Потеря независимости и фактический ребрендинг РАН - самое значительное событие в отечественной науке за последнее время. Своим решением государство принимает на себя полную ответственность за организацию научного процесса в стране и за его бюрократическое сопровождение.
С течением времени в отношении проектов государства по реформированию Академии наук в научном сообществе и в обществе в целом укоренилось два противоположных мнения.
Противники реформирования академии сетуют на злую волю власти, которая не желает поддерживать отечественную науку или просто не видит в этом смысла, поскольку основные доходы бюджета складываются не из налогов с производства высоких технологий, а от экспортеров природных ресурсов. Они утверждают, что власть, движимая исключительно финансовыми интересами, стремится захватить академию, поскольку последняя располагает большим имущественным фондом, который лишь номинально принадлежит государству, а фактически подконтролен академической бюрократии.
Сторонники реформирования указывают, что РАН отличается неэффективной и раздутой бюрократией, непрозрачными финансовыми потоками, которые часто расходуются на неизвестные цели. Они ссылаются на тот факт, что академия тратит государственные средства, не отчитываясь перед самим государством, а любые попытки независимого аудита воспринимаются академической бюрократией как посягательство на независимость научного сообщества.
Следует признать, что обе точки зрения содержат в себе рациональные основания. Властная элита в сложившихся экономических условиях действительно мало заинтересована в науке или, во всяком случае, не ожидает от нее большой отдачи в перспективе, а научное сообщество в России на самом деле переживает институциональный кризис и не готово к радикальным реформам.
Отметим, что большинство противников текущей реформы академии - как среди самого научного сообщества, так и людей, не имеющих к нему отношения, - часто соотносят будущий успех науки в России с полным сохранением унаследованной от советского прошлого институциональной и бюрократической структуры РАН, приводя в качестве аргумента сравнительную эффективность советской науки, которая тем не менее существовала в совершенно других экономических условиях. Оставив в стороне рассуждения об успехах советской научной системы, можно с уверенностью сказать, что РАН/ГАН, за исключением некоторых наиболее успешных институтов, сумевших адаптироваться к новым экономическим условиям, представляет собой систему, в которой способы функционирования науки идеологически и бюрократически до сих пор понимаются в советском духе.
Современный взгляд государства на науку действительно является взглядом сквозь призму распределения финансовых потоков. Причина такого отношения кроется не столько в некомпетентности чиновников от образования, составляющих проекты реформы, или в общей недальновидности власти, которая не способна представить обществу план развития страны на большую перспективу, сколько в том, что научное сообщество, представленное в академии, так и не смогло за многие годы выработать собственную сколько-нибудь разумную и согласованную программу или сценарий реформ, которые можно было представить и коллективно защищать от лица всего сообщества. И эту ответственность перед будущим отечественной науки с РАН никто не снимал.
Теперь у государства появились средства, и оно вправе спросить, как они расходуются. В результате было принято решение, ставящее крест на независимости РАН. Каким образом пойдет дальнейшая реформа? И что будет делать государство с такой неэффективно управляемой организацией, которая способна затормозить любые реформы просто в силу внутренней инерции?
У академической бюрократии одна цель - сохранить самое себя. И здесь действует не злой умысел против науки, а обыкновенная логика социальных институтов, главная цель которых - сохранять и воспроизводить свои структуры, по возможности как можно меньше изменяясь под воздействием внешней среды. И власть найдет в академической бюрократии своего союзника лишь в том случае, если будет учитывать ее интересы, которые часто расходятся с интересами самой науки.
Очевидно также, что в новых экономических условиях не может полностью сохраняться институциональная структура советской науки, не могут оставаться незатронутыми и правила игры между научным сообществом и государством, наукой и бизнесом. Однако академическая бюрократия до сих пор рассматривала все возможные реформы только с точки зрения консервации существующего положения вещей. Конечным результатом всех реформ должно стать сохранение системы, а не ее коренная реорганизация. Следствием таких "усилий" стал нынешний системный кризис науки в России, который не может быть решен за счет простого увеличения финансирования.
Появившаяся недавно в прессе информация также не внушает большого оптимизма и наводит на мысль, что указанная инерция бюрократии может победить любые реформаторские усилия. Так, в "Коммерсанте" сообщалось, что несколько отделений РАН приняли решение вынести на заседание президиума академии вопрос о ликвидации возрастного ценза для президента академии. Это означает возможность избираться на этот пост многим престарелым академикам, а в перспективе - консервацию управленческих структур и торможение процесса смены поколений. Кроме того, в интервью "МК" вице-президент РАН Андрей Некипелов заявил о 20-процентном сокращении ставок в академии, которое будет сопровождаться одновременным повышением зарплат. При этом известный социолог Сергей Белановский сообщал в своем обстоятельном исследовании, посвященном текущему состоянию РАН, о 60-процентном кадровом балласте в академии. Удручающим, однако, выглядит другое заявление Некипелова: значительную часть уволенных составят молодые ученые, которые потеряли связь с академией и занимаются вместо науки строительством своего благополучия в бизнесе.
В России так и не были созданы внутренние стимулы для того, чтобы заинтересовать молодежь наукой. В этом смысле какое угодно увольнение тех, кто реально не работает в науке, может, и выглядит вполне разумно, но только не увольнение молодежи. Вместо поиска реальных стимулов для привлечения молодежи и возвращения "внутренних эмигрантов" обратно в науку большая часть молодых кадров будет изгнана из академии за мнимое безделье. Этот шаг также можно интерпретировать в том смысле, что академическая бюрократия стремится замкнуться на себе не только институционально, но и в кадровом смысле. Вместе с тем проблема смены поколений по-прежнему остается доминирующей в отечественной науке. Сокращение молодых ученых в академии в будущем грозит геронтологическим коллапсом, о котором уже давно говорилось в многочисленных анализах положения науки в России.
Самое главное, что показала реформа академии, - это полную разобщенность научного сообщества в России, его неспособность отстаивать собственные интересы и неспособность реформировать себя изнутри. Это проблема не властной элиты, а самой науки в России. Российская наука нуждается в независимом научном сообществе, осознающем свои общие интересы, но ныне существующее научное сообщество пока не хочет и не может быть таковым. Формированию научного сообщества как единого социального организма препятствует не только плохой менеджмент в академии и общая косность научной бюрократии, но и до сих пор сохраняющаяся плохая связь академической и вузовской науки, в основе которой заложено фактическое разделение преподавания и занятий научной деятельностью.
Власть, не желая наживать себе новых врагов, вряд ли пойдет на конфликт с академической бюрократией. Вопрос в том, пойдет ли это на пользу самой науке в России. Фактический запуск реформы академии, впрочем, должен расставить все на свои места.