Мы стоим за деревом и скромно наблюдаем, как маршируют ветераны. И при этом стереотипно (это ветеранам стыдно воспроизводить стереотип, нам - нет) раздумываем: стареют они душой или не стареют или же происходящий с ними процесс имеет какую-то другую природу? Потому что всегда есть подозрение, что ветераны остались такими же, какими и были всегда. Только их старые ружья почему-то не стреляют и лозунги не гремят.
И наше настроение, соответственно, не очень веселое.
Mark Stewart, "Edit" (2008)
Марш ветеранов начинает англичанин Марк Стюарт, попавший за свой новый альбом (а также вообще по доброй памяти) на обложку британского журнала "WIRE".
У Марка Стюарта две большие исторические заслуги - одна широкоизвестная, вторая почему-то забытая. Широкоизвестная состоит в том, что он был лидером знаменитой постпанк-группы The Pop Group, чей дебютный альбом "Y" входит в обойму того, что должна носить в своих головах просвещенная молодежь. The Pop Group играли интенсивно звучащий даб с вокалом, казавшимся отстраненным до нечеловечности.
Вторая заслуга состоит в том, что в начале 90-х Марк Стюарт, живший в городе Бристоле, оказал сильнейшее влияние на мелкотелого темнокожего уличного хулигана по прозвищу Трики. Они вроде бы даже жили в одной коммунальной квартире. А из Трики получился герой трип-хопа и вообще новых тенденций 90-х годов. В кривом дабоватом свинге Трики, в его коллажном подходе, а также в его сухом нечеловеческом голосе можно усмотреть следы влияния Марка Стюарта.
И потому было бы интересно сравнить новый альбом Стюарта с новым альбомом Трики на предмет выяснения - что стало с их коллажем, что стало с их басом, что стало с их хрипом?
Марк Стюарт, мягко говоря, интересуется политикой. Его легендарная The Pop Group в 80-х, по общему мнению, превратилась в агитационно-пропагандистский коллектив, банализировав свой музыкальный язык. Стюарт казался параноиком: он утверждал, что неолибералы внедряют лекарства, подавляющие психозы, реализуя программу пассивизации населения, то есть нейтрализации диссидентства. Вторая волна такого рода, нахлынувшая чуть позже, была волной антидепрессантов как средства "приватизации стресса и менеджмента недовольства".
В 80-х такого рода прозрения были неуместной начинкой для поп-песен, а для индастриал-андеграунда эти разоблачения, наоборот, были недостаточно радикальными и завиральными. Марк Стюарт провалился в зазор между мейнстримом и андеграундом. Сегодня же его тогдашнее мнение о государственной программе широкого выписывания подавителей психозов стало очевидностью, на этот счет существуют популярные книжки вроде "Краткой истории неолиберализма" Дэвида Харви.
Марк Стюарт до сих пор грезит дабом, идеей коллажного противопоставления и наложения, а также эффекта, который возникает на стыках коллажа. Милы ему и дыры, всегда присутствующие и в дабе, и в коллаже.
Его песни по-прежнему политизированны. Стюарт говорит о Марксе, об обществе спектакля, о спектакле без зрителей. Сегодня между собой конкурируют программы программирования и перепрограммирования наших мозгов и нервных систем.
При этом сегодняшняя политическая ситуация внушает ему оптимизм, он считает, что сегодня мы лучше информированы о том, что реально происходит в мире, многие темы, такие как, скажем, экономика геноцида, заботят не только редких маргиналов. Сейчас люди, живущие в Бразилии, Южной Африке, Берлине и Китае, могут обсуждать сходные проблемы и говорить на одном языке. И делать вместе музыку, примером которой как раз якобы и является его альбом, - недаром он носит программное название "Редактирование".
Проблема, однако, в том, что мир Марка Стюарта состоит из двух полюсов: на одном полюсе находятся обыватели с их наивным конформизмом и идиотскими представлениями (в том числе и о музыке), а на другом - такие, как он, мыслители и творческие личности левого глобализма. И их музыка автоматически оказывается передовой и интересной. Просто потому, что в нее заложены правильные идеи и ее делают далеко друг от друга живущие передовые личности.
А мир устроен на самом деле не так, и альбом Марка Стюарта - это наивный и консервативный даб-индастриал, который сварганили для него музыканты, рассеянные по планете. Они запрограммировали ему то, чего он хотел, чего он хотел двадцать и тридцать лет назад, а не то, что объективно находится по ту сторону понимания оболваненных масс.
Meat Beat Manifesto, "Autoimmune" (2008)
Британский проект Meat Beat Manifesto существует уже двадцать лет. В конце 80-х как раз поднялась новая волна индастриала, танцевальной угрозы, резкого и мерного буханья с политически-апокалиптическим намеком, впрочем, даже не намеком, а именно что манифестом. От дуэта остался всего один человек - Джек Дейнджерс.
Его альбом заполнен техноидным дабом, даже иногда дабстепом, кое-где дело доходит до быстрого брейкбита. Музыка, разумеется, хочет производить неприятное впечатление, но неприятность ее происходит главным образом от насилия над дабом и дабстепом. Конечно, и дабстеп - мрачная музыка, но это какая-то другая мрачность... не то чтобы легкая, а пронзительная, чувствительная. И картинка, стоящая за дабстеп-треком, совсем другая - это не гигантский пресс, не пришествие терминатора-годзиллы.
Вообще, это любопытная тема для размышлений: чем мрачность дабстепа (или мрачность джангла, или мрачность драм-н-бэйсса) отличается от мрачности индастриала (или мрачности, скажем, черного металла). Психиатрия знает одну грусть-тоску. Конечно, депрессии различаются, но по интенсивности, а не по цвету, не качественно. А в разных мрачных музыках отличие качественное. Можно было бы предположить, что мрачность везде одна и та же, а различие имеет стилистическую природу, то есть выразительные средства меняются при сохранении контента. Но мне кажется, что мрак индастриала - другой, нежели мрак металла, или романтической поэзии, или революционного похоронного марша. И за невосприимчивостью к той или иной музыке стоит в самом-то деле невосприимчивость к той или иной меланхолии, в ней проявляющейся.
И не историю поп-музыки надо на самом деле писать, а историю мрачности и тоски. Она же история маниакального возбуждения и невменяемости, это все очень близкие вещи.
А когда одна мрачность начинает рядиться в одежки другой, получает конфуз.
То, что Meat Beat Manifesto залез не в свои сани, видно и по тому, что музыка пытается менять свои одежки от трека к треку. Есть тут и откровенная рагга, есть и разреженное атмосферное техно... и каждая такая одежка подана как нечто типичное, сразу узнаваемое, как дорожный знак.
А что же тут есть специфического, так сказать, выстраданного одинокой душой художника? Даже трудно сказать... разве что хриплый и навязчивый вой синтезатора. Ну и, конечно, желание тяжелого потока и одновременно - трещин и разрывов в этом потоке...
Можно предположить, что Джеку Дейнджерсу вообще не до музыки. Это не совсем уж и глупое предположение: дабстеп, безусловно, музыка, виртуозный трюк, а индастриал музыкой не очень-то и являлся, не в музыке там было дело. И сегодня, когда осталась одна музыка, не-музыке крайне неуютно, ей приходится прятаться и маскироваться.
Marc Almond with Michael Cashmore, "Gabriel & The Lunatic Lover" (2008)
Совсем другая атмосфера царит на компакт-диске, который записали Марк Алмонд и Майкл Кэшмор. Марк Алмонд - звезда британского синти-попа 80-х, Майкл Кэшмор тоже англичанин, композитор, участник группы Current 93, сейчас он живет в Берлине. Он сочинил и сыграл всю музыку - акустическую и задумчивую. Марк Алмонд попел. На компакт-диске всего две песни, их общая длина 11 минут. Тем не менее ощущения, что тебе недодали музыки, недоутолили твою жажду прекрасного, вовсе нет.
Стихи принадлежат перу аристократа Эрика Стенбока, он жил в XIX веке, умер в возрасте 36 лет. Граф Стенбок был крайне эксцентричной фигурой: гомосексуалист, декадент, наркоман, алкоголик и поэт. Он был одержим сатанизмом, вампиризмом и католицизмом. В последние годы своей жизни появлялся в сопровождении деревянной куклы ростом с обычного человека, он называл куклу "маленьким графом" и вроде бы считал ее своим сыном.
Марк Алмонд поет, конечно, манерно, никакого "честно" или "от души" тут нет, но в его маньеризме и мелодизме чувствуется тлеющее безумие уже не очень молодого аристократа, и это куда глубже, чем "честно" или "от души".
Nurse With Wound, "Huffin? Rag Blues" (2008)
Британская группа Nurse With Wound существует уже тридцать лет, она стоит на крайне особом пьедестале в сердцах тех, кто интересуется экстравагантными звуками и взглядами на жизнь.
Nurse With Wound - это фактически один человек, Стив Степлтон, с большим количеством единомышленников, сотрудников и помощников. Nurse With Wound несутся девятым валом своих бесконечных релизов, переизданий и параллельных проектов, но альбом "Huffin? Rag Blues" - это действительно новый студийный альбом.
Он звучит в стиле старого конформистского изи лиснинга, так называемой экзотики, лаунжа или музыки космического века. То есть это свингующий джазоватый поп для коктейль-бара, стилизованного под 50-е годы. Добавлены шумы, гулы, разный эмбиент-хлам, поют девушки, а иногда дяденьки. По-видимому, предполагается атмосфера бредовой ретро-идиллии, когда никакой идиллии нет, да и ретро тоже сляпано руками бесчувственного марсианина, не слышащего очевидных нестыковок.
Проблема этого альбома состоит, однако, в том, что ретро-идиллия получилась как раз замечательно, хоть в реальном сегодняшнем баре заводи. После джазоватого хип-хопа или, скажем, какого-нибудь неосоула он пойдет просто замечательно, вибрафончик тут, свинг, стильные семплированные вскрики... а вот бредовости-то, параноидной изобретательности, невозможности долго усидеть на одном стуле в одной позе, то есть единственного, из-за чего вообще имеет смысл слушать Nurse With Wound, очень мало. Славные идиллические пассажики длятся долго-долго, и есть в этой затянутости тоска и занудство. Лет двадцать назад Стив Степлтон и его команда упаковали бы весь этот альбом в одну песенку минуты в три длиной. На ум приходит незабвенный альбом Nurse With Wound "Sylvie and Babs". Там ножницами стриг многорукий, коварно ухмыляющийся осьминог, тут играет слаженный оркестрик, поглядывающий на, в принципе, мрачного, но пока заснувшего дирижера.
Иными словами, тут нарушилось равновесие, мы имеем дело не с безумной группой, решившей пококетничать с мейнстримом, а с мейнстримной группой, решившей пококетничать с сюрреализмом.
Трудно сказать, есть ли у Nurse With Wound свой саунд или, скажем, стиль. И можно ли Nurse W ith W ound узнать, услышав пару минут их новой песни.
Фигура спящего дирижера тут кажется к месту. Nurse With Wound эксплуатирует идею о фантасмагорическом сне, сне, обнажающем бредовость повседневного. Это, конечно, антигуманизм, но ехидный и веселый. Может быть, даже инфантильный - антигуманизм как детская игрушка.