На самом деле, главному редактору журнала "Неволя" я обещал написать про "круглый стол" "Защита прав пациентов, находящихся на принудительном лечении, социальная реабилитация и общественная безопасность". "Круглый стол" проходил 7 июля в Орле, точнее в "Орловской психиатрической больнице специализированного типа, с интенсивным наблюдением", или - на Орловском спецу: так исстари называют это заведение арестанты. Придется написать, хотя это тот самый случай, когда писать не про что. Ни одного профессионального выступления, ни одного профессионального ответа на свои вопросы я в Орле не услышал.
По названию "круглого стола" сразу понял, что говорить будут, главным образом, про деньги. За последние 15 лет не было случая, когда какая-либо казенная структура, затевая мероприятие, в названии которого присутствует словосочетание "права человека", не имела бы в виду - "дай миллион, дай миллион". Дескать, будут деньги (любые, государственные или западные) - будут и права человека. И почти ни разу (исключением был лагерный туберкулез) я не только не поддерживал этих просьб, а настойчиво призывал (и государство1, и иноземных спонсоров) денег не давать.
Когда тюремщики просили денег (с 1992 года) на строительство новых СИЗО, мы настойчиво и терпеливо объясняли: дадите денег, понастроят новых тюрем, и в них будет такая же переполненность, просто сажать будут больше. Не давайте - просили мы, и так Россия на первом месте по относительному (на сто тысяч) количеству заключенных. Будут деньги, полстраны посадят, а другая половина будет посаженных охранять. С какой стати финансировать это зверство? Вот в более богатых странах заключенных в 5-10 раз меньше, притом, что уровень преступности там как раз в 5-10 раз больше. Самый высокий уровень (на 100 тысяч населения) преступности... не поверите - в Швеции.
Даже на медицину нельзя давать дополнительных денег. Мы занимаем одно из первых мест в мире по количеству больничных коек на одну тысячу населения. Непонятно (на первый взгляд), почему в Италии этих коек в два с лишним раза меньше, чем у нас? Впрочем, российскому больному должно быть понятно, что с каждой койки (легально и нелегально) каждый медик срывает свой куш. Размер этого куша зависит, ясное дело, от должности. А в Италии (и других цивилизованных странах) тех, кого можно лечить амбулаторно (даже с прикреплением медсестры), на койках не держат.
На орловском "мошенническом", "круглом столе", главным образом (я не ошибся), про деньги и говорили, а вовсе не о правах психзаключенных2. Мы записали и расшифровали не только дискуссии, но и кулуарные беседы. Могу дать проверить, 63% всех разговоров - про деньги.
Вот, к примеру, не хватает медсестер.
Из фонограммы "круглого стола" (цитирую дословно, никакой редакции):
"Несмотря на все старания, тут больные находятся в очень тяжелых жизненных условиях. Они находятся в палатах, где койки стоят одна к другой, у них нет никакой мебели. Они выходят в туалет (и курят - В.А.) только по сигналу медперсонала. Если персонал не реагирует, там стоят ведра, и все свои нужды они делают в эти ведра. Можете представить, если человек живет в этом отделении 7-8 лет. Каким он выйдет, кого мы получим? Вот тут стоит вопрос: а почему наши больные живут в таких тяжелых условиях? Почему наше государство не заботится о наших больных?
Даже то, что больные не выходят в туалет, когда им нужно... разве я могу в чем-то упрекнуть главврача, если у нее на ночь в отделении остается две женщины, которые должны уследить за 70 психически больными, тяжелыми, агрессивными и т.д. Я не могу ее упрекнуть, что персонал не выводит их в туалет".
Никому из участников "круглого стола" (кроме меня) не пришло в голову, что в десятки раз дешевле устроить в палатах канализацию (скажем, в большинстве СИЗО до этого додумались, и даже в камерах на 4 человека стоит унитаз), чем в два с половиной раза (так считают психиатры) увеличивать количество медсестер, которые "будут давать сигнал" на то, чтоб пациент вышел (простите меня) пописать. Может быть, когда удастся подсократить маленько медперсонал, дающий разные "сигналы", тогда и на "нижнюю мебель" (то бишь табуретки) хватит, и на верхние "шконки" (кровати второго яруса). А так-то, конечно, можно еще пофантазировать и придумать, чтобы медперсонал не сигналы давал, а на руках подносил своих подопечных к параше. Тут уж здоровые мужики будут нужны, которые на зарплату медсестры не согласятся, им же семью кормить надо.
Теперь про профессиональный (и моральный) уровень выступлений психиатров. Так уж вышло, что "по чину" мне выпало выступать первым. Вхожу в Президентский совет со сложным названием3, в Общественный совет при министре юстиции РФ, другие Комиссии и советы (всех не упомнить). "По чину" содержание своего выступления я согласовал с председателем Президентского совета Э.А Памфиловой. Впрочем, Элла Александровна, по своему обыкновению, сказала: "Да говорите, что сочтете нужным. Ну, просто подипломатичнее, что ли, все-таки профессора..." Я вполне представлял себе, что и после дипломатично сформулированных вопросов, говорить мне дальше дадут лишь в разделе дискуссии "вопросы к выступающим". Поэтому в пять минут, отведенных мне по регламенту, почти все, что хотел, сказал. Не буду отнимать у читателя время на полную стенограмму, перескажу вкратце.
Психиатры работают в очень сложной сфере. Они используют методы, которые оказывают глубинное влияние на личность человека, при этом возникает много сложнейших проблем и вопросов. Например, насколько обосновано такое вмешательство в психику человека?
Нарушение прав человека в области психиатрии уже давно вызывает обеспокоенность не только в России, но и в других странах. В 1998 году в Берлине по инициативе известных общественных организаций был проведен "Международный суд над психиатрией", который более известен под названием "трибунал Фуко"4.
В России в последние годы было принято несколько судебных решений, признавших грубейшие нарушения принципов справедливости и прав человека. Чаще всего, суды признавали незаконным помещение в психиатрические заведения людей против их воли. Наиболее известным стало решение Европейского суда по правам человека, вынесенное в октябре 2003 года по делу "Раскевич против Российской Федерации". Страсбургский суд рекомендовал России изменить законы о принудительном психиатрическом лечении. Тамара Раскевич, которая долгое время принудительно содержалась в психиатрической больнице Екатеринбурга без достаточных на то оснований, получила по решению суда компенсацию в размере трех тысяч евро.
Далее я напомнил о многочисленных преступлениях психиатров в различных странах мира. Известно, что в массовых убийствах так называемых "психически неполноценных" людей (в фашистской Германии) принимали непосредственное участие психиатры5. 300 тысяч человек было убито в концлагерях по программе "Т4", разработанной профессором психиатрии Альфредом Кохом и юристом Карлом Биндиным под лозунгом: "Уничтожить жизнь, недостойную жизни". Эти массовые убийства были приравнены к "медицинской терапии". Мне бы хотелось понять, как к такой "медицинской терапии" относятся российские психиатры.
Наша советская психиатрия имела тоже не очень хорошую репутацию. В частности из-за того, что Институт им. Сербского, по заказу КГБ, давал в ходе психиатрических экспертиз такие заключения по делам инакомыслящих, после которых психически нормальных людей на неопределенный срок ("на вечную койку", как говорят арестанты) помещали в психиатрические больницы.
В частности, семь таких инакомыслящих находились и в Орловской психиатрической больнице. Некоторых из них я лично знаю - это совершенно здоровые люди...
Советскую психиатрию во всем мире называли "карательной", наши психиатры признавали "невменяемыми" сотни инакомыслящих, обрекая их на долгие годы содержания, по сути, в нечеловеческих условиях. Достаточно вспомнить таких известных людей, как генерал Григоренко, математик Леонид Плющ, участница демонстрации против ввода войск в Чехословакию в 1968 году Наталья Горбаневская, известный правозащитник и публицист Владимир Гершуни, который провел в психбольницах 10 лет (из них пять лет на Орловском спецу), и другие. Всего, по оценкам экспертов, 50% инакомыслящих направлялись Институтом им. Сербского и другими психиатрическими экспертными учреждения в психушки. Экспертизы, проведенные вашими западными коллегами по десяткам дел инакомыслящих, признавали их психически здоровыми.
Мне было бы важным понять, как сегодня российские психиатры относятся к преступлениям своих коллег.
Закончил я вполне дипломатично: надеюсь, что такие дискуссии, такие встречи, такие контакты помогут в дальнейшем предотвратить использование психиатрии в карательных целях. Тогда, возможно, будет преодолено это позорное наследие, и наша психиатрия будет иметь другую репутацию.
Больше всего меня поразило то, что ни психиатры, ни присутствующие в Орле журналисты и правозащитники ни одним словом не прореагировали на "медицинскую терапию" Альфреда Коха. Ни единым словом не отозвались.
Зато всеобщее негодование психиатров вызвало напоминание о психиатрических репрессиях в СССР. Причем представители Главного научного центра социальной и судебной психиатрии (так сейчас называется институт Сербского) утверждали, что диагнозы инакомыслящим ставились правильные, большинство диссидентов и в самом деле были шизофрениками. Более того, психиатры признавали инакомыслящих невменяемыми якобы с благородной целью - спасти их от тюрьмы.
О высоком накале полемики можно судить по короткому фрагменту выступлений на дискуссии. Главным моим оппонентом был руководитель Научного центра имени Сербского профессор Вячеслав Павлович Котов.
Из фонограммы "круглого стола":
В. Абрамкин: Я все-таки не могу хоть пару слов не сказать о прозвучавших здесь утверждениях, что диссиденты в большинстве своем были сумасшедшими. Вы не могли бы конкретные фамилии назвать?
В. Котов: Есть понятие врачебной тайны, поэтому я назвать не могу - мне закон не позволяет.
В. Абрамкин: Я таких не знаю. Ни одного!
В. Котов: Всех, кого я знаю, действительно были больные люди. А для чего сейчас мы поднимаем этот вопрос?
В. Абрамкин: Я считаю, это совершенно уместный вопрос. Мне, например, крайне важно понять: насколько вы, психиатры, сами внутренне изменились? Продолжаете ли вы практику постановки диагнозов по заказу, например, ФСБ и т.д. Если вы даете "заказные" заключения, ставите неточные, необоснованные диагнозы, значит, такие люди не должны попадать в спецпсихбольницы. Учреждения такого и подобного типа оказываются переполненными. Поэтому и средств не хватает.
Блаженная Наталья...
Я отловил профессора Котова через час (профессор принимал участие в роскошном фуршете) после окончания "круглого стола". На глазах у профессора выключил свой диктофон. И после этого попросил назвать все-таки диссидентов - бывших узников психбольниц, которые и на западе были признаны шизофрениками, обещая ему сохранить врачебную тайну. К счастью для профессора Котова, мы стояли прямо перед "вахтой", через которую, соблюдая все процедуры, выходят посетители этого узилища. Вячеслав Павлович буквально "ломанулся" от меня через "вахту", я и достать его не смог, поскольку охранники меня не пропустили, сказав, что для моего выхода требуется сопровождающий.
Ну, ладно, дам слово Наталье Горбаневской (из интервью, взятого в октябре 2005 года). Да простит меня читатель за столь обширный фрагмент из этого интервью.
"В 75-м меня выпустили в эмиграцию. Я приехала на Запад и встречалась неоднократно с британскими психиатрами, больше - с французскими. Там был комитет французских психиатров. Я с ними встретилась очень скоро - в первый раз сразу после отъезда. Потом еще не раз встречалась, а после, когда в 77 году был очередной Конгресс Всемирной ассоциации психиатров, то советские психиатры, пренебрегая, кстати, врачебной тайной, на которую они так любят ссылаться, прислали наши акты экспертизы на Запад. И вот мы сели с этими французскими психиатрами и изучали подряд, страница за страницей, мой акт экспертизы. Там, в частности, было написано (в анамнезе): "Не будучи замужем, родила двух детей". Во Франции это вызвало у психиатров просто шок. Ну, и еще две знаменитых фразы (из акта экспертизы), я их больше всего люблю. Одна (к тому времени я уже несколько месяцев сидела в тюрьме): "Судьба детей ее не беспокоит". Ладно, это такое суждение... им кажется, что судьба детей действительно меня не беспокоит, они так подумали ...
Была и такая фраза, которую я думаю, наши слушатели6 сейчас оценят: "Говорит монотонно". Почему? Потому что они мне ставили диагноз, и нужно что-то было придумать. Шизофрения поражает либо волю, либо интеллект, либо эмоции". Очень трудно было придумать что-то насчет воли и интеллекта. И тогда они мне записали "эмоциональное уплощение, говорит монотонно".
Именно по той же причине во время экспертизы мне не было задано ни одного вопроса о стихах. А я ужасно боялась, уже готовилась... они мне скажут: "А вы считаете себя поэтом?" А я буду говорить: "Ну, вы знаете, я пишу стихи, ничего не считаю"... Это, чтобы мне не приписали манию величия. В моих стихах, в их природе никогда не существовало эмоциональной уплощенности. Вот это, значит, придумали: "говорит монотонно". Ну, и французские психиатры это тоже могли оценить. Мы весь этот акт экспертизы просто по пунктам разбирали... Причем больше всего пришлось смеяться им. Когда это кончилось, один из психиатров сказал: "Ну, мы должны ехать к нашим советским коллегам на выучку, потому что перед нами чудесный случай излечения от шизофрении7".
Дело в том, что шизофрения настоящая, будь она вялотекущая или шустробегущая, неизлечима. Ее можно смягчать, могут быть периоды ремиссии. Излечить от шизофрении нельзя, можно помогать шизофренику прожить свою жизнь даже довольно полноценно.
Ну вот, такова история с этим диагнозом. А потом, действительно, Марат Вартанян (известный психиатр 70-х годов - В.А.), выступая по радио, которое вещало отсюда, то есть из Советского Союза, на Францию и франкоязычные страны, а это и Канада, и Африка, сказал, что вот очень многих диссидентов (кажется, он перечислил кроме меня Плюща и Файнберга) пришлось западным психиатрам класть в больницы. Это было полным враньем. Никого из нас не пришлось класть в больницы. Я знаю случай про человека, которого здесь, в Союзе бросали в психиатрическую больницу, но не через институт Сербского и не через суд - Юру Титова, который действительно мается по психиатрическим больницам, выходит, потом снова ложится, и которому как-то французские психиатры помогают. Но о нем речь не шла, поскольку он через институт Сербского никогда не проходил. Это единственный случай, мне известный. Возможно, есть другие случаи.
Вопрос следует ставить еще так, как ставил его наш друг Алик Вольпин, он говорил: на самом деле не важно, здоровый ты или больной. За высказывание своих убеждений не должны судить ни здорового, ни больного. И я с ним согласна, но получилось так, что все время приходилось разбираться в этом вопросе: здоровый ты или больной. Потому что при этом нам обеспечивалась защита психиатров, а не только какой-то западной общественности, которая могла сказать: ну да, у нас такие порядки, а у них такие порядки, что их за слово могут посадить - значит, законно.
Я должна сказать, что за два с лишним года, что просидела, я написала всего шесть стихотворений. Мне писать было очень сложно, потому что я не пишу, я стихи для себя наговариваю. И потом только записываю. Когда я сидела в институте Сербского, досочинила одно стихотворение, начатое еще на воле. Два стихотворения я написала в тюремной камере, в Бутырках. Потом и в институте Сербского, и в Казанской больнице я не могла не то что наговаривать стихи, а даже тихо шевелить губами. Помните, у Мандельштама: "губ шевелящихся отнять вы не могли". Позже, вспоминая старые времена, я написала: "шевелящий тем, чего им не отнять".
Ну вот, когда я находилась под психиатрическим присмотром, у меня эти шевелящиеся губы отняли, потому что я просто боялась: если я буду шевелить губами, эти санитарки и сестры запишут: "Разговаривает сама с собой, ухудшение состояния"...
Это стихотворение с эпиграфом, который должен был бы почти петься: "Судьба детей ее не беспокоит" - фраза из акта экспертизы. Я просто думаю, что в этом стихотворении действительно сказано все.
Судьба детей ее не беспокоит...
Серебристым пропетая кларнетом,
утеряла окраску угрозы,
но не вылиняла добела при этом.
Хорошо, когда дышат за стеною
сыновья, а не сокамерницы рядом,
хорошо просыпаться не стеная,
глядя в явь, не пропитанную ядом.
Хорошо не ощупывать извилин,
нет ли сдвига, это ты или не ты, мол,
не осевший вдыхать из-под развалин
прах того, что дай-то Бог, невозвратимо.
Еще скажу о положении "невменяемых" уголовников, т.е. признанных невменяемыми. Я помню, Софья Васильевна Каллистратова, когда мы приходили, она давала всякие советы. И потом говорила: "Все-таки помните, что ваши процессы по сравнению с процессами уголовников - это образец правозаконности". Обращение с нами, политическими невменяемыми, по сравнению с невменяемыми уголовниками было тоже образцом правозаконности. Ни к одному из них не приходил адвокат, никогда ни к одному!
Орловский спец - еще...
Приглашение на "круглый стол" с довольно любопытным названием я получил в июне. В приглашении было сказано, что участники "круглого стола" будут иметь возможность пообщаться с пациентами Орловского спеца. Главная цель "стола", как я уже говорил, не скрывалась: журналисты и правозащитники должны помочь решить финансовые проблемы учреждений этого типа. Из всего этого и можно было сделать вывод, что меня приглашают на очередное мошенничество. На всякий случай позвонил по указанному телефону устроителям "стола", спросил про "возможность пообщаться" с любым, заранее не называемым, "пациентом" наедине.
На самом деле, ни с каким таким пациентом общаться я не собирался, хотя список желающих "дать информацию" из Орловского спеца уже и до "круглого стола" был бескрайним. Но, памятуя о гиппократовском "не навреди", никогда с такими арестантами не встречаюсь: это либо "оперские подставки", либо люди, плохо себе представляющие (скажем осторожно - неадекватные), чем им грозят откровения, прослушиваемые соответствующими органами. Имея тридцатилетний опыт (с советских времен) получения информации о реальном положении дел в том или ином учреждении, предпочитаю не подставлять людей подневольных, провоцируя их на откровенности, которые на такого рода беседах, в самом малом случае, прослушиваются.
Отступление в сторону
Десятки лет я жил в условиях, когда прослушивалось (часто и подсматривалось) каждое слово, каждый шорох, каждый поцелуй. С наглой откровенностью делалось это на личных свиданиях. Я думаю, атеист точно от этого бы рехнулся. Верующим проще, мы ведь помним, что все творится на глазах Господа: "Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну ( всегда). Тебе единому согрешив и лукавое пред Тобою сотворих; яко да оправдишися во словесех Твоих, и победиши внегда судити судити Ти..."
Вопрос про "возможность пообщаться" - это проверка устроителей "стола" "на вшивость". Мне ответили, что общаться можно будет только с пациентами из реабилитационного отделения, поскольку все остальные - люди реально больные, и их нельзя по медицинским показаниям беспокоить. Чтобы было понятно, люди из реабилитационного отделения - это те, кто имеет шанс в ближайшие полгода "соскочить" с "вечной койки", так называют спец с интенсивом (таких всего семь на всю Россию), и перебраться поближе к дому, как правило, в обычную спецпсихбольницу, которые есть во всех регионах.
Не только психиатры, но и местные правозащитники в наглую утверждали, что Орловский спец - учреждение более открытое, чем ГУИНовские зоны. Я имел возможность проверить утверждения местных правозащитников. Прошелся по разрешенному реабилитационному корпусу, все "пациенты" при нашем появлении вставали строем и хором скандировали: "в учреждении все нормально, благодарим персонал, от интервью для "Облаков" г-ну Абрамкину (как-то, нюхом что ли, они уже знали, что я Абрамкин из "Облаков") отказываемся, пользуясь нашим конституционным правом..."
Даже самые замшелые тюремщики таких "деревень" мне уже лет пятнадцать не устраивают. Ну к чему им давать повод для того, чтобы я ими занялся по технологиям, наработанным еще лет 30 назад. Хотя бы по слухам знают, что ни их /нему/ начальству, ни, тем более, прокурорскому я их сдавать не буду. В том, что от них (тюремщиков) зависит, сами и разберемся. Ну а в другом, от них не зависящем, мы и сами по возможности посодействуем. Без начальства....
Примечания:
1 Правительство, правда, одобрило программу строительства СИЗО, разработанную главным тюремным управлением (ГУИНом) управлением, но денег, слава Богу, тюремщикам не досталось (реально выделено было 3 % от запрошенного). Ну, и ничего, сократили тюремное население на пять тюремных Франций (на 350 тысяч), в СИЗО - в два раза. После этого и денег стало приходится в 4 раза больше (с 2000 года), в расчете на одного заключенного ( сюда входит и зарплата персонала, естественно).
2 Гневную отповедь я получил (и от правозащитников, и от психиатров) по поводу использования слова " заключенные" в отношении узников Орловского спеца. "У нас нет заключенных - натурально кричали, - у нас пациенты, у нас больные!" Но хотя бы по-русски, те, кто заключен - заключенные. Не говорю, уж, про международное право. К примеру: "Часть I Правил касается общего управления заведениями и применима ко всем категориям заключенных, независимо от того, находятся ли последние в заключении по уголовному или гражданскому делу и находятся ли они только под следствием или же осуждены, включая заключенных, являющихся предметом "мер безопасности" или исправительных мер, назначенных судьей". Минимальные стандартные правила обращения с заключенными, п.4 (1).
3 Совет при Президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека.
4 Про "Трибунал Фуко" никто из психиатров точно не слышал, Одни считали, что Фуко - это физик, другие, что это сыщик из какого-то детективного сериала.
5 Лишь четыре психиатра из сотен палачей-психиатров были осуждены в ходе Нюрнбергского процесса. Остальные наказаны не были и вернулись к психиатрической практике после войны. Все они работали непосредственно в концлагерях, и своими руками уничтожали "дефективных".
6 Интервью давалось для радиопередачи Облака.
7 После Казанской спецпсихбольницы с интенсивом Наташу Горбаневскую признадли выздоровевшей. Таков был заказ КГБ, уж, сильно большой шум был на Западе.