Европа теплеет в отношении России

От редакции. Российские политологи вдруг в один голос заговорили о сближении России и Европейского союза. Как будто бы до этого ориентировавшаяся на Азию наша страна неожиданно повернулась к европейцам лицом. Действительно сотрудничество с Европой укрепляется. Нам нужны европейские технологии для осуществления планов по модернизации страны. Но что взамен может потребовать ЕС? И так ли уж важна для него Россия? Об этом «Русский журнал» беседует с российским философом, научным сотрудником Института философии Рурского университета (Бохум, Германия) Николаем Плотниковым.

* * *

РЖ:Уважаемый Николай Сергеевич, как вы считаете, есть ли у Евросоюза стратегия в отношении России, и может ли сам по себе ЕС претендовать на то, чтобы быть выразителем общеевропейской политики?

Николай Плотников: Противоречие в интерпретации рамок Евросоюза заложено с самого начала его существования. И в политической риторике, и в идеологии существовало и до сих пор существует представление о том, что ЕС – это воплощение кантовской идеи Европы, идеала европейской цивилизованности, который наконец-то приобретает институциональные рамки. Но скоро стало ясно, что уже на институциональном уровне имеют место две точки организации. С одной стороны, Совет Европы, который с большим правом может претендовать на воплощение такой идеи европейской интеграции, а с другой стороны – Евросоюз, который возникал и развивался как экономическая структура и сегодня испытывает проблемы именно в силу этой односторонней экономизированности.

Поскольку экономической интеграции Евросоюза не соответствовала более серьезная политическая интеграция, то никакого супергосударства («Соединенные Штаты Европы») не возникнет. Эта двусмысленность: что собой представляет Европа – экономический союз или некую реализацию культурной идеи – постоянно присутствовала на всех стадиях дискуссии о значении и роли Евросоюза последние пятнадцать–двадцать лет.

Рассматривать Европейский союз как реализацию идеи Европы сейчас никто всерьез не станет. В связи с этим у России возникает европейская перспектива, поскольку Европа не сводится к членству в ЕС. И какое бы количество членов Евросоюз ни включал в себя, это не тождественно представлению о Европе как о некоей цивилизационной рамке. В этом пространстве для России открывается перспектива формулирования своей версии европейской идеи.

В современной ситуации, когда разразился не только экономический кризис, но и кризис политический, формулирование такой новой версии европейской идеи может оказаться перспективным. Поэтому сейчас удобный момент для того, чтобы вновь начать обсуждать идею Европы и плюрализм идей, которые связаны с разными путями европеизации. Почему бы России не предложить свой сюжет и свою идею?

РЖ:Почему в последние годы не было реальных инициатив по сближению России с Европой, несмотря на общее потепление климата взаимоотношений? Дело в кризисе и в том, что Европа занята своими внутренними проблемами, или это долгосрочная тенденция?

Н.П.: Этот вопрос, в частности, связан с тем, с какими предложениями Россия включается в диалог с Европой. Если, скажем, предлагаются политические ноу-хау вроде «суверенной демократии», то здесь вряд ли возникнет интерес к политической дискуссии или к диалогу. Если же возникают какие-то темы и сюжеты для политического обсуждения, то тут вполне может возникнуть почва для диалога на политическом и интеллектуальном уровне. В экономической сфере эта интеграция идет уже давно.

РЖ:Сумел ли Евросоюз воспользоваться «перезагрузкой» российско-американских отношений, чтобы стать субъектом, сопоставимым по влиятельности и значению с США, какими они были в эпоху однополярного мира?

Н.П.: Да, безусловно. Европа является субъектом, сопоставимым по значимости с Соединенными Штатами. По экономическому объему Евросоюз сопоставим с США. Вопрос политического веса тоже неоднозначен. В каких-то случаях, когда речь идет о консенсуальных решениях в рамках НАТО, то Европа просто развивает линию политики, которую задают Соединенные Штаты. Но в целом Европа является такого рода субъектом – независимым и самостоятельным.

Вопрос представляется не совсем однозначным в том плане, что идея этой европейской интеграции была отчасти продиктована и мотивирована попыткой создать субъектность Объединенной Европы. В общем-то, она состоялась и смогла реализоваться. Насколько успешно или неуспешно – это нужно обсуждать. Но в плане технологическом и в плане внешнеполитических инициатив Европа представляет собой совершенно самостоятельный субъект.

РЖ:Вернемся к началу нашей беседы. Вы сказали, что Евросоюз – это, прежде всего, экономическая интеграция, а есть более широкие формы интеграции. Евросоюзом не исчерпывается вся Европа – есть Совет Европы, есть ОБСЕ. Можно ли говорить о возможности создания некоего иного объединения на европейском континенте, которое бы не ограничивалось Евросоюзом и в котором Россия была бы не гостем, а равноправным партнером?

Н.П.: Такого рода объединение можно себе представить. Но какого рода организация это должна быть – политическая, экономическая? Даже на уровне Евросоюза политическая и экономическая интеграция приводит к совершенно различным результатам. Можно создать единое образовательное пространство – и оно уже практически создано с переходом России на Болонскую систему. Можно говорить об открытии рынка труда. Вопрос в том, какие институциональные предпосылки существуют для такой интеграции. Можно говорить о множестве линий этой интеграции, и не обязательно фиксировать все в рамках одной суперорганизации, которая объединит все пространство «от Ламанша до Урала».

РЖ:Можно ли говорить о том, что в Европе, и вы частности в Германии, где вы живете, чувствуется изменение отношения средств массовой информации к России? В отечественных СМИ это формулируется примерно так: «В последних выступлениях Медведева сквозит тема смены внешнеполитического курса». Чувствуется ли там то, что «сквозит», и как оно воспринимается?

Н.П.: Чувствуется. Потепление тона в отношении России чувствуется во всех средствах массовой информации, все СМИ фиксируют тренд депутинизации России. Он в целом приветствуется. Даже публикации, посвященные 9 Мая, подавались, скорее, в жанре очерка, а не в жанре некоего идеологического разбора. В том числе и инициативы, связанные с вывешиванием плакатов с портретами Сталина.

РЖ:Как это воспринималось в Германии?

Н.П.: Как самостоятельная инициатива Лужкова. Это не приписывалось государственной политике в целом, это было локализовано как одно из полей борьбы за историческую память и было представлено как дискуссия, а не как директива государственной политики.

Беседовал Борис Волхонский

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67