Заглянул в букинистический магазин, а туда как раз сдали большую библиотеку. Кто-то, видимо, помер. И вот красуются корешки серии "Жизнь в искусстве". Книжки-девственницы: все не читанные, ни разу даже не раскрытые. Белые суперобложки - ни помарочки! А книжкам между тем лет по 30-35. Кто же это коллекционировал, скапливая на полочке, украшая интерьер? Завскладом, товаровед, секретарь райкома, какая такая сволочь?
Еще интереснее цены: 20-25 рублей за штуку. Для начала купил "Бернарда Шоу", "Немировича-Данченко", "Орленева" и "Мочалова", уложившись всего в сотню! А рядом, положим, "Иллюстрированные энциклопедии": птиц, рыб, насекомых, зверюшек. Эти, потрепанные, по 300, по 400. Надо почаще заглядывать в букинистический, там оценивают без дураков, получше ВЦИОМа. Мягко говоря, кризис гуманитарных ценностей: увлекательно написанные приключения великих людей не вызывают общественного интереса. Зато торжествует постсоветская ласковость. Смелее и смелее заявляет о себе загадочная русская душа: все теперь такие духовные! "Глядите, птички... Ай, рыбки, рыбки... Бе-елочка!!" - наши непременные муси-пуси. Пришло время единения и доброты.
И главное, без большевиков. Коммунисты мешали естественному развитию общественного организма, да. Теперь стало как-то ближе к природе, благороднее! Есть, есть такая интонация. Сквозная интонация СМИ. Так сказать, ключевая (и единственная) идеологема. Всего-то и нужно - не высовываться, отдаться естеству, припасть к земле, различить голоса трав и речушек. Именно, все чаще говорят "речушек". Все больше уменьшительно-ласкательного. Так обозначают движение элиты в сторону народа. Результатом движения стало то, что вместе взятые Шоу и Станиславский дешевле волнистого попугайчика, дешевле воробья. Россия еще удивит. Окружающий ее мир - еще заплачет горючими слезами. Нам же самим, похоже, не страшно ничего: гори все синим пламенем! А как еще понимать возведенный в статус национальной идеи приоритет животного перед человеческим?
Бернарда Шоу люблю с детства, лет с шести. Уже тогда предпочитал его другому каноническому старику, яснополянскому. В Туле было так много Льва Николаевича, что даже подташнивало. И вот - дошкольником - читаю в журнале "Наука и жизнь" такую пронзительную сентенцию: "Сигарета - это бикфордов шнур, на одном конце которого огонек, а на другом дурак". Господи, что было с ребенком! Меня восхитила траектория мысли, ее моментальное движение от вещи - к процессу, от крупного фотографического плана - к общему, а потом и к комикс-гротеску. Как это он вогнал в одну-единственную фразу столько психосоматики, столько жестов и столько изящества? И тем самым напрочь нейтрализовал едва проклюнувшуюся дидактику!
Вот каким писателем захотелось мне быть в шесть лет. Однако Родина в таких писателях не нуждалась. Впоследствии почему-то запомнил стихи не известного мне, хотя, подозреваю, знаменитого автора: "Россия, Россия, Россия, - Безумствуй, сжигая меня!.. Россия, Россия, Россия, - Мессия грядущего дня!" Даже тематически совпадает: огонек, человек. Но разница все-таки есть. Наш как-то истеричнее.
Раз обещал, то и отправился на спектакль Волгоградской музкомедии. Выбрал "Мою прекрасную леди", мюзикл Фредерика Лоу по мотивам Бернарда Шоу. Любопытное впечатление. Зрителей - море. Спектакль - отвратительный. Все плохо: оркестр вполовину меньше, чем надо (не помещается в яму тульского драмтеатра!), драйва нет, голосов нет, режиссуры тем более; Хигинс, Пикеринг и Фредди постыдно неубедительны. Дело даже не в том, что не могут, а в том, что никому ничего не надо. И так сойдет! Вот этим самым букетом пахло густо-густо, терпко-терпко. Это теперь аромат эпохи. Прежде были "Шипр" и "Красная Москва", нынче "И так сойдет". Я же помню уровень гастрольной оперетты конца 80-х, он был на три порядка выше: старались, тянулись. Теперь же - нет. Но и без того случился почти триумф. Как бы восторг. На самом деле позор. В конечном счете, ритуал. Обе стороны выполнили взятые на себя обязательства. Публика приобщилась к сценическим шелкам и кринолинам, поглазела, потерлась друг о друга вечерними платьями. Кое-кто даже опробовал дерзкое декольте. Заезжая труппа предъявила "искусство". Так - незаметно, между прочим - вымирают здравый смысл и подлинная Культура.
И все-таки удивила исполнительница роли Элизы Дулитл. Не первой молодости, не вызывающей красоты. На мой вкус, провалила все свои вокальные партии, среди которых есть предельно красивые. Сначала я над нею слегка потешался. Потом перестал. Едва понял, что она - единственная - относится к этому представлению всерьез. То есть она трезвая, умная. Знает, что опереться не на кого: партнеры невнимательны и фальшивы, режиссер предатель; музыканты в яме, их не видно, им тем более наплевать; зрители некомпетентны и слишком уж "благодарны"; за поворотом старение, увядание, роли второго плана. В перспективе если не одиночество, то наверняка смерть.
И вот актриса решается играть мимо Шоу, мимо Лоу, мимо равнодушных, опостылевших партнеров - прямо в зал, может - прямо на небеса. Она вытаскивает и предъявляет женское, бабье. У нее цель - понравиться по-настоящему. Это непростая задача, если учесть, что всем все равно, что по обе стороны рампы - одинаково мертвые (см. доминирующие в обществе и ни к чему это общество не обязывающие муси-пуси-формулы: "белочка", "речушка", "ценности", "демократия", "народ", "нравственность" и т.д.). Вот она добавляет к стилизованным улыбочкам героини - подлинное кокетство на грани фола. Вот заменяет стилизованную вульгарность цветочницы Элизы - отчаянной смелостью увядающей среди всеобщего равнодушия провинциальной примадонны. Хигинс будто ее не видит, играет в никуда, путается, сбивает темп, даже я - на четвертом ряду, в зале - чувствую физиологическую неловкость, а она невозмутимо делает свое дело и, наплевав на провокатора, методично, по-женски расчетливо, порцию за порцией - добавляет обаяния. Превозмогая окружающее ее местечковое "искусство", побеждает.
И я подумал: эта женщина делает для страны больше, чем высокобюджетные институты власти. Потому что наперекор все и вся понижающим заказчикам с партнерами предъявляет волю к победе и сопутствующее достоинство. Она невеликая певица и средняя актриса, но определенно не умеет быть хуже себя самой. Сегодня это много, это главное. Где-нибудь на небесах ей зачтется. Впрочем, первоисточник, "Пигмалион", не про это.
По-честному, блестящий мюзикл Лоу - извращение гениального опуса Шоу. Драматург запрещал актерам играть любовь. Когда в финале спектакля первый Хигинс повадился бросать первой Элизе букет цветов, Шоу пришел в бешенство. "Пигмалион" написан в 1912-м, и уже через три года Мейерхольд поставил его в России. Поздно: у России не оставалось времени, чтобы опознать в этом ключевом для западной культуры тексте целебную пилюлю. Порешили: специфический британский юмор, не про нас. Холодно посмеялись, окунулись в революцию. Дураки.
Тот, кто уже отважился приобщиться к горячо любимому мной сериалу "Моя прекрасная няня", должен был догадаться: сериал этот - прямой наследник "Пигмалиона", осколочек; его героиня Виктория Прутковская - проекция Элизы Дулитл. А, положим, Верка Сердючка - не осколок, но бессознательное попадание все в ту же социально-психологическую проблематику. Лучший, по-моему, отечественный фильм, "Короткие встречи", равно как и прочая Муратова, - тоже где-то там, рядышком. Я перечитал пьесу: каждую третью реплику захотелось процитировать как гиперактуальную для России!
Миссис Пирс: "Что станет с Элизой, когда вы кончите учить ее хорошим манерам?" Хигинс: "Когда я закончу обучение, мы сможем выбросить ее обратно в канаву". Здесь вам и советская власть, и постсоветская - в одном, извините, лице!
А вот наш шибко грамотный учитель приманивает бедную цветочницу. Для этого Хигинс берет конфету, его глаза лукаво блестят: "Возьмите шоколадку, Элиза... Думайте лучше о шоколаде и такси, о золоте и бриллиантах". Слишком знакомая культурная политика, не правда ли? Миссис Хигинс: "Ты дашь ей манеры и привычки светской дамы, но не дашь ей доходов светской дамы". Внимание, это не фантазии частного лица, это не шоу! Это Запад предусмотрительно продумывает свои проблемы. Чтобы потом хорошо жилось. Ведь Запад не грабитель, как пытаются уверить нас тупые завистники. Запад работает головою, и у него всегда свои идеи. У Запада - ответственность перед собою самим. А у нас: раззудись плечо, размахнись рука; у нас голова для другого.
Ошеломленная Элиза: "А.. у.. у.. у.. о!" Хигинс: "Ну вот! Это все, что можно выжать из Элизы. А.. у.. у.. у.. о! Объяснять ей что-либо бесполезно". Это откуда? А это младореформаторы 90-х разговаривают со своею страной.
Хигинс: "Надо вести себя так, словно ты в раю, где нет пассажиров третьего класса и царит всеобщее равенство". Ровно то, о чем я недавно писал. Лицемерно насаждать идеологию равенства, агрессивно унифицировать и упрощать, чтобы не дать возможности прорваться новым людям, другим. Чтобы культивировать теневое неравенство. Ведь объявив Элизу равной себе приятельницей, Хигинс получил новые возможности для манипулирования ею. Впрочем, "Пигмалион" - не трактат, а безупречно устроенное художество, где все не так просто, где бездны смысла. И все же только потому, что Запад рационально описал и многократно продумал свои опасности, он избежал революции, перестройки, прочей расейской специфики.
Вот говорят: в России не любят богатых, капитализм. Да, так сложилось. После Шоу я два вечера внимательно изучал Блока. Блок - грандиозная фигура. В сущности, это отечественный Данте, не меньше. Вот его хрестоматийные стихи от 1903 года.
И глухо заперты ворота,
А на стене - а на стене
Недвижный кто-то, черный кто-то
Людей считает в тишине.
"Черный кто-то" - это капиталист. Наши власть имущие усмехнулись бы: дескать, полноте, "стишки", "стишата", переживем. А тут ведь не стишки, но парадигма национального мышления. Ее нельзя отменить декретами, можно социокультурно скорректировать. Им бы надо срочно выдвигать, покупать, рожать - символистов, равновеликих (прости господи!) Блоку, равновеликих Ибсену и Шоу, которые смоделировали бы будущую стабильность и обеспечили долгожданную национальную рациональность. Но лавочники не хотят реально работать над страной, они надеются откупиться. Они не понимают, как устроены человек и социум. Я так упорно пишу про это лишь потому, что в случае очередной заварухи хуже всех снова будет мне. Пускай они хоть что-нибудь сделают. Сколько же можно тунеядствовать?!
Остались два слова про фильм, который спровоцировал все вышесказанное. В нашем прокате он называется "Везет как утопленнику", а в оригинале Boudu. Это вариация на тему легендарной картины Жана Ренуара "Будю, спасенный из воды" (1932) с Мишелем Симоном в главной роли. Грязный, опустившийся клошар Будю - без всякого сомнения, проекция папаши Дулитла. Рене Фошуа, чью пьесу экранизировал Ренуар, находился под явным влиянием Шоу. В новом фильме - средненьком, но важном - роль Будю играет Жерар Депардье. Смешно-ой! Хотя я добавил бы ему гротеска и "плохого вкуса", я бы пустил его в полный разнос.
Очень важно понимать, что новый фильм - история не Будю, а буржуа по имени Кристиан, роль которого исполняет постановщик Жерар Жюньо. В 1932-м, да, была история клошара. Но смысл нынешней картины не схватить, не усвоив, что название "Будю" - лишь остроумно путает карты. То есть буржуа, владеющий монополией на публичную речь, кокетничает, прячется за чужую спину: "Нет, это не про меня! Я богатый, успешный, женатый владелец картинной галереи! Поменьше внимания, полегче! Лучше обратите внимание на пробравшегося в мой дом Будю. На несчастного Будю. На коварного Будю. На наглого Будю. На распутного Будю! Да, это все о нем". Смотрите картину вот эдак, и вы поймете, сколь она изящна, остроумна, аналитична. Французы тоже работают! Не работают одни наши.
Впрочем, на самом деле никакого Будю нет. Будю - одновременно кошмар и надежда буржуа Кристиана, его недостающая половина. Да, Будю рыгает за столом, он груб и невоспитан. Зато легко удовлетворяет и жену Кристиана, и секретаршу. Подарил бесплодной чужой жене - ребенка, то есть обеспечил биологическое продолжение. Заставил самого Кристиана шевелиться и напрягаться. Вдохнул жизнь в этот провонявший мир. Будю - миф, Будю - мечта. Построив общество потребления, задохнувшись от сытости и единообразия, Запад начал работать над собой. Запад всерьез испугался иллюзорного "всеобщего равенства" - то бишь структурного упрощения. Элиза Дулитл уходит из дома Хигинса. Будю убегает из дома Кристиана. У них все получится.