технике такого действия» (стр. 169 – 170).

Истинная virtu преоборяет fortun’у – или, точнее, «fortuna есть прежде всего имя для обозначения суммы тех объективных данностей, в которую вторгается действие. <…> Если на одном полюсе событий, в субъекте, наличествует метафизическая энергия virtu, то он развивает абсолютную активность, и все остальное для него становится лишь перекатываемой каменной глыбой. В этом случае трудности и сопротивление будут как раз кстати. Там, где наличествует virtu, все оказывается только во благо» (стр. 220, 221).

По мысли Фрайера, главная тема у Макьявелли – тема правителя, приобретшего власть благодаря fortun’е в ее случайности, и стремящегося не просто сохранить ее при следующем повороте колеса, но основать государство, т.е. заложить фундамент после того, как здание уже построено: по произволу судьбы власть оказалась в руках этого правителя, ему теперь надлежит сделать так, чтобы случайность стала необходимостью. Правитель этот по определению является «недостойным», не обладающим virtu в ее аспекте «добродетели»:

«Глупо было бы ждать появления нового Ромула. <…> …Перед ним стоит задача навести порядок, установить дисциплину и даже организовать исторический прорыв в насквозь прогнившем мире, где нет ни верности, ни веры. Ведь и непорочный в нравственном отношении народ столь же безнадежно мифичен. Из самого негодного, изъеденного червями материала, какой только можно себе представить, – из современного итальянского общества – ему надлежит сотворить наипрочнейшую и наилучшую вещь, какая только есть на Земле – государство. И Макьявелли не настолько наивен, чтобы полагать, что в мире, все более затягиваемом черной паутиной порчи, мог бы явиться спаситель – невинный младенец. Государь должен со всей точностью знать, какими рычагами можно привести в движение развращенное общество; и он вряд ли будет обладать этим знанием, если сам не принадлежит к этому миру. Он лично должен быть глубоко поражен тем ядом, с которым ему предстоит бороться. Борец против Фортуны и борец против порчи – вот два основных мотива, из которых выводится гештальт il principe» (стр. 239 – 240).

Этому il principe надлежит «сотворить государство», «сформировать политический народ» (стр. 251). Сомнительно в какой степени вторая задача – формирования народа – может быть опознана как поставленная Макьявелли, но она несомненно является центральной для Фрайера – Государь, творя государство, творит народ. Не из ничего, разумеется – он не Бог, а герой (в античном смысле), он не может наделить virtu тех, кто ею не обладает, но «существует еще и другая, опосредованная virtu; virtu, восстановленная из порчи. Наряду со стихийной virtu молодых народов существует virtu ordinata народов зрелых, наряду с virtu как природой – virtu как дисциплина. В жизни народов случается омоложение, обновление, возрождение. Появление такой virtu, конечно, невозможно вызвать применением какой-либо политической техники, но зато можно великим, тяжелым, историческим трудом так подготовить пространство, что она вновь пробудится к жизни, если только она еще оставалась в нем. Понятие virtu ordinata часто встречается у Макьявелли к примеру, в том особенно характерном месте, где речь идет о возведении плотины перед опустошительным потопом. Плотина не сделает землю способной плодоносить. Но она дает ей возможность приносить свои плоды, если в ней самой для этого есть надлежащая сила» (стр. 254 – 255).

Подводя итог, в последнем разделе своей работы, Фрайер пишет об исторической ограниченности Макьявелли:

«О том, что все государства и империи вырастают из живой народной субстанции и что народ, таким образом, более важен, чем государство, у Макьявелли, возможно, и было предчувствие, - но только предчувствие. Но то, что народ более важен, чем государство, означает, что и душа более важна, чем государство; ведь тело и душа народа не могут быть принесены в жертву государственному строению, возводимому из их материала» (стр. 286).

Смысл высказывания прозрачен в контексте времени и предшествующих работ Фрайера – если Макьявелли воссоздает народ, наделенный virtu, для государства, достойного этого имени, то для Фрайера речь идет о Государе (Вожде), использующем государство для того, чтобы возродить народ. Эльфрида Инер права, Фрайер предостерегает, высказывая сомнение: «можно ли средствами террора сформировать политический народ, а не только построить государство»; «можно ли, борясь с пагубой столь же пагубными средствами, взрастить подлинную virtu, а не всего лишь наторевших в этой борьбе преступников» (стр. 251), но сам же и уклоняется от осмысления сомнения, переводя ответ в план фактичности, заявляя:

«Тот, кто удален от практической политики, рано или поздно все равно утрачивает глазомер и становится рабом своих теоретических усмотрений» (стр. 118).

Примечания:

[1] См. в частности: http://russ.ru/Temy/Revolyuciya-sprava-v-predelah-tol-ko-akademii

[2] К сожалению, основные тексты Фрайера по сей день остаются непереведенными и даже не значащимися в ближних планах: «Теория объективного духа», «Социология как наука о действительности».

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67