В последнее время со стороны ведущих российских политиков и идеологов наблюдается попытка вступить в диалог с российской политической наукой, социальной философией и представляющим эти дисциплины (или их отсутствие в России) научным гуманитарным сообществом. В частности было сказано, что нам нужна "теория России, чтобы двинуться дальше" (Г. Павловский, "В ожидании дисциплины"), что нам "нужно утвердить собственные позиции в философском, социо- и политологическом дискурсах Запада", чтобы имело место "производство смыслов и образов, интерпретирующих всеевропейские ценности и называющих российские цели" (В. Сурков, "Национализация будущего") и сформулированы претензии, что таковые теории, позиции и производства на сегодняшний день в России по большому счету отсутствуют.
Эти суждения одновременно и обнадеживают, и настораживают. Слава Богу, что власть наконец-то обратила внимание на "теорию", ощутив в ней настоятельную потребность: "Путин это и максимум - предел достижимого для русской политики на ее первобытно дотеоретическом уровне". Настораживают же они потому, что непонятно, не являются ли эти благие пожелания продолжением на новом витке старой идеи ельцинского времени о специальном создании национальной идеи - как в пробирке, силами отдельно взятой группы идеологов и обществоведов в сжатые сроки? Помнится, была такая "рабочая группа", которая в 1996 году что-то такое пыталась сделать... Если это предположение верно, то получается, что сейчас власть просто стала немного умнее и поняла, что специально создать национальную идею, как какой-нибудь стул, невозможно. Поэтому лучше не организовывать на скорую руку идеологический спецназ, все равно бессмысленный и жалкий, а ненавязчиво поискать "теорию России" на местах, в том числе и в замордованных последними 15 тяжелейшими годами научных коллективах, и, если повезет, радостно встретиться с ней уже в готовом виде, как с Афиной, которая родилась, выйдя из головы Зевса сразу во всем своем блеске и мощи. По этому поводу можно сказать одно: увы, чудес в природе не бывает.
Русское Просвещение как национальный проект
Впрочем, ерничать и иронизировать не хочется. Слишком серьезный вопрос, слишком высоки ставки. Ведь вопрос стоит о существовании России, и о месте и роли науки в будущей России.
Проблематизация национальной идеи и "теории России" имеют полное право на существование. Важно лишь правильно задать эти вопросы и правильно их услышать. Что держит граждан России вместе, какие ценности? Какой должна быть Россия? Какой именно социально-политический и экономический строй должен быть в России? Вот те вопросы, которые сегодня требуют своего ответа. Это как у Пушкина: "Громада двинулась и рассекает волны./ Плывет! -- куда ж нам плыть...?" Ведь мы действительно не знаем самих себя.
Но, если разговор идет всерьез, то необходимо понимать, что "теория России" возможна лишь на основе "теории мира". И одной политологией и социально-политической философией тут не обойдешься. Социально-политическая философия теснейшим образом связана с другими философскими дисциплинами, которые не имеют непосредственного отношения к политическим проблемам, не имеют прикладного идеологического значения. Одинаково важны и необходимы тут и онтология (вопрос о действительности), и теория познания, и этика, и эстетика.
О чем тогда должна идти речь? О том, что без создания полноценных научных школ в России в самом широком смысле этого слова и полноценной научной среды создание "теории России" и "теории мира" невозможно. В своем интервью "Российской газете" под названием "Кто взрастил молодых волков" Глеб Павловский говорил о необходимости русского Просвещения. Вот подходящий предмет для национального проекта! "Увидеть небо, вот задача, увидеть небо, вот он, труд"! Конечно, повышение зарплат медикам и учителям - вещь необходимая и крайне достойная, но это итак должно подразумеваться само собой. Странно подобный "национальный минимум" объявлять "национальным максимумом". Национальные проекты - это русское Просвещение, освоение космоса, победы в спорте, и т. д., В общем то, благодаря чему мы снова можем войти в историю как герои.
Надо также понимать, что воссоздание научных школ в России будет долгим процессом. Создание "теории России" и "теории мира" должно иметь органический, а значит, исторически продолжительный характер. Тут нельзя сразу ждать результата. Скорее всего, это может быть лишь параллельное, дружественное движение и власти, и науки, и страны в целом.
Таким образом, для более чем гипотетического (увы) русского Просвещения необходимо планомерное содействие со стороны государства (к сожалению, частный бизнес не идет в образование и науку, эпоха "большого хапка" и самозабвенного переваривания ухваченного все продолжается) созданию в России научных школ, в том числе и философских. Государство тут может и должно выступить в роли садовника, возделывающего наш общий сад, мудро позволяющего расцветать ста цветам. Растению надо дать вырасти. Бессмысленно тянуть его за верхушку, чтобы ускорить его созревание.
Как возможна философия?
В целом философия в организационно-личностном плане возможна в двух видах. Либо это занятия одиночки, который что-то делает на свой страх и риск. Он либо сам может закладывать основы новой традиции, либо может опираться на какую-то традицию, когда общение с ней происходит лишь дистанционно, через книги. Появление и существование таких одиночек непрогнозируемо, и происходит по большому счету вне социального контекста. Этим Бог распоряжается, а не государство и социальные институты. Вторая форма существования философии, в том числе, как легитимного общественного института - это школа как научное направление, связанное общностью идей, единой традицией, личным общением и опирающееся на какие-то организационные структуры, или их создающее. Именно школа - основная форма существования философии, как и вообще науки, то, что элементарно позволяет ей длиться. Можно также сказать, что школа есть там, где есть основатель и у него есть ученики, последователи. И наличие научной школы, ее существование, просто немыслимо вне социального контекста. Посмотрим, как с этим обстоит дело в России сегодня.
За советское время в СССР были созданы как минимум две полноценные и оригинальные философские школы: это школа диалектической логики, основателем которой является Э. В. Ильенков, и так называемый методологический кружок Г. П. Щедровицкого. К этим школам можно по-разному относиться, принимать или отвергать их основные идеи, но невозможно не признать их как самостоятельные значимые явления. Сегодня эти школы ведут лишь арьергардные бои, постепенно отступая в мемуарно-комментаторскую даль. Все остальные оригинальные философы, сформировавшиеся в советское время (А.Ф. Лосев, М.К, Мамардашвили, А.М, Пятигорский, А.А, Зиновьев, В.В. Бибихин, - список открытый, его можно продолжать) своих школ не создали. Если Ильенков и Щедровицкий были марксистами, и они могли действовать вполне открыто, иметь учеников и создавать какие-то организационные структуры, то из последних каждый в советское время действовал полуподпольно, в одиночку.
В так называемое постсоветское время идеологическое давление сменилось давлением экономическим. Несмотря на исчезновение идеологических запретов, когда, казалось бы, могли "расцветать сто цветов", за эти годы в гуманитарных науках и философии в действительности не появилось ничего значимого нового. Преимущественно имеет место лишь изрядная переводческая, комментаторская и издательская активность. Но это освоение уже созданного, а не создание нового интеллектуального продукта. Старые признанные гуманитарии в силу возраста уходят, и интеллектуальный пейзаж Москвы скудеет просто на глазах. В феврале 2004 года умер С.С. Аверинцев, в декабре того же года - В.В. Бибихин. Может ли кто-нибудь назвать новые имена "на слуху", которые были бы способны хотя бы в потенции подхватить эстафету российского философствования, думания по-русски?
Очевидно, что образовавшийся философский вакуум - в значительнейшей степени следствие недавнего монопольного господства марксизма как единственно верной философии. Понятно, что особенно сильно эта монополия сказалась на состоянии социально-политических наук. Социальным мыслителям немарксистского толка в России 20 века просто неоткуда было взяться. Сейчас могло бы наконец-то наступить время для появления новой в том числе социально-философской мысли в России, но этого не происходит. И тут уже не советская власть виновата, да и не много нужно смелости, чтобы пинать дохлого льва, как сказал Александр Зиновьев по поводу надрывного антисталинизма.
Почему же этого не происходит, и как все-таки смогли сформироваться те философы, которых я перечислил, в советское время - в одиночку? Тут надо вспомнить, что по-гречески значит слово "школа". На древнегреческом слово "школа" значит досуг, свободу от забот практического, "выживательного" характера. Все-таки те философы были не в духовном одиночестве, а в социальном. Но у них была экономическая свобода, потребная для научных занятий. Они формировались "дистанционно", через книги родственных им мыслителей (например, в случае с В.В. Бибихиным это Хайдеггер). Но у них не могло быть открытых единомышленников и последователей в социальном пространстве, с которыми свободно и публично можно было бы заниматься одним делом, например, созданием русского варианта хайдеггерианства как некоей философской школы (как очень условно можно определить философствование В.В. Бибихина). Такое социальное одиночество губительно для создания именно научной школы в данном социальном пространстве.
Только будучи свободным от внешнего экономического диктата, можно полноценно заниматься наукой. Парадоксальным образом для существования науки экономическая несвобода оказалась еще губительнее, чем несвобода политическая. Нынешнее молодое русское поколение лишено необходимого для научной деятельности условия - "досуга", свободы от собственно экономических свобод. Кстати, великий римский оратор и философ Цицерон, знавший толк и в политике, и в науке, имея в виду именно свои научные занятия, говорил: "Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга".
Поэтому и упомянутые мною философы, увы, не смогли в постсоветское время набрать себе учеников и заложить основы преемственности. Нет, к ним шли на лекции, их читали и читают, но почти никто из "молодых", "способных и талантливых", не мог (и не может до сих пор) полностью посвятить себя научной деятельности. В итоге те философы так и остались социальными одиночками, не оставив школы после себя, но уже в силу экономических, а не идеологических причин, как раньше.
Я знаю по судьбам своих товарищей и однокурсников, что в науку не пошли самые талантливые (да простят меня те, кто пошел). Самые деятельные, энергичные, повелись на новые соблазны, и для науки в итоге "пропали", по крайней мере, так мне это видится сейчас. В этом смысле характерен фильмы "Бумер" и "Бумер"-2, которые вовсе не о судьбе молодых бандитов в России, а вообще о судьбе молодых в новой России, о том, что раз вступив на дорогу новорусского соблазна, очень трудно, почти невозможно вернуться назад. Впрочем, в конечном итоге они сами виноваты, что поддались соблазну, и поэтому "никого не жалко, никого".
Как у нас сегодня обстоит дело с занятиями наукой у студентов и аспирантов? Тут имеет место грустный и обидный парадокс. Чем дольше человек движется по учебной лестнице, тем меньше он учится. Но ведь должно быть наоборот! Студент старших курсов должен учиться больше, чем студенты младших, аспирант - еще больше, чем студенты, больше на порядок. У нас же сегодня аспирантура во всех гуманитарных науках - самая необязательная и свободная форма учебы. Она воспринимается как некий факультатив, Ничтожно мало кто из нынешних аспирантов, если его не содержат мама и папа, может себе позволить не иметь основную (!) работу, причем не по специальности (!!).
Можно было бы сказать, что наивно обвинять в этом власть и государство. В 90-е годы наука всего лишь разделила судьбу власти и государства в целом, то есть, оказалась в ситуации такого же распада, как и российская государственность. Но это все же не снимает ответственности с власти. Несмотря ни на какие исторические передряги важна интенция власти, сознание того, что судьба науки ей все же небезразлична. Например, Ленин в голодном 1921 году среди всеобщей разрухи создал ЦЕКУБУ (Центральная комиссия по улучшению быта ученых), которая обеспечивала дополнительным академическим пайком, денежным довольствием, дровами, одеждой и др. 8 000 ученых и деятелей искусств с их семьями. Дело даже не в конкретных материальных благах, а в том, что тогдашняя власть понимала нужность науки, а ученые в свою очередь чувствовали, что они нужны своей стране. А сейчас среди ученых еще совсем недавно господствовало настроение, которое хорошо выразил мой знакомый всего одной фразой: "Ну понятно, что нынешнему режиму наука не нужна".
Но сегодня в этом вопросе, на мой взгляд, наступила точка бифуркации. Власть стала проявлять заинтересованность в науке - по крайней мере, на словах. Путинский режим остановил уже казалось бы необратимый развал, но консервация нынешнего основательно разрушенного состояния - слишком мало. Это низовой уровень, на котором все равно будет продолжаться деградация, только не так стремительно, как в ельцинские годы. Ведь пока по большому счету в научной и гуманитарной среде с точки зрения условий для исследовательской деятельности ничего не поменялось.
Что делать?
Итак, какой из всего этого выход? В качестве первоочередных шагов в философии, с точки зрения создания научных школ, можно было бы, на мой взгляд, порекомендовать следующее:
1) Организация специального гуманитарного учебного центра, куда были бы приглашены еще немногие оставшиеся философы (А. В. Ахутин, С. С. Хоружий с его проектом неопаламитского богословия, В. В. Калиниченко, В. В. Молчанов и А. М. Пятигорский как феноменологи, кто-то еще), чтобы они могли возглавить кафедры и набрать себе учеников.
Похожий проект, правда, с уклоном в историю культуры и культурологию, начинался около 18 лет назад на кафедре истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ, куда тогда собрали самых известных гуманитарных ученых (С. Аверинцев, Вячеслав Иванов, Е. Мелетинский, М. Гаспаров, В. Бибихин, и др.), но этот проект так и не получил развития по понятным причинам ).
2) Повышение аспирантских стипендий минимум до 15 000 руб.
3) Индивидуальная работа с оставшимися философскими школами (ильенковцы, щедровитяне), и точечное выделение им грантов, чтобы их дело не умерло окончательно.
4) Выделение крупных грантов нескольким значимым в научной среде философским издательствам и философским журналам (например, журналы "Логос", "Вопросы философии").
Напоследок следующее. Хочу обратить внимание на то, что к советской власти были более или менее лояльно настроены именно советские философские школы - ильенковцы и кружок Щедровицкого. А философы-одиночки к советской власти были в лучшем случае безразличны, или были ее откровенными оппонентами, как, например, Мамардашвили и Зиновьев (последний - в доперестроечный период). Если нынешнее государство не будет способствовать созданию именно философских школ (ведь философия в России все равно будет продолжаться, не на нас она началась и не нами закончится), и точка бифуркации сменится прежним отношением, то оно философам, социально деградирующему научному гуманитарному сообществу в его нынешнем варианте (не Россия вообще, а нынешняя власть!) в конечном итоге станет в лучшем случае окончательно безразлично. Это примерно также, как было безразлично подавляющему большинству страны дело Ходорковского и ЮКОСА, поскольку никто не связывал своего благополучия и своего будущего с их судьбой, попросту не видел связи между первым и вторым.
Философия и общество
Философия будет продолжаться, как и Россия. Говорить, что нынешние времена - последние, а мы - "последние русские", было бы даже слишком наивно: да кто мы такие, чтобы именно на нас история России закончила свой бег? Но философия, выключенная из внимания социума и представляющей его власти, не имеющая в них свою социальную опору, неизбежно будет иметь внесистемный с точки зрения наличной социальности и нынешней формы российского государства характер. Необязательно, кстати, эта внесистемность будет иметь ангажированный политикой и непосредственно оппозиционный по отношению к власти характер. После того, как нынешняя точка бифуркации будетпройдена, и Россия выберет какой-то определенный вариант развития, в ней вновь появится "все, как в Греции". В том числе и философия, и национальная идея. В данном случае речь скорее идет о том, будет ли полноценная, настоящая философия в России носить светский, рациональный, и при этом по-аристотелевски умеренный характер, или русские философы по-прежнему будут искать опору не на земле и в мире, а преимущественно в религии и Боге? Хочу в конце сослаться на слова В.В. Бибихина, чтобы показать, что для преданного философии человека нынешнее положение вещей в России (как впрочем и везде), несмотря на его ненормальность, совсем не трагедия и причина для уныния. Скорее оно повод для раздумий и поисков какого-то иного режима существования и мышления, социально незащищенного, но все равно свободного: "Необеспеченность думающего человека, болезненно затрагивающая само его существование, лишний раз убеждает его в отсутствии у свободного исследования политических, экономических, правовых опор, которые оставались бы мало зависимы от исторических превратностей. У вольной русской мысли нет привычки полагаться на сложившиеся социальные структуры или группы населения, которые были бы прагматически заинтересованы в ней, например, правительство, элиту или средний класс. Самостоятельный исследователь вынужден опираться на одну давнюю укорененную традицию свободной мысли, которая связана у нас с необеспеченностью и нищетой. В этой безопорности мысль обращается непосредственно к метафизическим задаткам, имеющимся в настроении народа и в его языке. Западной социально-исторической мысли будет поэтому соответствовать богословская в России. Интенсивное присутствие темы Бога в русской мысли создается не остаточной зависимостью философии от преобладавшего ранее богословия, а социальной незащищенностью этой мысли, отсутствием у нее опоры, пусть минимальной, в общественных, юридических, государственных институтах" (1)
Примечания:
1). Бибихин В.В. Попытка взаимопонимания // Другое начало. - С-Петербург, 2003, сс: 395-396.