Еще одно "нулевое" десятилетие

В последние месяцы премьер Владимир Путин резко активизировал то, что можно назвать «пиар-активностью». Причем она проводится в давно уже привычном для нас ключе, восходящем к началу 2000-х. Тогда самым очевидным ходом для Путина было работать на контрасте с Борисом Ельциным, который производил впечатление некоторой оторванности от русской жизни и ее реальных проблем. Путин демонстративно показал свое знакомство с этими сферами, не гнушаясь даже и самых низовых. Это было не столько политической, сколько стилистической революцией – власть показывала, что она отныне собирается работать в режиме тонкой настройки, вникая в реальные проблемы, вмешиваясь, когда надо – и эти проблемы, по ее собственному любимому выражению, «разруливая».

Сейчас это, надо сказать, производит впечатление некоторого анахронизма, потому что работать на контрасте давно уже не с кем, а вопросы, которые предъявляются к Владимиру Путину, скорее касаются общих принципов выстраивания политической и экономической ситуации в стране, чем того, насколько успешно он осуществляет «тонкую настройку». Что касается второго, мы все знаем, что он делает это хорошо и образцово. Но при этом некоторые базовые вещи, избранные в начале 2000-х, не меняются, и было бы интересно выяснить у Путина, как он относится к тому, что часть этих принципов, как сейчас видно, скорее производит впечатление системной ошибки, чем твердой несущей конструкции новой политической реальности, как она родилась в последнее десятилетие.

Любопытную возможность для этого предоставило недавнее интервью, взятое у Путина Андреем Колесниковым для «Коммерсанта». Беседа эта проходила на трассе Хабаровск–Чита, причем премьер сидел за рулем ярко-желтой Lada Kalina, желая с одной стороны, видимо, ознакомиться с качеством трассы, а с другой – продемонстрировать близость к народу. Интервью было довольно откровенным и содержит массу интересной информации.

Прежде всего, стоит отметить настрой премьера, который виден из общего тона его высказываний и отношения к различным проблемам и перспективам их разрешения. По поводу политического будущего Владимира Путина высказывались самые разные соображения, и отчасти это было, возможно, связано с тем, что он сам для себя не принял еще однозначного решения, как проходить политическую развилку 2012 года. На основании этого интервью можно с большей уверенностью, чем раньше, сделать вывод, что Путин, похоже, намеревается вернуться в президентское кресло уже через два года – хотя, возможно, еще изменит это решение под воздействием каких-либо обстоятельств.

Путин отвечал на все вопросы как человек, находящийся одновременно в трех ипостасях: как глава государства (это было естественно, когда его спрашивали обо всем временном периоде с 2000 года по настоящее время), как действующий глава правительства (с несколько «расширенными», скажем так, возможностями, по сравнению с теми, какими обладали обычно в России премьеры) и как кандидат в президенты, который уже вступил в гонку за симпатии электората и, как всякий участник такой гонки, очень хочет в ней победить. Особого противоречия в этом не было – такова уж специфика нашего теперешнего политического момента. Но усиление тональности третьего («предвыборного») из этих политических мотивов стоит отметить: раньше с 2008 года он так не чувствовался.

Совмещение первого и третьего мотивов и сделало это интервью таким интересным: Путин, с одной стороны, должен был оправдать цепочку своих основных решений с 2000 года, доказать их правильность и разумность, а с другой – это фактически его предвыборная программа. В этом тексте он резюмирует всю цепь сделанных им выборов и настаивает на том, что именно на основании этих решений России и нужно входить в следующее десятилетие, проводя данную политику и дальше. Но самое интересное – не декларация как таковая, а то обоснование, которое Путин приводит по разным поводам.

По первому из ключевых поднятых вопросов, о стабфонде и критике в связи с этим решением – омертвить часть денег в виде накоплений, при том что в России хронически и крайне остро недоинвестирована инфраструктура – Путин ответил довольно развернуто. «В прошлые годы нас иногда поругивали, а иногда очень жестко поругивали за то, что скупердяйничаем и слишком много денег направляем в резерв, – сказал он. – Ну зачем вы это делаете, говорили нам, нужно развивать инфраструктуру, развивать реальный сектор экономики, банковскую систему... Но мы уже тогда исходили из того, что будут мировые кризисы и нам понадобятся резервы... И вот главное: нельзя вбрасывать в экономику страны деньги, которые реальным сектором страны не заработаны!.. Нельзя снимать сливки с нефтегазовой отрасли целиком и вбрасывать их в экономику!».

Тут два объяснения сразу: одно более техническое, другое скорее идеологическое и, скажем так, концептуальное. Первое из них не выдерживает никакой экономической критики, а только политическую: очевидно, что сейчас с чисто экономической точки зрения, когда уже стабфонд практически растрачен, мы просто вернулись в этом отношении в состояние до 2005 года – а дорог у нас так и не появилось. Если бы стабфонда не было, та жесткая ситуация, которая начнется сейчас (с необходимостью быстрых внешних займов, повышения налогов и снижения бюджетных расходов), началась бы двумя годами раньше, а структурно бы ничего не поменялось. Но с чисто политической точки зрения два лишних года экономической стабильности для власти значат очень много.

Второе объяснение – более принципиальное и макроэкономическое. Прямой перелив денег из нефтегазовой сферы в несырьевую часть экономики действительно опасен, и с инфляционной точки зрения, и для структуры экономики в целом. В результате было принято решение (под некоторым влиянием, видимо, идей Алексея Кудрина) как бы разделить экономику на две части, сырьевую и несырьевую, и дать им возможность существовать отдельно (в той степени, в какой это вообще возможно в одной стране). Впрочем, сейчас этот спор принял уже почти теоретический характер: стабфонда у нас больше нет и в ближайшие годы, скорее всего, он не появится. Нет больших оснований ожидать, что мировые цены на нефть будут в ближайшее десятилетие такими же высокими, как были в период 2005-2007 годов, это был локальный всплеск, и он был у нас использован для того, чтобы продлить сырьевое изобилие в России еще на два года после того, как благоприятная конъюнктура уже закончилась. Трудно судить, насколько сейчас была бы более эффективной наша экономика, если бы мы пережили временный инфляционный скачок и при этом отстроили нашу инфраструктуру – которую все равно теперь придется реанимировать, только в условиях гораздо более острого денежного голода.

Следующая часть интервью была посвящена политическим вопросам. В первую очередь была затронута тема о личном участии Владимира Путина в них и его дальнейших намерениях по этому поводу. Ответ прозвучал так: «Что касается [того], чего бы мне надо делать и чего бы мне не надо делать, то у меня не остается никакого выбора, кроме двух: либо смотреть на берегу, как вода утекает, как что-то рушится и пропадает, либо вмешиваться. Я предпочитаю вмешиваться». Путин видит этот процесс (выстраивания политической системы страны в новое время, после крушения Советского Союза) как очень долгий, занимающий десятилетия, и при этом отмечает, что бывали случаи в некоторых странах, когда он не удавался вообще. Свою позицию по этому поводу он сформулировал очень четко: «У нас, по сути, экономика переходного периода, и эту экономику переходного периода обслуживает политическая система переходного периода, и, по мере того как у нас экономика будет становиться более зрелой, эффективной, нам, конечно, потребуются другие способы политического регулирования».

Это, пожалуй, лучшее объяснение мотивации его действий, которое он когда-либо высказывал. Но если принять эту точку зрения, опять же возникает множество вопросов. Например, почему в течение переходного периода на протяжении целого десятилетия, с 2000 по 2010 год наша экономика, структура нашей экономики не претерпела фактически никаких изменений? Единственным изменением было колебание цен на сырье на мировых рынках – к которому мы не имеем никакого отношения. Скорее это десятилетие в экономическом плане производит впечатление не трансформации («переходного периода»), а замедления трансформации, замораживания ее. И такой подход возможен – но тогда надо говорить не столько о переходности нашей экономики, сколько о том, осуществляется вообще этот переход куда-нибудь, или нет. И каковы дальнейшие перспективы этого процесса.

Дальнейшая часть интервью была посвящена несколько более частным вопросам, и по ним Путин воспроизвел свою обычную позицию с довольно незначительными вариациями. Митинги оппозиции должны проводиться в местах, более удобных для власти, чем для оппозиции, несогласные не должны провоцировать власть «на то, чтобы им дали дубиной по башке» (тут Путин, конечно, прав, наша политическая жизнь имеет достаточно кривой характер и без провокаций – хотя и не совсем понятно, так ли уж обязательно решать этот спор именно ударом дубины по башке). Предложение преемника на президентский пост уходящим президентом – это обычная мировая практика (отчасти с этим нельзя не согласиться), Ходорковский «несет заслуженное наказание», то, что говорилось в мюнхенской речи, «актуально и сегодня». В целом на основании интервью Путина можно сделать вывод, что если события будут развиваться так, как он их видит, нас ждет еще одно ровно такое же десятилетие – со всем хорошим и плохим, что было в 2000-х, с аккуратным воспроизведением всего этого в 2010-х.

«Главное, – резюмировал Путин. – Чтобы проблемы 2012 года не стащили нас с пути вот этого стабильного развития. Хотя, конечно, в такие времена происходят моменты политической борьбы, которые отвлекают общество и государство от экономики, но это та доплата, которую нужно заплатить, чтобы общество и государство остались конкурентоспособными». Это еще одна четкая формулировка: демократия, вообще-то неотделимая от «моментов политической борьбы», рассматривается не как основной принцип работы политической системы, а как некое неизбежное зло, как «доплата, которую нужно заплатить», такая горькая пилюля для повышения конкурентоспособности общества. Возможно, Путин прав, что переходный характер нашей политической системы не позволяет еще рассчитывать на более полноценную демократию, но хотелось бы в таком случае как-то поскорее завершить этот переход, а не застрять в нем еще на десятилетие.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67