Есть такой весьма приметливый кинорежиссер - Георгий Данелия. Он неровный, и, кажется, ему порой не доставало самодисциплины, отчего великие работы чередовались у него с неудовлетворительными. Однако же видит и примечает Данелия хорошо, лучше некоторых канонизированных "гениев".
Смотрю я как-то в телевизоре его картину второй половины 70-х "Осенний марафон", а там по Невскому проспекту шагают персонажи легендарного фильма 30-х годов "Мы из Кронштадта". То есть не буквально, конечно, не матросы с пулеметными лентами, нет. Имеется в виду, что на средних и общих планах удается разглядеть несоответствующую времени и месту расхристанность в одежде, в повадке и походке.
Покоробил удивительный контраст между строгостью самой идеи Невского проспекта (строгостью, помноженной на восторжествовавшие идеалы социализма, то бишь тотального порядка) и вот этой аляповатостью, безалаберностью толпы. Показалось на секунду, что тут ряженые, что массовка! Ан нет, люди не были отфильтрованы оператором, редактурой и цензурой, а просочились на экран случайно, против всяких правил. Это был тот же самый человеческий материал, который, извиняюсь за выражение, брал Зимний, громил барские усадьбы в Пятом, Семнадцатом и позднее. "Материал" резко контрастировал с исполнителями главных ролей - обученными, интеллигентными, модными, во всех отношениях замечательными. Всего несколько план-кадров деклассированных крестьян на тротуарах Невского, а я многое понял.
Общество, подобное российскому, весьма и весьма инерционно. Допустим, те, кто наверху, бросают вниз пару идей, забывают про них, мчатся далеко вперед, запуская в информационное пространство нечто иное; после уступают свое первенство очередным властителям дум, которые, в свою очередь, вываливают на голову массе мешок новых идей, новых обглоданных костей.
В эти времена актуальных перемен низовая масса, которой все это нерасчетливо понабросали, едва-едва успевает разобраться с какими-то прежними, уже устаревшими идеалами и наконец-то удосуживается эти прежние идеалы переварить. Отрабатывать давно позабытые властителями (собственных) дум идеологемы у массы получается лишь спустя года и десятилетия. И это не потому, что масса ленива и тупа, а просто она живет по другим, по органическим законам, она плохо реагирует на "сидеть!", на "лежать!" и на "голос!". Хотя некоторым верхним кажется, что масса поддается дрессуре легко, с полпинка. На самом же деле масса - медленная, неповоротливая. Она и догадывается-то постепенно, и реагирует с большим-большим опозданием. Допустим, на перестройку и ускорение, на реформы 90-х масса еще даже и не думала реагировать! Ее коллективный разум пока что ни фига про это не понял. Пока что тяжело ворочается, осмысляет.
...Пять минут назад случайно посмотрел на канале "Культура" фрагменты выдающейся картины Фридриха Эрмлера "Крестьяне" (1935). Конечно, это апология коммунистической коллективизации, не поспоришь. Но интереснее другое. Вот коммунистический горлопан говорит речь над телом задушенной активистки и агитирует за новое светлое будущее. А каковы его аргументы, по каким признакам можно будет это будущее опознать? Да вот же: "Нальются поросята небывалым жиром!" Нормальные аргументы, нехилые признаки. Согласитесь, в полной мере эти идеи овладели нашей массой лишь в так называемые "посткоммунистические времена". Инерция! Народу когда-то подсказали, и он в конечном счете допер, разобрался, где же она, правда-матка. Но, что называется, "через время"! Зато, допустим, про свободу слова, собраний и волеизъявлений, про идею "перестройки и ускорения" он задумается немножечко погодя, увидите! В конце 80-х и начале 90-х на митинги собирался отнюдь не народ. Но народ потихоньку впитывал, а как же.
Я несколько раз печатно хвалил картину Петра Буслова "Бумер", потому что там впервые за два десятка лет вылезла на поверхность нутряная расейская фактура. Можно сказать, вылезла изо всех дырок. Тому, чему Данелия милостиво разрешил сохраниться на двух-трех весьма общих планах, Буслов предоставил все права. Фактура лиц, фактура отношений, фактура разговоров и фактура заборов - неглянцевая. Все окультурено, но не по-европейски, а по-расейски. Фильм сразу побил все рекорды популярности, потому что люди узнали кровное свое.
Там был достаточно нелепый, картонный сюжет, но и он потрясающе сработал на правду. Парням - при здоровье, при силе и при деньгах - абсолютно некуда деться. Они, допустим, мечтали замутить какой-нибудь такой западный роуд-муви из жизни ловких бойцов и престижных красоток, для чего и отправились по отечественной дороге навстречу приключениям. Ехали, ехали, но из этого их приключенческого намерения ровным счетом ничего интересного не получилось: сюжет вышел дохлым, потешным, никаким. Сюжет пал жертвой непроницаемых лиц, грязных цветов и весьма специфически окультуренных территорий. Вот чем запомнится нам первый "Бумер", вот с какого бока войдет он в историю кино и страны.
"Бумер. Фильм второй" несколько отличается. Там было спонтанное высказывание молодых, фактически случайность, внезапная проговорка, здесь же началась работа "по-взрослому", тут большая группа товарищей, от команды сценаристов до команды продюсеров, вступила на тропу войны за "качество" и за "бабки от проката". Здесь героев картины заставляют прогибаться, вынуждают "стоять!" и "сидеть!", принуждают существовать хотя и в пространстве отечественных фактур, но уже по законам западного жанрового и даже интеллектуального кино: чего стоит хотя бы эпизод с потерей главным героем памяти, с амнезией! Думаю, для нашей равнодушной Степи будет умновато. Что называется, перебрали.
Героям навязывают западные клише, и герои эти их добросовестно отыгрывают - подобно механическим куклам, без энтузиазма, через силу. По-настоящему работают только паузы между этими клишированными ситуациями. В паузах этих проговариваются такие вещи, которые отменяют все хитроумные фабульные построения, маркируют эти построения как заимствованные и никчемные благоглупости.
Она: "...А чем тут заниматься-то? Сметаной на рынке торговать?!" Он: "Да много чем можно заниматься. Погоди, щас подумаю..." Думал, думал, морщил лоб, морщил, но, понятное дело, так ничего и не придумал: массовому, неэлитарному человеку заниматься в теперешней России совершенно нечем, нету для этого развитой социалки, ну нету!
Вычитал у кого-то дельную мысль: для полновесной романной прозы нужно то, что называется civil society, то бишь гражданское общество, нужен герой, который может выбирать себе по крайней мере место жительства. Полезно соотнести это точное замечание и с первым "Бумером", и со вторым. Подавляющее большинство населения страны, то есть те, кто является социокультурным прототипом "нормального" фильмического героя (ибо кино - слепок с коллективного бессознательного), - попросту несвободные люди! И даже второй "Бумер", который много хуже первого (не по мастерству, не по технологии, но по сути), все равно схватывает эту проблематику, за что ему отдельное спасибо!
В фильме есть единственный "собственно Дом", и это - убогая хибара рыбака, которого играет несгибаемый Николай Олялин. У всех остальных - ничего. Главные герои - перекати-поле. Была времянка у дядьки героини, Михалыча, да и та сгорела. Героиня - без Дома, герой - без Дома, их принципиальный разговор о том, что в теперешней России попросту "нечего делать", происходит в пустом отцепленном вагоне, навеки остановившемся где-то посреди Великой Степи. Метафора не бог весть какая, но опять таки: "нечего делать", извините! Если уж прототипы несвободны, то и сюжеты, и метафоры - соответственно - примитивны.
Россия как неосвоенная территория, по которой прикольно колесить на бумере, но посреди которой невозможно культурненько и разумненько поселиться - метафора иного уровня, нежели вышеозначенная, метафора грандиозная, точная. Возвращаясь к началу колонки, замечу: Россия по сию пору остается крестьянской страной. Инерция - невероятная. Сопротивляемость народного организма - беспримерная. Большевики порушили русскую крестьянскую общину, а перестройщики и их постсоветские последователи по сию пору осуществляют дезактивацию крестьянского менталитета, развращая нашего массового человека бессмысленными посулами: "сытость, комфорт, свободное волеизъявление".
Я с удовольствием прочитал в недавней книжке Виталия Найшуля: "Рядом с нами есть такая страна, Эстония. Я несколько раз разговаривал с ее премьер-министром. В этой стране уже все реформы закончены. Ведь у эстонцев подняли цены на ЖКХ, и эстонцы это терпели. Знаете, почему терпели? Потому что у нас Гайдар сказал, что мы от этих реформ будем жить лучше. Это была крупнейшая идеологическая ошибка. Что сказали в Эстонии? "Мы будем независимые..."
Мне наплевать на Эстонию (пардон! фигурально выражаясь). Я хочу укрупнить то, о чем Найшуль говорит слишком осторожно: в нашей стране имело место грандиозное соблазнение еще при большевиках раскрестьяненного, сдвинутого с места, бездомного и несчастного великого народа. "Нальются поросята небывалым жиром!" - это больше, чем пропаганда. Переселенные в спешно раздутые города крестьяне, даже и во втором, и в третьем поколениях, не имели и не имеют социокультурных механизмов экспертной оценки той или иной хитроумной идеологемы городского происхождения. Кстати, эти же самые массы искренне, горячо поддержали Сталина именно потому, что тот осуществил грандиозное наступление на хитроумие городского типа, беззастенчиво культивировавшееся большевиками ленинского призыва.
Но люди, через которых пришел в 80-90-е годы самый грандиозный и бесстыдный в мировой истории соблазн, каяться не собираются. Они утверждают: жить стало лучше, жить стало веселее. В самом деле, в каждой семье есть теперь пылесос "Самсунг" (и у меня, и у меня!), а в каждой пятой семье - стиральная машина "Бош" (действительно, от-тличная машина, ну и что?). Однако картины вроде второго "Бумера" заставляют трезветь. Они великолепно показывают, какая грандиозная пропасть разверзлась между привнесенными сюжетами и отечественными фактурами. Буслов - мастер, он грамотно кадрирует, режет и клеит, ему удается иллюзия органичного зрелища. Но это именно иллюзия. Буслов заставляет досмотреть до конца, не дает скучать, благодаря чему ты два часа присутствуешь на сомнительном празднике раздвоения внимания. Вживаешься в микроэпизод, вживаешься, благо он качественно сделан, но едва он закончится - негодуешь. И тут же понимаешь: то был сон коллективного постсоветского разума, мечта о неорганичном для этой территории, для этой неосвоенной Степи интересненьком. Соблазн. Соблазн Соблазнович, очень важная персона! Новоявленный гегемон. Хозяин всея Руси.
От продюсера Сергея Сельянова пошел, конечно, парный конферанс главных героев: она - из фильма "Сестры", он - из фильмов "Брат" и "Брат-2". Его выпускают из мест заключения под именем и с паспортом ее единокровного брата, которого, в свою очередь, там же на зоне и убивают, чтобы заменить этим, выкупленным у тюремного начальства за огромные деньги. Теперь он и она - латентные любовники, но в то же время - брат и сестра, все по закону.
А ведь я уже писал, еще до всякого второго "Бумера", что слоган "братья и сестры" вернется во всей своей красе, во всем своем великолепии. Вот вам первая ласточка! Мне, кстати, нравится. Нормальная ласточка. Лети!
Лучше уж "братья и сестры", нежели лживый, фальшивый, недееспособный, временный, до первой крови "консенсус" ненавидящих друг друга рвачей. Скоро именно в этом направлении будет создаваться наша новая нормативность. Впрочем, почему "будет"? Вот - уже создается, спускается в массы. А вы думали "Бумер. Фильм второй" - искусство? Я так не думаю. Что-то иное. Время нашего нового искусства кончилось, не начавшись.
Итак, пара выводов. Первое. До тех пор, пока проблема русского крестьянства не будет разрешена и социально, и метафизически, первоочередным вопросом будет вопрос о земле. Равно как и сопутствующая вопросу о земле проблема "Дом". Равно как и сопутствующая проблеме "Дом" проблема взаимоотношений "Хозяина" со "Слугою".
До тех пор, пока метафизическая проблема русского крестьянства не решена, но - заболтана и оболгана, покоя не будет никому. А в особенности - всем соблазнителям века прошлого и века нынешнего.
Второе. Поскольку лично я никаких своих надежд с социумом более не связываю, процитирую в заключение колонки весьма уместные строки вечно актуального Бориса Слуцкого:
Ценности нынешнего дня:
уценяйтесь, переоценяйтесь,
реформируйтесь, деформируйтесь,
пародируйте, деградируйте,
но без меня, без меня, без меня.
Кстати же, иные читатели в частных письмах и беседах весьма упрекали меня за гипертрофию этого самого "я". С критикой вполне согласен. "Я" - элиминируется. Без него будет интереснее, ага.