Глянец как форма политической борьбы

От редакции. Окончание последнего года десятилетия – это период, в который подводят итог не только самому прошедшему году, но и всему десятилетию. И как оказалось, одно из знаковых событий 2010 года оказалось созвучным событию всего десятилетия. В 2010 году прекратил свое существование "Русский Newsweek", в 00-х годах глянец стал главным выразителем политический идей и вкусов. С чем это связано, опасно ли это и ждут ли нас перемены в следующем десятилетии. Об этом и не только РЖ спросил писателя, поэта, блогера, телеведущего Дмитрия Быкова.

* * *.

РЖ: Как Вы считаете, можно ли утверждать, что в последнее время наметилась тенденция политизации мужских глянцевых журналов, когда вопросам политики уделяется гораздо больше внимания, чем вопросам мужской моды или отношениям с противоположным полом?

Дмитрий Быков: Это, безусловно, так. Причина этого в том, что в России постепенно возникает известная мода на либерализм. В рамках этой моды Триумфальная площадь, например, становится почти гламурным местом, где собирается хорошая «тусовка». Столь же модным становится и поддержка Ходорковского, и защита Химкинского леса. Даже благотворительность ныне стала модной. А ведь о последнем так долго мечтали и страждущие помощи и фонды, которые эту помощь оказывают. В появлении подобной моды нет ничего дурного. Однако возникает вопрос о долговременности этой моды и, условно говоря, о серьезности мотивов тех людей, которые ее формируют. Я склонен думать, что этой моды хватит надолго.

Например, журнал «Сноб» в современной России – носитель способного на борьбу либерализма. Видимо, снобизм – это, пусть и довольно противная, но достаточно надежная мотивация. Незадолго до своей смерти поэт Андрей Вознесенский в одном из интервью сказал следующее: тот факт, что у нас, поэтов-шестидесятников, было устремлено столько глаз, являлось неплохим стимулом делать хорошие дела. Когда на тебя смотрят, у тебя меньше соблазна сделать подлость. Поэтому, как мне кажется, гламурная мотивация – не худшая для политики.

РЖ: С чем связано вхождение глянцевых журналов в политику? Является ли это реализацией желаний конкретных главных редакторов конкретных изданий или это некая общая тенденция, характерная для российских мужских журналов как таковых?

Д.Б.: Феномен консюмеризма, выразителем которого и являются мужские журналы, напрямую связан с либерализмом. В тоталитарных системах, к сожалению, главным стимулом общественной и личной жизни человека является поступок, а не потребление. Борьба с авторитарными и тоталитарными тенденциями – тот самый случай, когда потребление может оказать добрую услугу обществу. Мир потребления, защищая свою свободу, может зайти довольно далеко. Как следствие, он имеет бóльшие шансы остаться свободным, нежели, скажем, мир идейного свободолюбия. Причина проста. Сражаться за идею готово 5-10% населения любого общества, а вот сражаться за свои «шкурные» интересы, интересы «человека потребляющего, готовы сражаться 99% населения. Так, человек может не заметить, что у него отнимают свободу выбирать и быть избранным в органы власти, но он сразу заметит, если из магазинов исчезнет соль или спички. Таким образом, горизонтальный, сетевой мир потребления достаточно надежный защитник свободы.

Однако необходимо учитывать, что в мире потребления не очень-то возможны свершения. Все всё понимают, но никто ничего не делает. У русского писателя Алексея Николаевича Толстого есть рассказ, который называется «Союз пяти». В нем некоторые люди решили запугать мир, взорвав Луну. Сначала мир погрузился в панику, мол взорвали Луну. Но потом люди, поняв, что мир погибнет через каких-то полгода, начали безудержно предаваться всяческим удовольствиям: танцам, безудержному веселью, сексу. Рассказ заканчивается тем, что когда пятеро диктаторов, наслаждаясь своей властью над миром, сошлись в Мировой совет, неожиданно в зал, где они заседали, вошел некий молодой человек и попросил их потеснится, так как в этом зале скоро будут танцы. Мораль рассказа Толстого в том, что перепуганный, уже смирившийся с тем, что его истребят, мир всегда ударяется в денежно-апокалипсическое веселье. Однако управлять таким миром уже нельзя.

Таким образом, нынешняя мода на глянец, в том числе и политический глянец, – это не столько реакция на избыточное давление со стороны государства, не столько нонконформизм, сколько следствие, если угодно, превышенного болевого порога общества. У российской нации он был превышен уже в 1950-е годы, а в 2007-2008 году произошло уже полое исчерпание ресурса. Нынешней глянец, конечно, имеет характер предсмертного танца на костях, но влияние, которое он оказывает на российский социум, свидетельствует и о том, что россияне уже ничего не боятся, поскольку у них мало что осталось.

РЖ: Можно ли нынешнюю ситуацию, сравнить с ситуацией «лихих 90-х»?

Д.Б.: Нет. В 1990-е годы власти просто не было, она фактически отсутствовала. Сегодня власть, формально говоря, существует, но она пока не готова решать те проблемы, которые стоят перед населением страны. В 1990-е годы ситуация была чревата разными политическими катаклизмами. В любой момент можно было ожидать путча, политического переворота. Сейчас борьбы за власть нет, но создалась ситуация реального отчуждения власти от общества. Если ситуация усугубится, то может создасться ситуация, когда Кремль будет управлять некоторой частью Москвы и Рублево-Успенским шоссе, а страна будет жить абсолютно сама по себе.

РЖ: А каково Ваше мнение о фильме «Кочегар»?

Это замечательная картина. Безусловно, у меня есть некоторые претензии к этому фильму, но каков бы ни был «Кочегар», он на две головы выше всего, что делается в отечественном кинематографе. «Кочегар» показал зрителю гуманного Балабанова и я приветствую этот его стиль. Может быть, гуманизация Балабанова – это возрастное, а может быть, циклическое. «Кочегар» - это трогательная и в каком-то смысле сентиментальная картина, очень корреспондирующая с фильмом Муратовой «Второстепенные люди». Это картина о том, как второстепенные люди, если их довести, берут дело в свои руки.

РЖ: То есть, «Кочегар» - это какой-то новый Балабанов?

Нет, это все тот же Балабанов. Балабанов, который не осуществил «Реку», который от отчаянья снял «Жмурки». Это сострадание, это уважение к человеку, это, я бы даже рискнул сказать, любовь к ближнему, любование им.

РЖ: Многие критики утверждают, что в «Кочегаре» в еще большей степени, чем во всех остальных картинах, проявились националистические предпочтения Балабанова. Вы согласны с такой трактовкой?

Нет, совсем нет. Балабанов – чукотский националист или якутский? Конечно, нет. Наоборот, Азией у него всегда маркирована беспомощность и сентиментальность. Вспомним несчастных сросшихся мальчиков из «При уродов и людей». Нет, «Кочегар» - это совсем не националистическое кино. Это кино глубоко человечное и в каком-то смысле сентиментальное, конечно, по-балабановски сентиментальное, но сентиментальное.

Беседовала Ксения Колунова

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67