"Русский журнал": Первый вопрос самый примитивный, но все же первостепенный. Что есть в вашем понимании "молодежная политика"? И что первично - государственная молодежная политика или молодежная политика вообще?
Алексей Чадаев: Я известный противник самого понятия "молодежная политика", особенно в том виде, в котором у нас оно употреблялось традиционно, всегда. Потому что обычно у нас под этим понималась какая-то раздача средств и благ какой-то отдельно привилегированной молодежи, и то, в общем-то, в ограниченных, незначительных количествах.
Вместе с тем есть, конечно, зона, в которой необходима именно молодежная политика. Это, конечно, зона того, что можно назвать поколенческой социализацией. То есть это социальные институты, которые направлены на интеграцию подрастающего поколения, новых граждан в активную социальную жизнь, создание этим людям возможностей для карьерного роста, возможностей проявить себя, заслужить свое место в обществе. По мере того, как стабилизируется социальная структура, по мере того, как общественные структуры становятся все более устойчивыми, они становятся все более жесткими, и молодым людям становится трудно пробиться в них и найти себя. Жесткие социальные системы сопротивляются приходу в них молодых кадров, и если это сопротивление становится непреодолимым, то на определенном этапе возникает стагнация. На языке прошедшей эпохи это называлось "застой". В обществе падает динамика, падает конкуренция, одни и те же люди годами и десятилетиями сидят на своих местах. В конечном счете это приводит и к падению темпов экономического роста, и к уменьшению уровня инноваций, и к глобальному отставанию. А когда вот эти предыдущие поколения начинают уходить (как это случилось двадцать лет назад с Советским Союзом, когда начало массово уходить на пенсию "поколение победителей", поколение детей войны), это приводит еще и к кризисам и катаклизмам. Поэтому необходимо обеспечить это возможностью интеграции, встраивания молодежи в общество. Это и есть задача социальных институтов, которые в совокупности можно назвать институтами молодежной политики.
РЖ: Понятно, что вы противник самого понятия "молодежная политика", но все же в нашей стране есть некая часть политики общей, которую принято называть именно так. В этой связи вопрос: а когда молодежная политика зародилась в нашей стране?
А.Ч.: Такой точкой отсчета, конечно, можно считать 2004 год. Потому что до 2004 года массовой молодежной политики как некой государственной сферы просто не существовало. Существовал довольно маргинальный политический загончик - так называемые молодежные объединения при политических партиях.
Там сидели не нашедшие себя в политике личности, те, кто иногда до пенсии оставались молодежью. Это был очень тухлый, урезанный аналог комсомола во всех партиях. И у либералов, и в партиях власти, и у левой оппозиции.
Иногда возникали какие-то новшества, какие-то подвижки в этой сфере. "Идущие вместе" в какой-то момент появились. Но старт реальной массовой молодежной политики пришелся на осень 2004 года, когда состоялись украинские события и наша власть сообразила, что, если она не будет системно заниматься социализацией молодежи, этим займется кто-то другой. После этого все без исключения политические силы наперебой стали создавать массовые молодежные движения. Причем неизвестно, кому принадлежит первенство, пожалуй, оппозиция-то начала раньше, когда возникла "Оборона". Но тем не менее, конечно, самым успешным проектом этой эпохи можно признать "Наших". А точнее, даже не самих "Наших", а тот эффект, который возник в результате их деятельности.
То есть, например, Селигерский формат. Сегодня я заметил, что каждый губернатор, пытающийся что-то доказать на федеральном уровне, пытающийся доказать, что он что-то хочет, что-то может, устраивает у себя в регионе такой местный аналог "Селигера". Летний образовательный лагерь для молодежи. Этим занимаются комитеты по делам молодежи при региональных администрациях. Так что теперь это будет, во-первых, массовое явление, а во-вторых, этот формат, будучи внедренным в административную практику, сохранится надолго. В России, как известно, проще учредить, чем отменить. Поэтому, судя по всему, "Селигер" будет жить долго после того, как забудут, с чего все начиналось в 2005 году.
РЖ: То есть и после того, как закончится политический цикл 2007-2008?
А.Ч.: Да, именно. Просто это войдет в некую более рутинную систему жизни властей регионального и даже местного уровней.
РЖ: Сейчас "Единая Россия" планирует провести в Государственную думу закон "О молодежи". Что нового привнесет этот закон в нашу жизнь? Почему его так долго не было?
А.Ч.: В самом законе, к сожалению, ничего революционно нового не содержится. Мне кажется, что его концепция во многом унаследована от старого подхода. В чем недостатки старого подхода? Они в том, что молодежную политику у нас традиционно приписывают к так называемой социальной сфере. То есть у нас есть некая зона активности государства, она помогает всяким слепым, хромым и безногим, бедным, обиженным, матерям, пожилым, несчастным и тем, кто сам себе помочь не может. В этот же список попадает и молодежь, - для меня это абсолютнейший нонсенс. Потому что молодежь - это, напротив, люди, которые могут себе помочь, наиболее сильные, активные, энергичные и самостоятельные. Люди, которым в этом смысле нужен совершенно другой подход. Не подачки, не рабское существование, а возможность проявить себя.
Такое как бы пространство для подвига. Возможность доказать себе, своим сверстникам и всему остальному обществу свое право занимать какое-то серьезное положение в обществе. В том числе и среди людей старшего возраста. И, конечно, это должен быть принципиально иной подход, принципиально иные методы.
РЖ: Теперь уже ни у кого не вызывает сомнений, что "оранжевый" сценарий и даже "оранжево-коричневый" микс в нашей стране никак не пройдут. Proпутинские молодежные движения доказали, что ни лжепатриоты, ни фанаты "планетарного силовика" не смогут ничего сделать. В десятки, в сотни раз больше молодежи на стороне движений, поддерживающих власть. На ваш взгляд, какой фактор сыграл главную роль в этой победе?
А.Ч.: Я считаю, что лидеры оппозиционных сил убили сами себя. Потому что, по большому счету, у них была фора, им никто не мешал. Но проблема в том, что эти люди были гораздо больше заточены на реализацию собственных амбиций, чем именно на массовую политику. Эти люди жили стереотипами медиакратической политики, когда главное - это обязательно попасть в эфир, на ленты новостей. И вот - чем больше меня показывают по телевидению и обо мне пишут газеты, я популярнее и т.д. А ведь массовая политика устроена совершенно иначе. Она состоит из огромного количества грязной, черновой работы, о которой никогда никто не напишет. Помимо всего прочего она состоит из ситуаций, в которых иногда годами раз за разом нужно смирять свои амбиции, подчиняться и учиться работе в коллективе, учиться дисциплине и подчинению. Учиться совместной согласованной работе. И вот, собственно, именно на этом пропутинские движения и выиграли. Они сделали ставку на очень правильную, с моей точки зрения, целевую аудиторию. Кто в основном идет в пропутинские молодежные движения? Если смотреть социологический срез, на этот вопрос легко ответить. Ведь "золотая молодежь" в партию власти или какие-нибудь молодежные организации не пойдет. Она идет в бизнес, у нее и так все хорошо. В эту среду идут люди приличных, но бедных родителей. Учителей, мастеров цехов, но как бы людей приличных, заслуженных и уважаемых на своем локальном уровне, в областных центрах, малых городах, даже иногда и в селах. Которые при этом смогли заложить хорошую основу своим детям в плане образования, но не могут быть для них каким-то трамплином для карьерного роста и продвижения. Поэтому эти ребята пошли в пропутинские молодежные движения. Конечно, в первую очередь - в надежде совершить карьерный рывок. В надежде, что здесь им встретится лифт вертикальной мобильности. Естественно, что среди них был и большой процент тех, кто приходил и говорил: "Вот, я пришел в партию власти, а где машина с мигалкой и кабинет с вертушкой?" Им в ответ выдавали, так сказать, губозакатывательную машинку, лопату в руки и отправляли на картошку. И тем, кто после этого оставался, тем и открывался какой-то зеленый свет.
РЖ: Недавно при формировании нового правительства учредили Комитет по делам молодежи. Личность главы Комитета тоже уже известна. Интересно другое, а именно: что изменится в молодежной политике, из кого будет формироваться аппарат Комитета?
А.Ч.: Я бы не стал увязывать гипотетический успех или неуспех этой структуры с тем, кто там будет работать в аппарате. Это, может, вопрос и важный, но вторичный по сравнению с собственно политическим направлением, идеологическим направлением молодежной политики. Потому что именно оно во многом диктует стиль аппаратной работы, а не персональный состав аппарата. Последний тоже играет свою роль, но он не столь важен.
Молодежная политика может остаться у нас вещью в себе, если она не найдет способов встроиться в другие типы государственных политик. Политик, осуществляемых в других сферах. Если она не сумеет обозначить себя как часть региональной политики, социальной политики, экономической, партийной и прочих политик. В этом случае она обречена.
РЖ: Сегодня российскую молодежь принято критиковать. Молодое поколение всегда перенимает, усваивает какие-то уже достигнутые качества и опыт у старшего поколения, но вместе с тем вносит и что-то радикально новое в жизнь общества. А вот какие, на ваш взгляд, преимущества перед старшим поколением именно у нашего поколения, кого вы сами называете поколением тех, "кому до тридцати"?
А.Ч.: В моем сознании это поколение называется "поколением рубежа". Или "поколением перелома". То есть это дети, которые родились в одной системе, росли в хаосе распада, в хаосе создания новой системы и стали взрослыми, стали большими тогда, когда уже установилась некая новая реальность. В этом смысле это удивительное поколение. У которого нет ничего прочного, которое очень хорошо понимает, что вещи, кажущиеся незыблемыми, могут на самом деле распасться в одно мгновение. При этом, как ни странно, они не испытывают никакого страха перед этим. Для предыдущих поколений, поколений советских людей, воспитанных в системе советских стереотипов, это было катастрофой. Эта ломка конца 80-х и начала 90-х... но для нас это была такая система забавных картинок. Иногда опасных и даже очень опасных, но, в сущности, в детстве это немножко по-другому видится и воспринимается. И поэтому мы, как рубежное поколение, действительно обладаем рядом особенностей, которые отличают нас от старших поколений, поколений советских людей. И, видимо, будет отличать от следующих поколений, которые родились и выросли уже в эпоху, когда супермаркет "Ашан" и ларек со сникерсами существовали как некая незыблемая данность. Я вот это даже метафорически называю Чернобылем внутри нас, то есть мы все в каком-то смысле дети Чернобыля. Этой катастрофы, которая вот так вот разразилась, затронула нас, поселилась в нас, облучила нас, и мы стали такими реакторами, которые на самом деле постоянно генерируют энергию. Эта энергия может стать и мотором новой катастрофы, может сдетонировать в какой-то новый хаос, а может стать и энергией созидания, энергией каких-то невиданных прорывов. Мы можем многое из того, чего не могли наши отцы. Наверное, не смогут и наши дети - именно поэтому, по причине этой уникальной энергетики. Высвободившейся энергетики распада.
Это, конечно, налагает на нас особую ответственность. Сумеем ли мы справиться с этой энергетикой, научимся ли ею управлять? Научимся ли друг с другом договариваться, договариваться с предыдущим поколением, строить с ними какую-то совместную деятельность и совместную политику? Еще один момент: наше поколение сейчас массово приходит к власти, занимает руководящие посты. Не сегодня, так завтра это станет совсем массовым явлением. И оно приходит на очень долгий срок. Почему? Потому что если говорить о России, то социологически нас в полтора раза больше, чем людей, родившихся в конце 60-х и начале 70-х, то есть предыдущего поколения. В силу демографической волны, связанной с Великой Отечественной войной. И где-то в два раза больше тех, кто рождения после 1990 года, - это были годы реформ, связанных с резким падением численности населения. Известное дело. То есть до тех пор, пока не вырастут и не войдут в активную жизнь наши дети, мы будем неким становым хребтом, неким поколением, которое, собственно, несет на себе основную нагрузку. Несет ответственность за судьбу страны. И это тоже огромная ответственность и огромная опасность. Опасность не справиться, потому что именно в силу того, что нас задело этим хаосом, мы, конечно, наследуем некоторый инфантилизм. Слишком просто воспринимаем сложные вещи и готовы иногда рубить с плеча и рушить то, чего рушить не следовало бы. Так что некоторая доза здорового консерватизма, мне кажется, нам бы очень даже не повредила.
Беседовал Ражап Мусаев