Владислав Отрошенко – писатель, имя которого присутствует в литературе с начала 90-х; имя, к которому все привыкли, то есть все знают, что есть такой писатель, остановивший на себе внимание читателей лирической прозой «Двора прадеда Гриши», ну а потом печатавший не слишком объемные тексты, писавшиеся в последнее время всё больше в жанре литературно-критических эссе. Эссе эти, как правило, отмечались внимательным читателем; они подтверждали статус Отрошенко как одного из самых интересных современных писателей, но при этом вроде как и не претендующего на место в громких десятках современных писателей, то есть не сориентированного на написание «премиального романа». А живущего и пишущего чуть отстраненно от клокотания литературных страстей, «тихо» и сосредоточенно, то в Москве, то в Италии. И вот так же, «тихо-тихо», накапливались эти, на разные темы написанные, эссе и, наконец, достигнув «критической массы», позволили Отрошенко составить свою новую книгу «Гоголиана и другие истории» - книгу абсолютно цельную, неожиданную, яркую.
Состоит она из литературно-критических эссе, посвященных Гоголю, Овидию, Катуллу, Пушкину, Ницше, Шопенгауэру, Тютчеву, Платонову и другим, автор которых выступает как литературовед и одновременно - как художник. То есть Отрошенко предложил ещё один вариант филологической прозы. Вариант автором отрефлексированный – в эссе про Платонова отмечено, что речь в книге идет о тех явлениях художественной жизни, комментировать которые, "не выходя за рамки академического благоразумия, невозможно".
Формально, тексты Отрошенко следует отнести к жанру литературно-критического эссе, поскольку автор строго следует за историко-культурными фактами. Но при этом «расследования» свои Отрошенко пишет с ориентацией на создание образного ряда и на жестко выстроенный сюжет, ведущий читателя к финалу с неожиданным - парадоксальным почти - разрешением развернутого в тексте литературно-исторического сюжета. То есть, для жанра, в котором работает Отрошенко все-таки больше подошло бы определение новелла. Тут естественным образом напрашивается сравнение с художественными приемами Борхеса, выстраивавшего фантасмагоричные сюжеты своих новелл на материале истории культуры, и сравнение будет уместным, хотя бы по демонстрируемой в обоих случаях свободе авторов от стереотипов восприятия истории культуры, и, соответственно, по неожиданной емкости открывающегося внутреннего пространства традиционных сюжетов и внезапных преображений их главных персонажей (я здесь не сравниваю масштабы явлений, я – о типологии). Но Борхес играл, Борхес сочинял параллельную историю культуры. Отрошенко не сочиняет. Он следует документу.
Книга начинается циклом новелл о Гоголе, и первая из них - о странностях в обращении великого писателя с паспортом, который у него, профессионального путешественника (в том смысле "профессионального", что путешествие или "дорога", были для Гоголя составной его творческого процесса) - разумеется, был в абсолютном порядке, но вот сама процедура предъявления паспорта полицейскому чиновнику на границе была для Гоголя почему-то непереносимой. До скандалов доходило, о чем свидетельствуют его современники, присутствовавшие при этих нелепых и, отчасти, комических сценах. Такой же необъяснимой кажется склонность Гоголя к созданию своих двойников, когда он представлялся малознакомым людям то Гогелем, то Гого и утверждал, что к писателю Гоголю никакого отношение не имеет. А бывали случаи, когда Гоголь буквально раздваивался в пространстве - это когда адресаты его в одни и те же дни получали письма, в обратном адресе которых – в зависимости от адресата - значились то Вена, то Москва. Образ великого писателя у Отрошенко возникает почти гротескный, "гоголевский", отсылающий нас, скажем, к "Носу" или "Коляске". И при этом - неожиданно убедительный. Почему? О чем на самом деле пишет Отрошенко? О странностях великого человека? Нет, разумеется. Речь - о сложнейшем процессе внутренних взаимоотношений Гоголя-человека и Гоголя-художника. Для Гоголя, каковым он себя ощущал, вполне могла быть непереносимой, оскорбительной необходимость персонифицировать себя с казенной безликой бумажкой, с издевательской точностью воспроизводящей имя, стоящее на его сочинениях. У истории этой было продолжение: Гоголь обратился к царю с прошением о выдаче ему паспорта особого, не похожего ни на один паспорт в мире, и столкнулся с реакцией недоуменно-глумливой, - в паспорте таковом ему, естественно, отказали. «Естественно» - потому, что наша «реальная» действительность с трудом вмещает (если вообще вмещает) внутреннее «я» художника.
И дело здесь не в индивидуальных особенностях личности Гоголя, считает Отрошенко. Таким же странным, например, казалось для близких Пушкина поведение поэта в последние часы перед дуэлью, в частности, его абсолютное спокойствие, даже как бы некоторая душевная приподнятость, о которой с изумлением вспоминал его секундант Данзас, - состояние, похожее на то, что испытывает художник и мыслитель, чувствующий приближение какой-то значительной, "всеразрешающей" мысли ("Последнее озарение Пушкина").
Затронутые в «Гоголиане» мотивы художника и «реальности» и авторский подход к ним представлены и в остальных новеллах книги, посвященных, скажем, взаимоотношениям Тютчева с категориями времени и пространства, или истории того, как Ницше – абсолютно немотивированно, как считали хорошо знавшие философа друзья, - обрел для себя «свое место» в сырой, тесной, на лабиринт похожей Венеции.
Иными словами, книга Отрошенко, при всей историко-литературоведческой проработанности ее материала, – книга полемичная по отношению к академическому, «научному» литературоведению. Абсолютно «отрошенковские» в этом отношении новеллы про Овидия и Катулла, в которых выход за рамки «научных» подходов позволяет автору предложить свое решение вопросам, которые ставят в тупик уже не одно поколение исследователей. В случае с Овидием это загадка «Посланий с Понта», хрестоматийного для мирового литературоведения сюжета высылки Овидия из Рима в дикие варварские места, – дело в том, что до сих пор так и не обнаружено ни одного исторического подтверждения самого факта этой ссылки; более того, обращает на себя внимание и такое обстоятельство: обычно приметливый, точный в деталях поэт не смог дать ни одной конкретной детали мира, в котором оказался. Ну а что, если никакой ссылки вообще не было? - спрашивает Отрошенко. Что если «Послания с Понта» и «Скорбные элегии» писались Овидием, вообще не покидавшим своей виллы под Римом, и представляют собой неожиданный, на столетия опередивший время акт художественного творчества, в котором художественным вымыслом становится «реальная судьба» автора?
Такой же неожиданный ход предлагает Отрошенко в эссе про Катулла, имя которого неотделимо в памяти потомков от сюжета несчастной любви поэта к Лесбии (Клодии), однако, если верить многочисленным свидетельствам современников, каких-либо любовных взаимоотношений между Катуллом и Клодией не было и быть не могло. То есть бурный любовный роман у Клодии был, но не с Катуллом, а с его другом Марком Целием. И единственное объяснение, которое здесь способно развеять все недоумения историков, это то, что в стихах, обращенных к Лесбии, авторское «я» отдано Целию, что образ яростных, любовных страстей лирического героя, это именно художественный образ, а не факт биографии самого Катулла – мысль естественная для художника, но отнюдь не для «академического литературоведа».
Иными словами, перед нами разговор о природе художественного творчества и личности художника, о «тайной истории творений», который ведется не только литературоведом, но и художником, полагающимся еще и на свою художественную интуицию.
Владислав Отрошенко. Гоголиана и другие истории. М., Издательство Ольги Морозовой, 2013, 392 стр.