От редакции. На днях, 26 января, папа Римский Бенедикт XVI принял решение снять анафему с последователей консервативного французского епископа Марселя Лефевра. Лефевр, умерший в 1991 году, провинился тем, что не принял целый ряд решений Второго Ватиканского Собора, а также те реформы, которые за ним последовали – установка на открытость миру, экуменизм, принятие реалий современного мира. В 1988 году он рукоположил четырех епископов из основанного им Братства Св. Пия X без соответствующего на то разрешения папы Римского, который, в свою очередь, принял решение об отлучении лефевристов от Церкви. Ни Лефевр, ни его последователи этого решения не признали и во всех своих богослужениях всегда поминали папу.
Проблематика Второго Ватиканского Собора чрезвычайно актуальна для современного православия, которому так или иначе приходится считаться с реалиями современного мира. Поэтому фигура некогда опального епископа Лефевра обретает актуальность в том числе и в нашем контексте. За комментарием по этому вопросу мы обратились к Владимиру Карпцу.
Русский журнал: Как бы Вы могли прокомментировать решение Ватикана снять анафему с последователей архиепископа Марселя Лефевра, отказавшегося признать положения Второго Ватиканского собора?
Владимир Карпец: Во-первых, хотелось бы отметить, что это сугубо внутреннее дело Ватикана. Поэтому с чисто церковной точки зрения мы не можем оценивать данное решение ни положительно, ни отрицательно. Мы не принадлежим к Римо-католической церкви, и надеюсь, никогда к ней принадлежать не будем.
Во-вторых, произошедшее, безусловно, свидетельствует о том, что нынешний папа Бенедикт XVI продолжает консервативную линию, которую он наметил с самого начала своего понтификата. Несмотря на то, что в какие-то моменты он от нее отклонялся, совершенно очевидно, что все эти отклонения носили сугубо тактический характер.
В-третьих, подобное решение свидетельствует об определенном повороте в умонастроениях Европы. Это поворот к традиционным европейским ценностям, к европейской аутентичности, который призван противостоять разрушительным процессам, происходящим в мире: глобализации на американский манер, усиливающемуся диктату транснациональных корпораций и так далее. Поэтому с политической точки зрения я бы оценил произошедшее скорее положительно.
РЖ: Протоирей Александр Шаргунов в своем интервью РЖ сказал о том, что фигура Марселя Лефевра актуальна для современного православия, так как в недрах самой православной Церкви зреют процессы, которые в определенный момент могут привести к реформам в духе Второго Ватиканского Собора. Не считаете ли Вы, что подобная угроза существует?
В.К.: Проблема существует только, так сказать, по аналогии, и соответственно только по аналогии можем мы обращаться к опыту католических «интегристов». Да, безусловно, такая угроза существует. Указанные вами процессы в современной Русской Православной Церкви присутствуют, и, видимо, будут усиливаться, но если мы будем противостоять этим процессам, апеллируя к тем церковным правилам и к тому богослужению, которое было в XIX веке, как это делают лефевристы, обращаясь к опыту, предшествовавшему Второму Ватиканскому Собору, то это не приведет к радикальному исцелению.
Ведь если говорить откровенно, то Второй Ватиканский Собор у нас уже давно произошел – в XVII веке. Речь идет о никоновской реформе, о Соборе 1666–1667 годов. Поэтому по части модернизации мы в известном смысле опередили католиков. А сегодня нам грозит уже «модернизация модернизации».
Так что, если уж и проводить аналогии с лефевризмом, а мы знаем, что Марсель Лефевр выступал за Тридентскую мессу, к которой, кстати говоря, сейчас возвращается и нынешний Папа, то мы должны всячески внедрять в жизнь Русской Православной Церкви дониконовское богослужение, и не только дониконовское богослужение, но и вообще древлее благочестие, существовавшее до никоновкой реформы. Поэтому важнейшим для Русской Православной Церкви на сегодняшний день является, с одной стороны, диалог со старообрядцами, а с другой – всяческое распространение Единоверия хотя бы в том виде, в каком оно, собственно, и существует сейчас.
Просто кроме отдельных единоверческих приходов, которых, к сожалению, очень мало, но там, кстати, богослужение абсолютно полноценно, древлее благочестие должно входить в повседневную жизнь Русской Православной Церкви. Нельзя делать это, как при Никоне, насильно, через колено. Нет, добровольно и постепенно, но неуклонно. Начав хотя бы с того, чтобы будущим священникам преподавать оба обряда – старый и новый. В этом смысле опыт лефевризма для нас, безусловно, очень важен и имеет положительное значение, но только по аналогии.
Короче говоря, надо идти дальше того, о чем говорит отец Александр Шаргунов. Надо смотреть в корень, а корень – это XVII столетие.
РЖ: Марсель Лефевр критиковал не только какие-то конкретные решения Ватиканского Собора, связанные с богослужением, он критиковал вообще всю философию Нового времени, показывая ее несовместимость с традиционным христианским мировоззрением. Как Вы считаете, стоит ли в этом аспекте прислушаться к Лефевру?
В.К.: Конечно, стоит. Но в данном случае реакция Лефевра является в значительной степени запоздалой. Ведь он апеллирует именно к католической философии, к католическому мировоззрению. В частности, например, к Фоме Аквинскому, к схоластам, к папе Григорию Гильдебранту, а всё это уже является прологом к современному миру.
Все основания мировоззрения Модерна – представление об индивидуальной свободе, о прогрессе, формально-правовой подход – уже содержатся в самом римо-католицизме. Зачатки же этого мировоззрения мы можем найти у Блаженного Августина. Его ответы во многом сущностно отличны от тех, которые давали Восточные Отцы, прежде всего каппадокийцы. Поэтому, конечно, хорошо, что происходит обращение к традиции, но в данном случае перед нами открывается очевидная недостаточность западной традиции как таковой. Так что лефевристы, обращаясь к Западу и критикуя современный мир, не видят, что уже в самом римо-католическом учении содержится всё то, что они отвергают.
РЖ: То есть процессы, критикуемые Лефевром, начинаются с самого момента обособления Римской церкви?
В.К.: Не просто с момента обособления, но даже еще до него. Процессы начинаются тогда, когда происходит жесткое деление на Град земной и Град небесный, когда появляется представление о линейном времени, то есть всё то, то характерно для западного христианства как мировоззрения.
Собственно говоря, если мы возьмем представление о линейном времени в том виде, в каком мы находим его у Августина, и только отрежем от него вертикальное измерение, то мы в чистом виде получим западную теорию прогресса. Отрежьте вертикальное измерение от «христианского персонализма» - и перед нами либертарианская концепция права. И так далее, и так далее.
Поэтому, на самом деле, Европе в лице Лефевра предлагаются лишь полумеры. Повторю, для нас это с политической точки зрения хорошо, с церковной – никак.
Беседовал Дмитрий Узланер