Отпилить кусок земного шара

На сайте Фонда «Либеральная миссия» появилась стенограмма круглого стола, посвященного книге петербургского историка и публициста Даниила Коцюбинского «Глобальный сепаратизм как преодоление «конца истории», или Что таит революция в маске?»

Эта книга, существующая пока только в сети и опубликованная там же, на сайте Фонда, представляет собой смелый, местами даже залихватский микс идей, которые на первый взгляд кажутся притянутыми за уши. Отталкиваясь от уже глобального движения «оккупаев», Коцюбинский прослеживает циклы подобных «молодежных бунтов» в истории ХХ века, которые, по его мнению, повторяются с периодичностью в 21-23 года. И нынешний цикл, как полагает автор, найдет свое идеологическое выражение в глобальном сепаратизме.

Прежние национальные государства, оказавшись между «молотом» транснациональных корпораций и «наковальней» региональных движений, сегодня утрачивают свою роль главных субъектов мировой политики. Новыми субъектами глобального мира, по этой диалектической логике, становятся регионы – потому что они минимально отчуждены от граждан. Или, выражаясь словами автора:

«Региональный дом гораздо ближе к земле, чем национально-государственный билдинг. Чем более политически независим регион, тем крупнее политический масштаб каждого гражданина, тем слышнее его голос. И, следовательно, тем больше у современного общества шансов выйти из тупика прогрессирующей гражданской атомизации, в который оно стало загонять себя к началу второй декады XXI столетия».

В этих фундаментальных констатациях мы с Даниилом вполне солидарны. А вот далее начинается наша многолетняя дискуссия. Коцюбинский уверен, что высшей стадией регионализма является сепаратизм – стремление к отделению того или иного региона от прежнего национального государства. С моей же точки зрения, регионализм трансформирует эти самые государства «изнутри», являясь новой политической философией.

Философия регионализма уже наглядно проявлена в Евросоюзе, где существуют сотни региональных движений и партий, которые находят между собой общий язык на общеевропейском уровне. Их невозможно назвать «сепаратистскими» – потому что своими взаимосвязями они только укрепляют ЕС. Точнее, они могут выглядеть «сепаратистскими» лишь с точки зрения бывших имперских столиц, чье политическое значение неуклонно снижается.

Сущность этой философии можно передать как смену символов – прежние иерархические «пирамиды» национальных государств сменяются взаимосвязанной «сетью» регионов-кластеров. Такова модель современных технологий – и эта метаморфоза неизбежно отразится в политике. Она уже отражается – многие неформальные общественные инициативы становятся более значимыми и эффективными, чем прежние партии, в которых привыкли видеть основу политической структуры. Кстати, можно заметить, что даже новосозданные российские оппозиционные партии по своей структуре принципиально ничем не отличаются от «Единой России» – повсюду неизбежно присутствует централизованная иерархия с главенствующей ролью того или иного московского «политбюро» (а «регионалы» нужны лишь для массовости).

Сепаратизм – это термин из лексикона сторонников централизованной иерархии (попросту говоря, имперцев), которые лепят этот ярлык на всех, кто не согласен с этой моделью, кто считает, что она уже исторически свое отжила. Кроме того, этот ярлык вызывает однозначно негативную реакцию общества, которое инстинктивно опасается «распада». Так зачем же самим его лепить на себя? Это как если бы староверы сами стали гордо именовать себя «раскольниками».

С философской же точки зрения, сепаратизм – это уход от вопроса о сущности. Получается, что от национального государства всего лишь хочет отделиться другое национальное государство, только поменьше. А потом, возможно, и от него захочет кое-кто отделиться – и тогда прежним «сепаратистам» придется выступать в роли новых «имперцев». Это просто постепенное уменьшение «пирамид» или, если угодно, бесконечное деление амебы. Новая, «сетевая» структура пространства от этого не возникает.

В своей книге «Interregnum. 100 вопросов и ответов о регионализме» я предложил такой ответ на вопрос о различии регионализма и сепаратизма:

«Сторонники централизованной государственной власти обычно изображают их синонимами, хотя это явления совершенно разных природ. Если сепаратизм – это стремление к самоцельному отделению от некоего государства, то регионализм – это движение за культурную идентичность и социальное самоуправление. Если регион оказывается равноправным субъектом в федеральной сети других регионов – ему нет никакого смысла от них «отделяться». Если же государственный «центр» сознательно низводит все регионы до уровня безликих и бесправных «провинций» – только тогда регионализм превращается в сепаратизм».

Примеры подобного превращения у всех на глазах. Несмотря на громкие декларации о «деволюции», Лондон (все еще по инерции воспринимающий себя «столицей империи») не желает предоставить Шотландии право распоряжаться находящимися в ее территориальных водах нефтяными месторождениями, а также принуждает эдинбургский хайтек соответствовать архаичным «британским стандартам». Ну вот и получит в следующем году референдум о независимости! К подобному же референдуму идет и Каталония, уставшая выплачивать миллиардные налоги на содержание «мадридского двора».

Наиболее радикальный и известный европейский пример такой метаморфозы, конечно, Косово. При позднем Тито этот край сохранял статус автономии и никаких намеков на сепаратизм не подавал. Более того, тамошнее албанское население даже гордилось своим югославским гражданством – эта страна была наиболее либеральной из «социалистических», особенно по контрасту с соседней Албанией, которая до 1980-х годов управлялась сталинистом Ходжей. Но затем в Белграде к власти пришел свой «Ходжа» – Милошевич, который сломал федеративную структуру Югославии, насаждая повсюду великосербский шовинизм. Автономия Косова была отменена, албанский язык стал преследоваться – и в ответ там возникла сепаратистская Армия освобождения. Дальнейшее всем хорошо известно.

Нечто похожее произошло и в Грузии. Нынешние абхазский и южноосетинский режимы трудно идеализировать, но нельзя не видеть, что они стали прямым результатом унитаристской политики постсоветского грузинского руководства, ничуть не изменявшейся, несмотря на все смены власти в Тбилиси. Вместо того чтобы сразу предоставить этим регионам автономию, грузинские власти пошли на них войной – ну и, как бывает со всеми империями, добились ровно противоположного для себя результата.

С другой стороны, обретение государственной независимости далеко не всегда означает продвижение по пути либерализма, как порой пытается представить дело коллега Коцюбинский. Вот, казалось бы, советской империи давно нет. Но, например, Беларусь или среднеазиатские республики (точнее, уже практически монархии) демонстрируют ныне куда меньший уровень гражданских свобод, чем был даже в позднем, «перестроечном» СССР.

Даниил иногда любит упрекать меня в «лукавстве» – мол, зачем пудрить людям мозги каким-то «регионализмом», когда все понимают, что вы имеете в виду сепаратизм? Забавно, что здесь такой принципиальный противник империи, как он, зеркально повторяет упреки имперцев. Однако странное «лукавство» здесь обнаруживается у самого Даниила. Прошлым летом какая-то организация профессиональных патриотов обратилась в прокуратуру с обвинением его в сепаратизме – Коцюбинский подал встречный иск о клевете и ложном доносе. К счастью, петербургские правоохранители не втянулись в эту борьбу с «мыслепреступлениями». Однако сегодня Даниил зачем-то побуждает участников различных регионалистских движений «не лукавить» и фактически признать себя сепаратистами. Зачем? Чтобы подставляться под доносчиков, чье ремесло вновь вошло в моду? Уж не говоря о том, что многие регионалисты действительно сепаратистами себя не считают – сколь бы это ни казалось сомнительным для профессиональных патриотов.

Странные «двойные стандарты» обнаруживаются у Даниила и в вопросе об этнической специфике различных регионалистских движений. Так, например, за чеченскими или татарскими движениями он ее вполне признает. Но стоит завести с ним разговор о русском регионализме (движениях за гражданское самоуправление и культурную идентичность различных областей и краев, не входящих в национальные республики), как он сразу выставляет этакий концептуальный блок: никакого «русского регионализма» в природе не существует. Русские – народ сугубо имперский и другим быть не может. Здесь вновь остается лишь поразиться зеркальному тождеству этой позиции с убеждениями великорусских шовинистов.

Регионализм ставит своей целью не «отделение от России», но трансформацию самой России в полноценную, равноправную федерацию. Даниил заявляет, что такого в истории никогда не было, и, стало быть, в будущем тоже невозможно. Однако здесь любопытно напомнить исторический парадокс Великого княжества Финляндского. Оно было частью Российской империи – но при этом (за исключением кратковременных приступов державной русификации) обладало широчайшей автономией, со своей конституцией, парламентом и валютой. Идеи сепаратизма в финском обществе в XIX – начале ХХ века не пользовались особой популярностью – наоборот, с Россией было выгодно поддерживать широкие экономические взаимосвязи. Если бы российскому генералу Маннергейму в те годы сказали о независимой Финляндии, он бы наверняка счел это шуткой или вражеской пропагандой. Однако все резко изменилось в 1917 году, когда в России к власти пришел террористический режим, отделение от которого стало вопросом национального выживания.

Ницше говорил, что в этом мире на самом деле борются лишь две силы – активные и реактивные. Если активные утверждают нечто свое, то весь пафос реактивных сводится к тому, что они «против» чего-то. С этой точки зрения, сепаратизм – характерная реактивная сила. Для сепаратистов «отделение от империи» – самоцель, а позитивным задачам они уделяют куда меньше внимания, откладывая их куда-то «на потом». Напротив, регионалисты сразу выдвигают свою активную, утвердительную программу. Если совсем вкратце, она состоит всего из трех тезисов:

- в политике: гражданское самоуправление региона путем свободной избираемости своей власти,

- в экономике: ресурсы и большинство налогов, собираемых в регионе, работают на сам регион, а не вывозятся во внешние метрополии,

- в культуре: каждый регион обладает особой этнокультурной идентичностью и уникальными брендами.

И с этих позиций оценивается текущее состояние региона. Если государство, частью которого он является, соответствует этим принципам, регион добивается лишь расширения своих полномочий в общенациональном контексте. Но если государство не дает региону никаких возможностей политического самоуправления, экономически превращает его в колонию и культурно стандартизирует – в этом случае жители региона рано или поздно поставят вопрос о самоопределении.

Таким образом, регионализм являет собой открытую идеологию, не предрешая будущее различных территорий. Прежде чем обвинять регионалистов в сепаратизме, необходимо провести «аудит» государства, по отношению к которому высказываются сепаратистские идеи. Например, соответствует ли нынешняя Российская Федерация своему самоназванию или превратилась в антиконституционную унитарную империю?

Впрочем, имперские нотки, как ни парадоксально, иногда звучат и у тех, кто считает себя принципиальными противниками империи. Характерным признаком империи, как известно, является резкий контраст между «столицей» и «провинцией». Первая полагает себя самодостаточной, отводя второй зависимую и служебную роль. И в этом – корни давней полемики Даниила Коцюбинского с ингерманландскими регионалистами. Они мыслят категориями всего региона – Ингрии (до сих пор носящей нелепое название «Ленинградская область», хотя топонима «Ленинград» давно не существует). Даниил же на первый план выносит интересы Санкт-Петербурга, воспринимая окружающий регион лишь как ресурсную базу. От московских имперцев, для которых такой ресурсной базой является все «замкадье», эта позиция отличается лишь масштабом.

Регионализм же (как глобальная идеология) стремится к равноправной (кон)федерации различных регионов, без этих имперско-централистских атавизмов. Где «непредставленных» народов и территорий более не останется. И поэтому там, как было сказано в одном футурологическом проекте, «стремление к политической независимости будет столь же абсурдно, как требование отпилить кусок земного шара».

Но как бы то ни было, я вполне согласен с идеей Даниила, высказанной им в нашей недавней радиобеседе – о том, что сегодня регионалистская тематика нуждается в широком программном обсуждении. Чтобы к тому моменту, когда политика в России начнется вновь, никого не удивляло, почему история сложилась именно так…

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67